На масленице здесь один
Приезжий дворянин
Просил приятеля к себе блинов покушать.
(Не лучше ль есть блины, чем оды, притчи слушать?)
Пришел тот и принес с собою аппетит,
И водка и икра уж на столе стоит.
Хозяин на людей кричит
И подавать блины велит.
«Скорее ж подавайте!..
Угодно водочки?.. полнее наливайте!»
Вот подали блины.
Чернехоньки все, сожжены!
«Назад, назад! Я этих есть не стану!
Скажите Куприяну,
Чтобы прислал других,
Да не таких.
Получше... слышишь ли? с яичками, с припекой!
Скорее ж!» — «Слушаю-с»,— сказал лакей высокой,
Ушел и через пять минут
Блины другие подают.
Блины уж были не такие —
С припекою! зато прекислые, сырые.
«И этих есть нельзя! Вот, право, грех каков!
Но делать нечего, быть, видно, без блинов!
Хоть хлебца нам к икре подайте!
Селедку, масла, сыру дайте...
Скажу вам, у меня ведь повар золотой!
И предводитель наш такого не имеет;
Готовить кушанья он только не умеет —
Ну, каши не сварит простой.
Но, впрочем, я им страх доволен».
«Да чем? желал бы знать».— «Ах! Как он богомолен!»
Вы любите кота?
Любите: он ведь сирота!
Малюткой вам еще достался!
Кто подарил его, тот с жизнию расстался!
Отличен всем ваш кот: умом и красотой!
Пленяет взоры он своею пестротой.
Какая белизна с блестящей чернотой!
Гордяся быть у вас слугою,
Как важно спину он сгибает вверх дугою,
И, ластяся вкруг вас, мурлычит, и ворчит!
[23] Как мил, когда против дивана,
Свернувшися клубком, он на шкапу лежит
И, шейку приподняв, по временам глядит,
Как госпожа его сидит
За нотами у фортепьяна;
Огонь блестит в его глазах,
Игрою вашей очарован,
Лежит, как будто бы прикован,
Не думает и о мышах.
Да ест ли он мышей? — Он вами избалован,
Шерсть лоснится — так он жирен!
А нечего сказать, прекрасен и умен!
Коты и все умны; но только лицемеры:
Я знаю многие примеры.
Сказать ли сказку вам про черного Кота,
Который уж в преклонные лета
В молоденькую Мышь влюбился
И чуть-чуть жизни не лишился?
Кот этот был злодей;
В анбарах, в погребах его все трепетали,
И усачом его, Арабом называли;
Жестокосердием превосходил судей
В республиках во время бунта;
Хотя говядины ел каждый день полфунта,
Но все мышей, и крыс, и воробьев ловил.
Ловил — да и давил.
Однажды Мышку он увидел молодую,
Такую
Прелестную, какой ни разу не видал —
Увидел, изумился,
Глазами засверкал
И по уши в нее влюбился
На старости мой черный Кот:
Подвластны все любви — и человек и скот.
Хотел Кот броситься пред Мышкой на колени;
Но та бегом, бегом из комнаты да в сени,
И в норку — юрк.
Простерся Кот перед норою,
Лежит гора горою.
«Виновница моих смертельных мук!—
Он Мышке говорит, вздыхая
И лапу в нору запуская,—
Люблю, люблю тебя, дай на себя взглянуть;
Я честный кот, все кошки это скажут,
И боги пусть меня накажут,
Коль я хочу...» — «Я не хочу!—
Из норки Мышь кричит Арабу-усачу.—
Ну не хочу и не хочу!»
Поджавши хвост, повеся вниз головку,
Пошел Кот бедный прочь;
Опять пришел назад, провел у норки ночь;
Не только говорил — и плакал, но плутовку
Никак не мог он убедить,
Чтоб вышла, показала глазки —
Напрасно было все: как слезы, так и ласки.
Решился наконец ее он подарить
И говорит: «Послушай,
Вот, милая, тебе ветчинный свежий жир,
Голландский лучший сыр,
Конфеты... я уйду; ты без меня покушай...»
Сказал, дары свои у норки положил.
Вздохнул и скрылся.
Назавтра Кот опять с гостинцами явился,
И с месяц каждый день к жестокой он ходил.
Чего он ей ни говорил!
Чего, чего ни приносил!
Но тщетно все — любить его Мышь не хотела,
Или хотела, да не смела.
А Кот
Совсем уж стал не тот:
Разбоем он не занимался;
По крышам, чердакам, анбарам не таскался,
Мышей и крыс не ел;
Ужасно похудел,
Чуть ноги волочил и так, как тень, шатался.
К возлюбленной его дошла о том молва,
Неопытная удивилась;
От жалости едва-едва
Она не прослезилась!
Но на свидание с зубастым не решилась,
Хотя и слышала, что скоро он умрет.
Вот наконец приходит к норке Кот.
Чуть дышит! В чем душа! Совсем доска доскою!
«В последний раз тебя, мой свет, я беспокою,—
Так говорит губитель прежний крыс,—
Ты на меня не осердись:
Грешно и на врагов пред смертью их сердиться,
Пришел с тобою я проститься.
Что делать, если я любимым быть не мог!
По крайней мере, я умру теперь у ног
Твоих... прости!..» С сим словом протянулся...
Лежит час, два — не смеет и дохнуть.
Вот Мышке вздумалось на мертвеца взглянуть,—
Из норки выползла... поближе — Кот очнулся,
Как тигр, на бедную прыгнул,
Когтями так ее давнул,
Что только пискнула, и поминай как звали!
[24] С отчаянья, с печали
Не знал, что делать, Кот;
Вот Мышку в зубы он берет,
Потом перед себя кладет...
Глядит, как Сибарит на статую Венеры.
Глядел, глядел,
Да всю и съел,—
Опять стал есть мышей, опять он растолстел!
Всего противней мне Тартюфы-лицемеры!
О, как бы я был рад,
Когда бы поскорей они попали в ад!
