Форма сосудов, изображения и орнамент на них символичны. В плане они имеют форму квадрифолия, с боков на скругленных гранях на сосуде Братилы вычеканены в рост фигуры Христа и Богоматери, апостола Петра и мученицы Варвары — патрональных святых заказчиков сосуда новгородского посадника Петрилы и его жены Варвары, что подтверждается и надписью на внешней стороне поддона: «Се сосуд Петрилов и жены его Варвары». На гранях, сходящихся под углом, вычеканены крупные цветы, оплетенные своими же стеблями. Внизу к ним тянутся цветки и бутоны как бы распластанных по воде водорослей. Крупные восьмилепестковые розетки заключены в прихотливо изогнутых ручках сосуда с древовидными отростками. На верхних плоскостях четырехгранный перейм, с помощью которых ручки скрепляются с сосудом, выгравированы птицы в нимбах, по-видимому, голуби — символ «святого духа».

Мотив древа жизни, креста и священных птиц не случайно употреблен на сосуде, связанном с основным священнодействием в храме — евхаристией.

Сосуд Косты имеет ту же форму и орнаментику, но иных патрональных святых — Петра и Анастасию.

Новгородские кратиры уникальны и служат образцом большого искусства ковки, чеканки, гравировки и черни по серебру середины XII в.

К этому же периоду относятся и два новгородских сиона из Софийской ризницы, большой и малый, позднее служившие дарохранительницами, устанавливаемыми в алтаре на престоле (табл. 98, 4–5). Первоначально они были, видимо, символом церкви. Во время торжественных церковных служб и крестных ходов их выносили вместе с запрестольной иконой и крестом. Впоследствии сионы вышли из употребления в церковном обиходе и были заменены более скромными дарохранительницами, которые тоже имели форму храма. Но и в домонгольское время они являлись едва ли не главными украшениями престолов соборных церквей.

Прекрасные сионы находились в Успенском соборе во Владимире и в церкви Рождества Богородицы в Боголюбове. Об украшении церковной утварью этих храмов заботился Андрей Боголюбский. В летописи эти сионы, или «иерусалимы», упоминаются под 1175 г. (ПСРЛ, 1908, т. II, с. 581, 582). Один из владимирских сионов был привезен в конце XV в. в Москву и отреставрирован в 1486 г. для Успенского собора Московского Кремля. При исследовании оказалось, что основа сиона является работой кельнских мастеров 60-х годов XII в. (Даркевич В.П., 1966, с. 23–25, табл. 15, 16).

Новгородские сионы являются оригинальными русскими изделиями (Покровский Н.В., 1911). Они имеют форму круглого храма-ротонды с полусферическим куполом, опирающимся на колонны, с утвержденным на нем крестом. Основанием сиона была круглая тарель, а пространство между колоннами закрывалось двухстворчатым дверцами и чеканными изображениями двенадцати апостолов. На куполе большого сиона в кругах вычеканены изображения поясного пятифигурного деисуса и Василий Великий — возможно, патрональная фигура заказчика. Изображения деисуса и апостолов символизировали собой христианскую церковь, которая олицетворялась в миниатюрном храме для хранения «святая святых» христианского богослужения.

Большой сион — один из характерных образцов искусства чеканки по серебру XII в., сохраняющих монументальный стиль изображений, свойственный лучшей поре домонгольского искусства. Выразительные фигуры апостолов даны в легком движении, попарно обращенными друг к другу. Мягкие складки одежд, положенные по форме фигур, обризованы в иконописной манере с подчеркиванием теневых и освещенных сторон. По фону крупным уставом вычеканены рельефными колончатыми надписями имена святых. По полуколоннам вьются стебли, заключающие в круги крупные бутоны цветов, оттененные чернью. Тимпаны арок под куполом заполнены орнаментом в виде сложной плетенки. На гладких плоскостях купола посажены цветные камни в оправах в виде лепестков, а на самом куполе — прекрасной работы четырехконечный крест с кругами на концах, т. е. данный в типично византийской иконографии. Древняя тарель сиона не сохранилась. Современная тарель была сделана при реставрации сиона, возможно, к празднованию тысячелетия России.

Гораздо хуже сохранился малый сион, у которого утрачены дверцы и частично ажурный орнамент в тимпанах арок под куполом, но зато у него сохранилась древняя тарель с выгравированным на ней четырехконечным византийского типа крестом.

Новгородские мастера-чеканщики оковывали драгоценными окладами и наиболее чтимые иконы, например образ Петра и Павла, написанный еще в XI в. (Мнева Н.Е., Филатов В.В., 1960, с. 81–101; Бочаров Г.Н., 1969, с. 34, 36, рис. 23–24). По полям серебряного оклада 20-х годов XII в. искусно вычеканены фигуры святых в рост, стилистически близкие к изображениям на кратирах, а фоном для них служит растительный орнамент в виде вьюна с трилистниками и розетками в кругах, напоминающий орнамент в тимпанах арок малого сиона. Подбор святых и здесь имел определенное смысловое значение. На верхнем поле вычеканен пятифигурный деисус: Христос, Богоматерь, Иоанн Предтеча, архангелы Михаил и Гавриил. На левом поле — святые мученики-воины: Евстафий, Прокопий, Дмитрий и две женские фигуры — Варвара и Фекла. На правом поле — целители: Козьма, Дамиан, Пантелеймон, Кир и Иоанн. На нижнем поле — только орнамент. Исследователи справедливо полагают, что такой подбор святых мучеников — воинов и целителей — связан с именем новгородского посадника Петрилы, погибшего в походе на Суздальскую землю в 1135 г. (Рыбаков Б.А., 1971, с. 57, 60; Рис. 94–96). В родстве с ним находились Варвара и Фекла, чьи патрональные святые изображены на окладе.

В этой же художественной мастерской, возможно той же артелью чеканщиков, был изготовлен и оклад на икону Корсунской Богоматери с тем же орнаментальным украшением и фигурами святых, помещенными под арками с колонками.

Домонгольских окладов икон сохранилось чрезвычайно мало, но из летописных источников известно, какое большое внимание уделялось иконному узорочью. Владимирский князь Андрей Боголюбский, украшая чтимую икону Владимирской Богоматери, «вкова в ню боле трии десять гривенъ золота кроме серебра и каменья драгаго и жемчуга…» (ПСРЛ, т. I, стб. 392). Этот оклад не сохранился. Когда в 1185 г. во Владимире случился пожар, то сообщалось, что погибло много «иконъ золотомъ кованых и каменьем драгымъ и жемчюгомъ великим…» (Там же). Об окладах киевского происхождения известно из Жития черноризца Эразма, который «имел большое богатство, но все его истратил на церковные нужды: оковал много икон, которые и доныне стоят… под алтарем» (Киево-Печерский патерик, 1914, с. 48, 49). От второй половины XIII в. имеются известия об иконах в драгоценных окладах, золотых и серебряных, украшенных камнями и жемчугом, с цатами, гривнами и монистами, которые вкладывал в различные храмы Волынский князь Владимир Василькович (ПСРЛ, 1843, т. II, с. 222, 223). Продолжали украшать драгоценными окладами икону и в XIV в. Так, об иконе Богородицы, написанной московским митрополитом Петром, говорилось, что она украшена «златом и камениемъ». К XIII в. относится замечательный чеканный серебряный оклад с круглыми вставками дробниц с перегородчатой эмалью на иконе Богоматери Умиления, к которому были добавлены в XIV в. золотые венцы и цаты с камнями и жемчугом (Макарова Т.И., 1975, с. 116, рис. 9; Николаева Т.В., 1976, с. 21, рис. 1). По-видимому, в конце XIII или в первой половине XIV в. был сделан новый золотой оклад на икону Владимирской Богоматери, от которого сохранилась верхняя полоса с чеканными фигурами деисуса в рост (Государственная Оружейная палата, 1969. № 12).

О московских иконах, украшенных золотом, серебром, жемчугом и камнями, упоминает летописец, повествующий о разорении Москвы Тохтамышем (ПСРЛ, 1853, т. VI, с. 101).

Упоминания в письменных источниках о драгоценных окладах икон свидетельствуют о той большой роли, которую оклады играли в оформлении живописи. Они не только не заслоняли красоты изображения, но, наоборот, подчеркивали живописные достоинства произведения, тем более что древние оклады не закрывали всего изображения, а покрывали только фон и поля иконы, украшали головы святых венцами, к которым подвешивали цаты, гривны и мониста.