Именно это аполитичное высказывание Тур Хейердал хотел заменить протестом в том же ключе, как и в своем письме Генеральному секретарю СЮН Курту Вальдхайму. Но Тэд Страусс был влюблен в собственный текст и не хотел уступить ни буквы.

Однако не только Тур Хейердал был разочарован, НГО испытывало подобные чувства, хоть и по другому поводу. Когда они начинали работать над проектом, то надеялись, что известный норвежец отправится в путешествие, равное по масштабам его путешествию на «Кон-Тики» не только по степени риска, но и в научном отношении. «Тигрис» должен был предпринять трансокеаническое путешествие и сломать сложившиеся к этому времени рамки экспериментальной антропологии. Тур Хейердал должен был подвергнуть свои теории путешествий невиданному испытанию. Он собирался доказать, что люди еще на заре цивилизаций были способны плавать под парусом в открытом море, выступать распространителями культуры на сверхдалекие расстояния. Вопрос уже заключался не в том, кто населил Полинезию, а в том, как устанавливались связи во всем мире.

Эти ожидания не оправдались. Когда НГО получило первые сообщения о том, что Хейердал осмелился завершить экспедицию в Красном море, никто сначала в это не поверил[343]. Когда они увидели первые фотографии горящего «Тигриса», то не поверили своим глазам: у них стали возникать мысли, а есть ли вообще материал для фильма?[344]

Экономические ожидания также не оправдались. За счет имени Тура Хейердала Общество надеялось увеличить свою зрительскую аудиторию. Однако фильму «Экспедиция "Тигрис"» пришлось довольствоваться меньшим количеством зрителей, чем все подобные фильмы на историческую тему. Несмотря на то что Корпорация нефтяного залива спонсировала американскую телеверсию суммой в 500 тысяч долларов, НГО осталось без прибыли.

Для Национального географического общества экспедиция «Тигрис» также стала проблемой, сравнимой с аппендицитом.

Тур Хейердал знал, что плавание на «Тигрисе» будет его последней морской экспедицией. Тем не менее он ожидал, что объявит об этом, когда вернется домой. Ему исполнилось шестьдесят четыре года, и возраст уже становился достаточно весомым аргументом. Однако Тур по-прежнему чувствовал себя полным сил, и если он не собирался снова отправляться в море, то у него были и другие задачи, хотя он пока не спешил распространяться о том, что замышлял на этот раз. Его любопытство по-прежнему не иссякало, а в древней истории человечества все еще осталось немало тайн и загадок.

Все же он чувствовал, что в разгадке морских тайн он потерпел поражение. «Я доказал, что все древние доевропейские цивилизации могли поддерживать связи через мировые океаны с помощью примитивных плавсредств, имевшихся у них в распоряжении», — обобщил он в интервью газете «Нью-Йорк таймс». — Я чувствую, что теперь ответственность за доказательства лежит на тех, кто утверждает, что море стало препятствием на пути цивилизаций»[345]. «Кон-Тики», «Ра» и «Тигрис» стали сагой сами по себе. Многие не избежали соблазна назвать Тура Хейердала последним викингом, а его суда — последними судами викингов. Ну что ж, он явно унаследовал тягу к путешествиям от своих древнескандинавских предков, хотя такие романтические определения ему не нравились. Он отправлялся в море с единственной целью — найти ответ на вопрос. Когда он садился на бальзовый плот или тростниковое судно, то намеревался опровергнуть догмы.

Прав он или нет, заслуживает ли он поддержки или порицания, но вряд ли кто-то из наших современников, помимо Тура Хейердала, понял, какое значение имело море для древних людей в качестве пути сообщения. Христофер Колумб был велик, и западный мир долго считал, что он был первым. Но с помощью деревянных бревен и соломы Тур Хейердал наглядно показал, что человек, получивший честь первооткрывателя Америки, являлся лишь одним из многих.

Заплыв. Когда Тур Хейердал пересекал Тихий океан на «Кон-Тики», он не умел плавать. Но с тех пор он научился.

Для мальчика, выросшего в Ларвике, боявшегося воды и не умеющего плавать, и, тем не менее, ставшего одним из величайших мореплавателей своей страны, это большая заслуга.

Друзья в поле. Тур Хейердал много раз приглашал норвежского археолога Арне Скьогсвольда в свои экспедиции. Здесь они на Мальдивах

Ивонн Хейердал надеялась, что в ее жизни настанут светлые дни, однако эти надежды не оправдались. После возвращения из экспедиции на «Тигрисе» Тур Хейердал возобновил сожительство с Лилианой, и, в конце концов, под давлением друзей и семьи, понимающих, как обстоят дела, она осознала, что человек, за которым она была замужем тридцать лет, никогда не вернется к ней. Ивонн дала себя уговорить на подачу заявления на развод. Двадцать второго января 1979 года супруги встретились для переговоров в Осло. Процедура прошла спокойно, и в тот же вечер Тур, Ивонн, Аннетте, Мариан, Беттина и пара других членов семьи собрались за столом отведать отбивных из лося[346].

На следующий день Тур Хейердал вернулся в Лондон, где он жил с Лиилианой, чтобы продолжить работу над книгой о «Тигрисе».

Тур и Ивонн не жили под одной крышей много лет. В 1977 году, Пока Тур готовился к экспедиции на «Тигрисе», Ивонн съехала из Колла-Микьери, взяв с собой Мариан и Беттину, и уехала в Осло. Там она поселилась на улице Юнсрудвейен прямо за Фрогнерпарком. Позднее и Аннетте обосновалась в норвежской столице. Финансовые дела оставляли желать лучшего, «теперь нам приходилось экономить, не то, что раньше», — так Ивонн писала в одном из своих писем в то время[347]. Не только для того, чтобы свести концы с концами, но также ради общения, она в возрасте пятидесяти трех лет снова начала работать. Ивонн устроилась секретарем в фармацевтическую фирму «Нюгорд и Ко», где работала, когда познакомилась с Туром.

Мариан поступила в Школу изобразительного и прикладного искусства, а Беттина заканчивала курс средней школы в Кафедральной школе Осло. Аннетте работала стюардессой в «Скандинавских авиалиниях». У нее была собственная квартирка в пяти минутах ходьбы от дома матери, но она с удовольствием проводила время с остальными членами семьи в Юнсрудвейен.

Четверо женщин хорошо ладили друг с другом. «Нам хорошо и спокойно без папы», — писала Ивонн в одном из писем к Бамсе[348]. Он обосновался в Южной Африке и женился там. Ивонн считала, что должна написать ему пару строк о том, что случилось в семье и рассказать о том, что папа продолжает жить с Лилианой, которая теперь ушла от своего мужа. Но папа «не хотел разводиться и говорит, что никогда на ней не женится (он хотел и рыбку съесть, и в воду не лезть)»[349].

Ивонн была очень добросердечна. Если что-то имело для Тура важное значение, то она легко ему уступала. Поэтому она долго мирилась с желанием Тура иметь все и сразу. Однако время шло и она уже больше не могла находиться в том унизительном положении, в котором оказалась по воле супруга. Когда она осознала, что пути назад нет, мир как будто рухнул для нее[350]. Ивонн перестала улыбаться, силы ее иссякли. Арнольд Якоби, старый друг Тура со времен детства в Ларвике, оказался непосредственны свидетелем всего происходящего. Вдохновившись примером Тура он вместе с женой Эллен купил дом поблизости от Колла-Микьери. Там они стали проводить достаточно много времени, в том числе вместе с Туром и Ивонн. Уважая Ивонн, они решили не сближаться с Лилианой[351].