В реке пил Волк; Ягненок пил,

Однако в низ реки гораздо отступил;

            Так пил он ниже;

И следственно, что Волк к тому был месту ближе,

Отколе токи вод стремление влечет;

Известно, что вода всегда на низ течет.

   Голодный Волк Ягненка озирает;

   От ужаса Ягненок обмирает

И мнит: не буду я с ягнятками играть,

Не станет на руки меня пастушка брать,

Не буду голоса я слышати свирели,

И птички для меня впоследние пропели,

Не на зеленом я скончаюся лугу,

   Умру на сем песчаном берегу.

Волк почал говорить: «Бездельник, как ты смеешь

             Питье мое мутить,

И в воду чистую мне сору напустить?

       Да ты ж такую мать имеешь,

Которая, ко мне учтивства не храня,

       Вчера блеяла на меня».

              Ягненок отвечает,

   Что мать его дней с тридцать умерла,

Так Волка не она ко гневу привела;

   А ток воды бежит на низ, он чает,

   Так Волк его опивок не встречает.

Волк третьею виной Ягненка уличает:

«Не мни, что ты себя, бездельник, извинил.

Ошибся я; не мать, отец меня бранил».

Ягненок отвечал: «Тому уж две недели,

             Что псы его заели».

   «Так дядя твой иль брат,

   Иль, может быть, и сват,

Бранил меня вчера, я это знаю точно,

И говорю тебе я это не нарочно».

   Ягненков был ответ:

«Всея моей родни на свете больше нет;

Лелеет лишь меня прекрасная пастушка».

             «А! а! вертушка,

Не отвертишься ты; вчера твоя пастушка

Блеяла на меня: комолые рога

И длинный хвост у этова врага,

   Густая шерсть, копыта невелики;

Довольно ли тебе, плутишка, сей улики?

Пастушке я твоей покорнейший слуга

За то, что на меня блеять она дерзает,

А ты за то умри». Ягненка Волк терзает.

Ни шелега в мошне бедняжка не имел,

         А воровати не хотел;

    Занять нельзя; такие тут обряды,

             Что надобны заклады

    Да росты ради барыша;

А у него кафтан, рубашка да душа.

          Закладов нет, он терпит голод

                       И холод.

    «Мне лучше смерть»,— бедняжка говорит

        И хочет отравиться;

    Но яд не скоро уморит;

             Пошел давиться.

           Был дом старинный развален,

           Остатки только были стен;

Пошел туда бедняк, веревку вынимает,

           К кирпичью гвоздь наладя, прижимает

           И почал колотить.

Стена обрушилась, и выпало оттоле

Червонцев тысяча иль, может быть, и боле;

Бедняжку льзя всего теперь позолотить.

     Бедняжка обомлел, в весельи тает,

          Червонцы те хватает,

          От радости дрожит

И, добычь ухватив, домой бежит.

    Пришел хозяин дома,

    Обрушена стена,

    А деньги не солома,

    Другая им цена;

    Скупого сердце ноет.

    Скупой кричит и воет:

«Сокровище мое! куда сокрылось ты?

Лишился я твоей навеки красоты.

Веселие мое и свет мой! Я с тобою

Расстался самою лютейшею судьбою;

          Погибни, жизнь моя.

Сокровище мое! с тобой умру и я,

     Не отменю сего я слова».

                  Скупой!

              Веревка тут готова;

    Пожалуй, лишнего не пой.

Однако он и сам не много норовился

              И удавился,

Доволен только тем ко смерти приступил,

    Что он веревки не купил.

Привычку одолеть гораздо трудно,

Природу одолеть гораздо чудно.

Я нечто вам теперь об этом предложу

          И басенку скажу.

Я кошек не люблю и кошачья языка;

А больше мне всего противна их музыка.

       Но был какой-то господин,

       Хозяйки не имел, и жил один.

           И кошку, не в издевку,

              Любил, как девку;

Да кошка по его не знает говорить.

Просил богов, чтоб кошку претворить,

     Чтоб кошка человеком стала

И под алмазами, как барыня, блистала.

Исполнили они желание его.

У кошки кошачья нет больше ничего.

    На кошке фишбейная юбка

         Из китовых усов,

    Алмазы светятся из волосов,

    И ходит кошка, будто шлюпка,

    Да только по сухом пути:

    Водой пешком нельзя идти;

У кошки не один костей на юбке ярус,

А юбка дуется в погоду, будто парус.

    Настал его желания конец:

    Женился наш на кошке молодец

И до приятнейша дошел часá и места:

          Он лег, легла невеста;

Вдруг выбежала мышь. О, рок! о, случай злой!

Вскочила барыня за ней с одра долой.

Пресеклась барину потешиться дорожка,

     Вскочила барыня — и стала кошка.

Когда снега не тают,

Робята из него шары катают,

                    Сертят

            И шар вертят;

         Шар больше становится:

Шарочек их шарищем появится.

                    Да кто ж

             На шар похож?

                   Ложь.

             Что больше бродит,

    То больше в цену входит:

    Снежной шаришка будет шар,

    А изо лжи товаришка — товар.

    «Ах! Ах! Жена, меня околдовали,—

    Кричит муж, лежучи, жене.—

Я снес яйцо».— «Никак ты видел то во сне;

Такие чудеса на свете не бывали».

    «Я снес яйцо, ах, женушка моя!

                      Уж я

    Не муж твой, курица твоя,

    Не молви этого с соседкой;

Ты знаешь, назовут меня еще наседкой».

             «Противно то уму,

          Чтоб я сказала то кому».

            Однако скажет;

Болтливой бабе черт языка не привяжет.

             Сказала ей,

    А та соседушке своей.

Ложь ходит завсегда с прибавкой в мире:

Яйцо, два, три, четыре,

          И стало под вечер пятьсот яиц.

Назавтре множество к уроду

          Сбирается народу

          И незнакомых лиц.

За чем валит народ? Валит купить яиц.