Теперь уже не было никаких сомнений, что подготовительный период ее закончился успешно. В многотиражках заводчане печатали обращения к коллективам заводов-поставщиков, бригады с трубопрокатного ездили в разные города на эти предприятия. Осадчий чуть ли не ежедневно связывался по телефону с директорами, звонил в областные комитеты партии, делал все, что мог, и даже то, на что и сам не рассчитывал. И срок в полтора года, казавшийся очень многим неосуществимым, этот срок, к удивлению и самого Телешова, оказался реальным.

Зимой на завод стали прибывать детали новых "ниток" рольгангов и гигантского кромкострогального станка, оборудование для новой трехдуговой сварки, части реконструируемого громадного пресса. Пришло время готовиться к сложной операции замены оборудования.

Начало дела, да еще такого "мощного" и необычного, не могло не занимать всех трубопрокатчиков. Живо интересовались им и сотрудники заводской лаборатории. Поэтому Телешов не очень удивился, когда Вера стала расспрашивать о работах на линии "1220". Они вышли из столовой вместе — Телешов, Виктор Петрович и Вера, медленно двинулись в сторону озера по расчищенной дорожке. Ночью выпал обильный снег, с утра его прихватило морозцем, и теперь снежок жестко и приятно похрустывал под ногами, словно сахар на каменном полу.

У берега высокие ели близко подступали к самым домикам, протягивали прямо к окнам отяжеленные снегом ветви. Светило солнце, расплывалось тысячами веселых бликов на белой скатерти озера. Дышалось легко и хорошо. Вера призналась, что ей сейчас хочется безоглядно окунуться в эту тишину, впитывать в себя красоту природы, забыть обо всех заводских делах.

— Но, странное дело, хочу забыть — и не могу. И у вас так же? — повернулась она к мужу и Телешову. — Даже здесь думается о заводе.

— Наша беда, что мы не умеем отключаться. А надо бы разом сбрасывать все на время отдыха, — заметил Виктор Петрович.

— Я-то знаю, как ты сбрасываешь! — улыбнулась Вера. — На заводе день-деньской и еще дома сидишь за столом до глубокой ночи.

— Пока могу, работаю так, — заметил сердито Терехов. — И Борис Сергеевич тоже. А ты разве не так, моя милая?

— Ладно, черт с вами, живите, как можете, — Вера махнула рукой. — Я вот у Бориса Сергеевича хочу в таком случае спросить: как вы там умудряетесь менять рольганги, не останавливая потока труб? Как это вам удается? Я спрашивала у моего, — Вера кивнула в сторону мужа, — да от него ничего не добьешься! Говорит — "секрет шестого цеха"! Нет, в самом деле, как?

— Ну, какой там секрет, — засмеялся Телешов. — Заглядывали бы к нам почаще сотрудники заводской лаборатории — сами все увидели!

— Заглядывают, и нередко. Да только заскочишь на десять минут — не заметишь сразу, как вы там химичите, великие комбинаторы!

— "Химичите"? — Виктор Петрович скорчил гримасу. — Неуважительно и вульгарно. Нет, это изобретатель ность плюс продуманный риск, и то, и другое, как функция самой жестокой необходимости. Вот такая формулировка приемлема и отвечает правде фактов.

— Фу ты, как строго! Ну, извини, я неловко выразилась. Конечно, изобретательность.

Вера опять вопросительно посмотрела на Телешова.

— В общем-то все довольно просто, — начал Телешов с той дотошной и немного медлительной обстоятельностью, которая не покидала его в любых обстоятельствах. — Чтобы взорвать фундамент под рольгангами и уложить новый, предусматриваемый уже не для четырех, а для шести "ниток", мы первым делом решили каждый рольганг поставить на металлические стойки. Поднять его над фундаментом, который необходимо сменить…

— Зрительно представляю себе, — заметила Вера.

— Затем во время одною планового ремонта мы просверлили отверстия в бетоне, во время второго — бетон взорвали. Пустили рольганг, а под ним постепенно выбираем куски раздробленной бетонной массы…

— Ловко! — вырвалось у Веры. — Значит, остановки в ущерб выполнению плана никакой? А вот такой вопрос. Во время взрывов осколки могут повредить оборудование. Не говоря уж об опасности для людей. Вы что, рабочих вывддите из цеха?

— Нет. Просто место взрыва накрываем большими стальными листами. Там в яме громыхнет крепко и снизу ударит в листы. Знаете, такой мощный звук рождается, словно бы в громадный колокол ударили. Мощное эхо еще долго блуждает по цеху.

— А что же листы? — спросила Вера.

— Листам ничего не делается. Они ведь закрепляются во время взрыва и остаются на месте.

— Борис Сергеевич, я видела здесь Падалку. Он теперь у вас взрывник или арматурщик? — ехидно поинтересовалась Вера.

— Николай Михайлович ведь мастер на линии "820". Когда начнем и эту линию реконструировать, — вполне серьезно, словно не замечая иронии Веры, ответил Теле шов, — тогда подключится и Падалко. Но, скорее всего, на своем участке сварки.

— Все-то у вас предусмотрено, ребята, все-то продумано, — улыбнулась Вера.

Разговаривая они дошли до берега, потом повернули к домику Тереховых. Это был коттедж, обустроенный во вкусе Виктора Петровича — просто и удобно. Все приспособлено для отдыха и… работы. В небольшом кабинетике — стол у большого окна с видом на озеро и горбатый островок, похожий зимой на вмерзшего в лед седого верблюда, за ним на другом берегу виднеется синеватый гребень дальнего леса.

Было бы у Терехова больше времени — с каким бы удовольствием он приезжал сюда поработать над материалами докторской диссертации, связанной с проблемами сварки труб. Цехи завода предоставляли ему великолепные возможности для проверки возникающих технических идей. Например, проблема так называемого топкого профиля. Она решалась неуклонно и постепенно, год за годом, и до сих пор оставалась в поле зрения заводских инженеров. Правда, жизнь вносила свои поправки. Теперь в больших газопроводах резко увеличено давление. Это дает возможность увеличить количество транспортируемого топлива. Но раз выше давление — прочнее должны быть стенки труб. А это, в свою очередь, требует определенной их толщины и, главное, производства труб из высокопрочных марок стали. Значит, слово и за сталеплавильщиками.

Так везде в индустрии. Нет изолированных вопросов, полностью разрешаемых в рамках одного предприятия. Большая проблема напоминает ствол, уходящий своими разветвлениями в разные области науки и производства. Ныне завод экономит немало металла, выпуская газовые трубы с более тонкими стенками, особенно трубы, изготовляемые на станах горячей прокатки. Но проблема еще не снята, она в развитии. По-прежнему действуют поправочные коэффициенты на трудоемкость и сложность работы на тонких профилях труб, по-прежнему профиль трубы варьируется в зависимости от характера и протяженности газовой магистрали, давления на разных ее участках.

Работы по изучению хотя бы одной этой проблемы — непочатый край. Но где взять время? Не раз Терехов с сожалением отмечал, что с годами все больше накапливается опыт, все богаче и содержательнее становятся замыслы, а времени для их осуществления все меньше.

И все же Виктор Петрович иногда успевал поработать и здесь, в домике на озере Увельды. Поработать и отдохнуть, зимой же попариться в финской бане.

В таком удовольствии и Телешовы, и Вавилин, Калинин, Митя Арзамасцев — многие друзья Виктора Петровича старались себе не отказывать. Об этом купании всегда бывало много веселых рассказов после воскресного отдыха. Вспоминали, шутили, хвастались: вот, мол, как геройски ведут себя трубопрокатчики.

Распарившись в финской бане чуть ли не "до точка кипения", как любили говорить заводчане, купающиеся выскакивали на берег и прыгали в неглубокую прорубь. Кое-кто утверждал, что это, мол, вроде особой привилегии трубопрокатчиков, людей решительных во всем. И занятие, предполагающее особый, уральский характер.

Трудно установить, кто первым ввел эту моду именно на Увельды, но купание в проруби после бани стало быстро распространяться среди отдыхающих. Года два назад Терехов, набравшись духу, впервые ухнул в прорубь и после минутного испуга почувствовал, что все не так страшно, как кажется, когда стоишь на берегу в шубе и в теплых ботинках и с изумлением смотришь на обнаженных купальщиков. Через полгода Виктор Петрович уговорил и жену попробовать искупаться в проруби.