В другую сторону от Ивановского тянется шоссе Энтузиастов, далее раскинулся большой Измайловский лесопарк. Соединив карандашной линией кварталы в Вешняках-Владычине с новым районом, мы увидим, что эта линия как бы графически повторяла большую дугу Окружной дороги.

Да, это восточный периметр окраинной Москвы. Как солдаты в строю, построившись в шеренгу, кварталы выходят здесь к Окружной дороге уступами своих девятиэтажных белостенных корпусов.

В те дни эта обширная площадь представляла собой поле, изрытое траншеями, перепаханное вдоль и поперек бульдозерами и экскаваторами. Было уже довольно холодно и ветрено. Земля подмерзала.

В такую погоду ветер, обжигающий лицо, раскачивает в воздухе панели. Амплитуда колебаний у панелей получается основательной. Удерживать их в руках и точно устанавливать на проектные отметки особенно тяжело в снегопад, когда и ходить-то по бетонным плитам перекрытий становится скользко.

Одним словом, зима есть зима! Но и график — это график! В нем не отыщешь скидок на мороз или вьюгу, не найдешь никаких послаблений с расчетом на времена года. Часовой механизм графика тикает ровно и четко. Он неумолим, неукоснителен, строг. Он требует выдать заданный ритм, невзирая на состояние самой высокой крыши, под которой работают строители, — московского неба.

В начале зимы в Ивановском над всей заснеженной равниной пустыря возвышался лишь один многосекционный дом, видный отовсюду. Этот дом целиком возвела бригада Копелева.

Первый корпус на новой площади в общем-то ничем не отличался от всех иных домов. Те же подъездные пути и башенный кран на рельсах, те же траншеи вокруг и панелевозы, сгрудившиеся около разгрузочных площадок такелажников, те же переносные деревянные будки прораба и мастера. Только продолговатых, выкрашенных в зеленый цвет бытовок я не увидел на площадке, — как выяснилось потом, Копелев отнес их подальше, к столовой и линиям электроснабжения.

— Здесь дадим полмиллиона квадратных метров жилья. Разделите на девять. Примерно пятьсот пятьдесят — шестьсот тысяч новоселов. Солидный микрорайон! — сказал мне Владимир Ефимович. Он произнес это как человек, для которого такой масштаб строительства не новость. — Это немногим меньше, чем мы сделали в Вешняках. Но начинать нам здесь будет труднее, а по-честному сказать, так очень трудно!

Так как строителям никогда не бывает легко, а Владимир Ефимович имеет такую слабость — немного поворчать, я в начале разговора не сразу представил себе и суть, и характер подлинных трудностей, которые преодолевала бригада в первые месяцы работы на новом месте. Да и Копелев не очень-то охотно распространялся на эту тему. Как обычно, скупой на слова, он лишь время от времени рассказывал мне о деталях строительной обстановки, сложившейся в Ивановском.

— Меня бросили сюда прямо в грязь, в болото, — сказал он, — тут и дорог не было, ничего!

Минут через пять, глядя на башенный кран из окошка будки мастера, куда мы зашли с ним погреться, Владимир Ефимович сказал:

— Вот несчастье — у крана все время одна железная нога ломается, чиним. — И вспомнил: — Это сейчас с электронапряжением наладилось, а то первое время было неважно. Сначала работали без связи, воды даже не было, ездили на колонку, теплолинию только сейчас подводят.

Мы заговорили о том, почему бытовки так далеко, и Копелев сказал после паузы:

— Света у нас здесь не было вначале. Пришлось бытовки перенести туда, где могли подключиться к электроэнергии. Да и столовую только месяц назад привезли. Скажете, трудности освоения нового района? — Владимир Ефимович сердито посмотрел на меня, хотя я ничего подобного не говорил. — Трудности трудностями, — продолжал он, — но нельзя списывать со счетов и организационную расхлябанность и отставание строительных тылов, запаздывание с проводкой коммуникаций. Некоторые наши товарищи к этому безобразию пытаются привыкнуть. А этого нельзя делать ни в коем случае!

На что они надеются? — Владимир Ефимович продолжал как бы сам себе задавать вопросы и тут же решительно их комментировать. — На что, спрашивается? А на то, что бригада опытная, закаленная, как-нибудь вытянет трудный период. Мы вытянули, конечно, но ведь важно еще и какой ценой! Коммуникации перед началом строительства надо готовить ответственнее, тщательнее, иначе мы не добьемся необходимых нам темпов. Вот какой вывод, — заключил он.

Трудно было не согласиться с этим выводом. Но, слушая Владимира Ефимовича, я подумал еще и о том, что вот ему, прославленному бригадиру, депутату Верховного Совета СССР, никто в управлении не готовит легких дорожек. Наоборот, именно его поток «бросили», как выразился Владимир Ефимович, первым в такой плохо подготовленный район, в очень трудную строительную обстановку. И делалось это словно бы для того, чтобы испытать: а не ослаб ли характером бригадир Копелев? Не запросит ли дела полегче, сможет ли выдерживать по-прежнему свой, «копелевский» высокий темп монтажа?

Да, смог, не сдал темпов. Копелев остался Копелевым.

Когда я впервые попал на площадку в Ивановское, то обошел огромный корпус то с одной стороны, то с другой — искал бригадира, — но он сам увидел и окликнул меня. Копелев стоял в кузове панелевоза и, помогая такелажнику Кобзеву, набрасывал крюки крана на панели, которые кран поднимал на корпус. Помахав мне большой белой рукавицей, он затем спрыгнул на землю.

На этот раз «зимний Копелев» выглядел еще более утепленным, чем в Вешняках-Владычине. Я всегда видел его в резиновых сапогах осенью и зимой, а в эти морозные дни он работал в валенках, под двумя куртками виднелся любимый его темный свитер, широкий монтажный пояс стягивал все эти одежды, подчеркивая и, я бы сказал, даже сохраняя стройность фигуры. Под меховой шапкой с опущенными на щеки «ушами» я узнал знакомый лоб с покрасневшей от холода кожей и темные, с живым блеском глаза.

— Быстро нашли нас? — спросил Копелев.

— По вашим ориентирам: вот шоссе Энтузиастов, вот Окружная дорога, — я показал в сторону автострады, видневшейся метрах в пятистах, — да и корпус здесь пока единственный. Как не найти!

— Скоро их будет тут много, — заверил Владимир Ефимович. — Подбросят сюда еще несколько наших строительных потоков — и закипит дело!

— Уже и сейчас кипит, — сказал я, — хотя вы и находитесь в центре всех начал — начало застройки квартала, освоения нового района и в начале нового года. А как планчик за прошедший?

Я спросил об этом не только затем, чтобы занести впечатляющую цифру в свой блокнот, а в том, что это будет хорошая цифра, зная хватку Копелева, я не сомневался. Мне этот вопрос подсказывала еще и уверенность, что Владимиру Ефимовичу будет приятно сообщить мне об итогах года. Ведь за этим стояли и большой труд, и большие нравственные усилия его самого и всей бригады. Да и какой деятельный человек может остаться равнодушным к оценке его работы за целый год? И все же то, что услышал от Копелева, превзошло все мои оптимистические ожидания.

— Планчик? — переспросил Владимир Ефимович. — Тут порядок. Я вам сказал, что в Ивановское нас перебросили первого сентября, а уже к тридцатому октября мы отпраздновали свой новый год.

— Закончили годовой план? На два месяца раньше? — удивился я.

— Да.

— Несмотря на все трудности?

— А чего на них смотреть! — Копелев снял рукавицу, подул в ладонь, отогревая пальцы. Потом прищелкнул ими в морозном воздухе, и этот, должно быть идущий от полноты чувства, жест я мог расценить лишь как непосредственно выраженное удовольствие.

— «Московский характер» — слышали такое выражение? — спросил меня Владимир Ефимович.

Я кивнул утвердительно.

— Для строителя это значит, по-моему, работать ровно, ритмично, всегда и везде. Летом и зимой, в жару и в мороз.

Произнеся это, Копелев слегка улыбнулся. Я знаю, что он не любит, так сказать, торжественной замазки славословий. И уж если сейчас заговорил так, то не бахвальства ради, а только потому, что действительно вправе был гордиться такой постоянностью эффективных усилий бригады. Вот уж воистину бригада всегда и везде выдерживала железный график!