В документах Стортинга Тур Хейердал значился, как и другие государственные стипендиаты, без титула. Норвежский государственный альманах, напротив, указывал титул всех, кто получал государственную стипендию. Там Хейердал указан как «путешественник, антрополог-любитель и этнограф». Для Хейердала это должно быть, не слишком лестное определение. Хотя он не имел официального академического образования, ему вряд ли понравилось, что его назвали любителем. Для сравнения, юрист Хельге Ингстад был удостоен титулом «писателя и искателя приключений», когда получил стипендию в 1970 году.
Тур быстро понял, на что потратит деньги. Он решил, «не раздумывая, нанять секретаря с января»[392].
Норвежец, считавший себя аутсайдером для норвежской государственной машины, и который после того как переехал в Италию в 1958 году, платил лишь незначительную часть своих налогов Норвегии, получил персональную статью в норвежском государственном бюджете. Эту статью он сохранит до своей смерти при условии, что будет посылать ежегодные отчеты о своей деятельности в министерство.
Шквал протестов, которого он боялся, не состоялся. Призак зависти не появился. Тур Хейердал благополучно остался со своей стипендией. Всему свое время, также и примирению. Пусть многие считали, что Хейердал устроил спектакль, когда он сжег сноп соломы в Аденском заливе, пусть этот гордый самоучка со своими компиляциями никогда не уставал дразнить солидных ученых. Не будем обращать внимания на его академическое невежество и на самовольную эмиграцию. Мало кто, или даже лучше сказать никто не смог обратить внимание мира на Норвегию так, как это сделал Тур Хейердал. С помощью путешествия на «Кон-Тики» он связал целый мир в то время, когда народы и государства зализывали послевоенные раны. И хотя он не сдавал экзаменов, Университет Осло в знак благодарности за его «личный вклад на службу науки» провозгласил его первым в Норвегии почетным доктором[393]. Поэтому вполне справедливо, что и Стортинг, когда nредставилась такая возможность, последовал его примеру.
Сумма, конечно, была не слишком большой, она была ниже годового дохода среднестатистического норвежца, но государственная стипендия — это не только деньги. Это своего рода признание, тот вид признания, которого Хейердалу так недоставало в стране, где царили зависть и законы Янте. Туру Хейердалу следовало благодарить свой народ за луч света в этом темном царстве, за то, что он стал гражданином с почетной зарплатой. Но главным образом он дол-жен был быть благодарен Арнольду Якоби — единственному человеку, который, помимо семьи, связывал его с Норвегией.
Если в Осло немного посветлело, то в Колла-Микьери тьма сгущалась. Тур жил своей жизнью с Лилианой. Но со временем он стал чувствовать себя одиноким. Потеря семьи оставила в его душе глубокую рану.
Он был бы рад поддерживать дружеские отношения с Ивонн. Он пытался исправить ситуацию: «Ты только не переживай, и все проблемы уладятся, поскольку, в принципе, ни одна из них настоящей проблемой не является»[394], или «на самом деле все наши проблемы гораздо меньше, чем они кажутся, когда сгущаются тучи. Помни, что за тучами всегда скрывается голубое небо»[395], Но для Ивонн проблемы были в высшей степени реальными, а небо по-прежнему оставалось серым. Она могла быть его помощником, но не другом. Дружба требует доверия, а доверия не осталось.
Единство в Колле было фундаментом его жизни, единство между ним самим, Ивонн и дочерьми. Теперь этот фундамент дал трещину, и он больше всего на свете желал, чтобы все снова уладилось. «Я надеюсь, что наши прегрешения будут прощены со всех сторон, так что мы снова сможем общаться, как в прежние годы», — писал он Ивонн. Но в то же время Тур понимал, что «Аннетте вряд ли прекратит свой протест. Это горько, ужасно горько и для нее, для меня, тем более что мы оба так любим друг друга. Я не прошу ее ни о чем, но я не могу найти себе места»[396].
Аннетте твердо держалась за свое решение не общаться с отцом, пока он живет с Лилианой. От того, что он воспринимал это поведение как демонстративный протест, легче не становилось. Осло Мариан переехала в квартиру на аллее Бюгдёй. Когда Тур приезжал по делам в город, он, как правило, останавливался у нее. Во время одного из таких визитов в апреле 1986 года он случайно столкнулся в дверях с Аннетте. Он обнял ее и спросил смиренно, не могли ли бы они снова стать друзьями. Аннетте холодно ответила, что все зависит от него. Расстроенному Туру больше ничего не оставалось, кроме как отметить ее холодность. Он решил «смириться с этим»[397].
Однажды, в 1987 году, Тур узнал, что Аннетте собирается замуж. Ее избранником стал Петер Сундт, экономист из Осло. Тур в списках приглашенных не значился. Единственное, он узнал, что свадьба состоится в июне, на острове Гримсёй, в районе Индре Осло-фьорд. «Как тебе известно, у нас, к сожалению, проблемы в отношениях», — писал он Арнольду Якоби. «Хотя в июне я буду в Южной Америке»[398]. Однако он написал речь для новобрачных. Ее зачитал Тур Хейердал-младший.
Тем не менее отказаться от Лилианы он не был готов. Она стала частью его жизни, спутницей, посвятившей себя ему и заботившейся о его благополучии. Однако их совместная жизнь также была непростой. Состояние здоровья Лилианы постепенно ухудшалось. Особенно ее мучили боли в руках и спине. Пребывание в больнице и операции немного улучшили ситуацию, но не привели к полному выздоровлению.
Тур не привык думать о вечности. Он планировал по одному проекту за раз, а остальное отдавал на волю провидения. Но когда он в марте 1986 года он узнал о неожиданной смерти Германа Ватцингера, мысли о смерти стали ближе — не только в отношении себя, но и в отношении Лилианы. Герман был помощником Тура на плоту «Кон-Тики», и первым, кто согласился принять участие в путешествии. Он активно принимал участие в подготовке, возглавил работы по строительству плота в Перу. Именно в Перу окончилась жизнь Германа Ватцингера. Он возглавлял группу ученых, которая собиралась последовать по следам «Кон-Тики», а Туру Хейердалу пришлось отказаться от участия в этом мероприятии, поскольку он был занят другими делами.
Тур написал некролог в «Афтенпостен». «Прощай, Герман! Ты был неоценимым и верным другом. Многим будет тебя не хватать. Среди твоих друзей, думаю, мы все, кто провел 101 день на плоту, будем самыми близкими... Мы сблизились так, что стали почти роднёй»[399].
Возможно, как раз именно тогда, когда он сидел и вспоминал старого товарища, Тур начал понимать, что это может «произойти и с ним так же неожиданно, как и с Германом Ватцингером». А что может случиться с Лилианой в ее «нынешней ситуации». Он доверился своему старшему сыну Туру: «Еще неизвестно, кто из нас первым уйдет на тот свет»[400].
Герман умер вскоре после своего семидесятилетия. Тур был на полтора года старше, и, конечно, «всё» могло случиться. Mысли о том, что в таком случае будет с Лилианой, не покидали его.
Винодел. Тур был гурманом и с удовольствием выпивал вина за обедом. Самое лучшее вино он делал сам из собственного винограда
«Но, — писал он далее своему сыну, — я уверен, что она не дождется особого сочувствия от многих наших, поскольку никто не звонит ей и не навещает ее даже на расстоянии 300 метров, когда я уезжаю, а она остается одна в своей постели, мучимая судорогами».
