На небе, вечерком, светилася Звезда.

                 Был постный день тогда:

Быть может, пятница, быть может, середа.

В то время пó саду гуляло чье-то Брюхо

                 И рассуждало так с собой,

                 Бурча и жалобно и глухо:

                                 «Какой

                                 Хозяин мой

                       Противный и несносный!

                 Затем что день сегодня постный,

      Не станет есть, мошенник, до звезды;

                           Не только есть — куды! —

                 Не выпьет и ковша воды!..

                 Нет, право, с ним наш брат не сладит;

                 Знай бродит по саду, ханжа,

                 На мне ладони положа;

                 Совсем не кормит, только гладит».

Меж тем ночная тень мрачней кругом легла.

Звезда, прищурившись, глядит на край окольный;

                 То спрячется за колокольней,

                 То выглянет из-за угла,

                 То вспыхнет ярче, то сожмется,

      Над животом исподтишка смеется...

Вдруг Брюху ту Звезду случилось увидать.

                               Ан, хвать!

                        Она уж кубарем несется

                 С небес долой,

                 Вниз головой,

      И падает, не удержав полета;

                 Куда ж? — в болото!

Как Брюху быть? Кричит «ахти» да «ах»!

                 И ну ругать Звезду в сердцах.

Но делать нечего: другой не оказалось,

      И Брюхо сколько ни ругалось,

                 Осталось

      Хоть вечером, а натощак.

                        Читатель! басня эта

Нас учит не давать, без крайности, обета

                        Поститься до звезды,

                 Чтоб не нажить себе беды.

      Но если уж пришло тебе хотенье

                 Поститься для душеспасенья,

                           То мой совет

                    (Я говорю из дружбы):

                    Спасайся, слова нет,

      Но главное — не отставай от службы!

Начальство, день и ночь пекущеесь о нас,

Коли сумеешь ты прийтись ему по нраву,

                 Тебя, конечно, в добрый час

Представит к ордену святого Станислава.

Из смертных не один уж в жизни испытал,

Как награждают нрав почтительный и скромный.

                 Тогда — в день постный, в день скоромный —

      Сам будучи степенный генерал,

                 Ты можешь быть и с бодрым духом,

                    И с сытым брюхом!

Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде

                       Быть при звезде?

Однажды нес пастух куда-то молоко,

             Но так ужасно далеко,

             Что уж назад не возвращался.

     Читатель! он тебе не попадался?

              Бывают же дела!

              Зовите это чудом,—

Но вслед за православным людом

              Лиса посты блюла

И в пост жила лишь рыбным блюдом.

«Тут дело вкуса, мол, совсем не чудеса»,—

Мне скажут. Я не прекословлю.

Но дело в том: раз утречком Лиса

              Пришла к реке на ловлю.

В струи прозрачные закинута леса

С наживкой — мухой золотистой.

Разнежилась Лиса на травушке росистой;

Ан глядь — напротив Волк сидит на берегу,

              — Принес его нечистый! —

              Сидит и ни гугу:

              Тихонько рыбу удит.

Так делать нечего, себя Лисичка нудит

              И куму шлет привет.

              Кум корчит ей в ответ

              Подобие улыбки:

«Желаем кумушке — наудить больше рыбки!»

           А рыбки нет как нет!

В досаде Волк уж было забожился:

«Уловец-то какой здесь был, кума, вчерась!..»

              И вдруг насторожился.

За ним — Лиса. В реке резвился

Меж двух крючков — Карась!

От жадности у Волка ни терпенья,

Ни совести,— он к рыбе держит речь:

«Миляга, подь сюда! От ложного движенья

              Тебя хочу я оберечь.

Пусть рыбы немы, да не глухи...

Послушай-ка, держись подальше ты от мухи!

Не то как раз нарвешься на крючок.

Меж тем — гляди сюда: ну что за червячок

              Перед тобою вьется!»

          Лиса от бешенства трясется:

«А, серый черт!.. Так знай: ты больше мне не кум,

Подохнуть бы тебе от лихоманки!

Карасик, положись на собственный свой ум.

      И муха и червяк — равно приманки.

          Да разница все ж есть,

             Какую съесть.

          Голубчик мой, я так толкую:

          Коль все равно тебе, какую

Кончину живота обресть,

          Так выбирай из них любую:

          В рыбачью сеть ты можешь влезть,

          Узнаешь человечьи руки;

          Иль можешь смерть приять от щуки,

          Иль от другой какой помрешь ты штуки,

          Иль можешь за ничто пропасть,

          Живым попавши в волчью пасть!..

Сравни ж теперь,— а в выборе ты волен! —

Таким концом ты можешь быть доволен?

А мне ты попадись — тебе почет какой!

Тебя я скушаю — уж похвалюсь заране!—

Не прежде, как, обсыпанный мукой,

Ты хорошо прожаришься в сметане!»

Карасик! Что тебе лукавый «рыболов»?

Не слушая его коварно-льстивых слов,

          Себе, а не врагу, в угоду

          Нырни поглубже в воду!