Тур Хейердал, отец «Кон-Тики», состоял членом правления с момента открытия Музея. Ранее он не раз принимал участие в дискуссиях по поводу распределения прибыли Музея, не ставя под сомнение свою беспристрастность. То, что теперь он внезапно почувствовал со своей стороны конфликт интересов, можно объяснить потребностью оправдать свой уход. Он был глубоко оскорблен, но об этом вряд ли уместно писать в документе правления. В своем письме правлению из Тукуме, написанном парой месяцев позже, он, напротив, не стеснялся в выражениях. Он чувствовал по отношению к себе «предательство по причине недоверия, проявленного ко мне в своей стране»[616].
То, что произошло, так и хочется назвать дворцовым переворотом. Недовольство пришло извне, от обиды, что сидящие в Осло никак не понимали, как трудно было ему там, в Перу. Раз за разом в своих письмах в Музей «Кон-Тйки» Тур повторял, в каких трудных условиях ему приходится работать в Перу, и что он не может доверять банкам, и о том, как глупо он себя чувствовал каждый раз, когда наступал день зарплаты, а ему нечем было платить своим рабочим. «Если мы хотим чего-то добиться, то нужно доверять самим себе и иметь под рукой наличные доллары, иначе Музею придется прислать сюда человека, отвечающего за то, что все идет так, как хочет Музей. Я не могу снова прийти к своим рабочим с пустыми руками и еще меньше хочу руководить проектом, не имеющим постоянно доступных резервов»[617].
Несмотря на острую реакцию, Тур Хейердал не мог обрубить все связи с Музеем «Кон-Тики». Это было все равно, что перерезать пуповину, связывающую его с источником жизни. Хотя Тур и вышел из правления, он выразил желание по-прежнему выступать в поддержку Музея и «вносить свой вклад советами, предложениями и отчетами в той степени, в которой это желательно и возможно»[618].
Внеочередное заседание правления прошло в подавленном настроении. Протокол гласит, что «с всеобщим сожалением» правление удовлетворило желание Хейердала. Он больше не сидел среди них. Все произошедшее походило на скандал.
Однако оказалось, что Кнут Хаугланд хорошо подготовился. Из документов непонятно, что стояло за его предложением, однако мысль о том, что Хейердалу придется уйти, была для него невыносимой. Возможно, повлияли угрызения совести. Он предложил сделать Хейердала почетным членом правления. Хейердалy предложение понравилось, а остальные члены правления его единодушно поддержали. Эйстен Кок Йохансен занял освободившееся после Хейердала место.
Новый порядок подразумевал, что Хейердал по-прежнему мог участвовать в заседаниях правления с правом выступлений и внесения предложений. Правда, он потерял право голосования. Но самым важным для него был авторитет, которым он по-прежнему пользовался. Он мог в любой момент напомнить правлению о своей роли руководителя и организатора экспедиций, послуживших основанием для создания Музея, и о том, что именно он является дарителем всех экспонатов, выставленных в зале Музея. Он мог когда угодно разыграть карту «Кон-Тики», как он сделал и на этот раз.
«Я не воспринял это всерьез», — писал он намеками в одном из более поздних писем в адрес правления, где он снова затрагивал высказывания Хаугланда по поводу использования средств и о несуществующем банке. «Я не воспринял это всерьез, поскольку все знают, что я работаю без зарплаты и пожертвовал Музею все, что он выставляет»[619].
Этот козырь было бы очень трудно проигнорировать, особенно если учесть, что правление многим было обязано своему создателю.
Несмотря на щедрое предложение Хаугланда сделать Хейердала почетным членом правления, драматические события кануна рождества 1990 года привели к разрыву между двумя бывшими товарищами — Туром и Кнутом. Банк, который назывался «Кредитный банк Перу»[620], существовал, Кнут ошибся. Эту ошибку Тур никак не мог ему простить.
Внешне ни Тур, ни Кнут своей неприязни не проявляли. Они продолжали встречаться, если требовалось их участие, на мероприятиях Музея «Кон-Тики». Однако, если они сохраняли уважение к своим совместным трудам во время путешествия на плоту, в создании Музея или в годы борьбы, когда Хаугланд выступал активным защитником теорий Хейердала, то сердечные отношения исчезли. Отношения между ними, как вспоминает Тур Хейердал-младший, стали болезненными[621].
Несмотря на все трудности, Тур радовался, что работа в Тукуме продолжалась на его условиях, частично под эгидой Музея «Кон-Тики», частично — при финансовой поддержке Фред. Ульсена.
Но дружбе с Кнутом пришел конец. Она сгорела в огне «Чистилища».
Одного из археологов группы Тура Хейердала звали Альфредо Нарваэс. Он поступил на работу примерно в то же время, что Дэн Сандвейс, и заменил Уго Наварро в качестве представителя перуанского ведомства культуры. Нарваэс работал в Национальном университете Трухильо и, как и Сандвейс, имел богатый опыт полевых археологических работ в Северном Перу. Однако, как и в случае с Наварро, у Хейердала возникли проблемы в отношении с Нарваэсом.
С согласия чилийских властей Тур Хейердал выступил с инициативой создания музея, связанного с «Каса "Кон-Тики"». Музей должен был взять на себя ответственность за составление каталогов и выставку экспонатов, найденных во время раскопок. Хейердал поручил планирование музея Нарваэсу. Когда он представил свой первый проект, Тур, к своему разочарованию, обнаружил, что «Каса "Кон-Тики"» в плане не упомянут. Он обсудил это с Сандвейсом и решил, что Нарваэс нарушил принцип лояльности. Когда работа над музеем началась, Хейердал также остался недоволен. Он вызвал Нарваэса к себе, и тот пообещал исправиться[622].
Перуанский археолог не только работал с проектом музея. Он также принимал участие в археологических раскопках. Однажды к нему пришел местный крестьянин и дал понять, что в молодые годы имел опыт раскопок, будучи расхитителем гробниц. Он хотел рассказать кое о чем, что могло представлять интерес.
Крестьянин привел Нарваэса на невысокий холм в юго-западной части парка пирамид, так называемый хуака. Холм скрывало за деревьями недалеко от угодий общинного хозяйства, но достаточно далеко от наиболее часто посещаемых духами мест «Чистилища», чтобы расхитители гробниц осмелились туда зайти. Там они увидели яму — явное указание на то, что когда-то здесь побывали охотники за сокровищами. В ней росли два небольших дерева. Одно из них имело форму креста. Местные жители почитали такие крестообразные деревья как священные. Вместе с крестьянином сюда пришел один из его помощников по имени Теодоро. Когда Теодоро, что означает «Божий дар», увидел крест, он достал фляжку с чаем, которую носили с собой на случай жажды, и вылил чай на дерево с молитвой: «Благословен ты, маленький крест, дай нам работу и еще кое-что и покажи нам тайны хуаки, приведи нас к ценным сокровищам!»[623].
Альфредо Нарваэс немного счистил гравий на дне ямы. На следующий день он привел с собой людей с инструментами. Лопаты вскоре сменили на археологические совки, кисточки и мехи. Должно быть, молитва Теодоро была услышана, поскольку не прошло и недели, как команда Альфредо — человека, которого Тур фактически терпеть не мог, — нашла настоящее сокровище.
Четверг, 5 марта 1992 года. Тур Хейердал впервые увидел барельефы. Этот день оказался столь же важным в его жизни, как и 7 августа 1947 года, когда «Кон-Тики» налетел на риф после 101-дневного плавания из Перу во Французскую Полинезию.
Подтверждение! Археологическое подтверждение!
