ЛИСИЦА И БОБР Лисица некогда к Юпитеру ходила И, идучи оттоль, сошлася со Бобром. «Куда,— спросил Лису Бобр,— кумушка, бродила? «Ходила я туда, отколь к нам мещут гром, И множество с собой я весточек имею,— Лисица в гордости рассказывала так,— То ведает не всяк, Что ныне я, сошед с Олимпа, разумею. Теперь Не всякий по земли скитаться будет зверь. Там вышло повеленье, И так угодно небесам, А то определенье Скрепил Юпитер сам: Волк с зайцем будут в поле, Баран, конь, бык и пес Останутся в неволе; Медведям, тиграм, львам дремучий отдан лес; В степях отныне жить слонам дано великим; Стремнины, горы, рвы — козам, баранам диким; Болота отданы в дом вечно кабанам; Бобрам в реках со выдрами вселиться, А прочее во власть оставлено все нам». «Но человеку чем осталось веселиться?» — Лисицу Бобр спросил. «Сию Юпитер тварь всего того лишил И не дал нашего проворства ей, ни сил; Единое ему в утеху он оставил, Чтоб больше нашего умом своим он правил, И только, кум; Для человека лишь один оставлен ум. Какая для него оставлена безделка!» Но Бобр Лисе в ответ: «Ах, кумушка, мой свет, Худая будет нам со человеком сделка, И дар сей кончится, конечно, не добром. Не осердись, что я слова промолвлю грубы: Он будет лисьи шубы Опушивать бобром». Читатели, и вы, мню, скажете здесь то же, Что качество души телесных сил дороже. ГОСПОДИН С СЛУГАМИ В ОПАСНОСТИ ЖИЗНИ Корабль, свирепыми носим волнами в море, Лишася всех снастей, уж мнит погибнуть вскоре. В нем едет господин, при коем много слуг; А этот господин имел великий дух, Спросил бумаги в горе И, взяв ее, слугам отпýскную писал, А написав ее, сказал: «Рабы мои, прощайте, Беды не ощущайте, Оплакивайте вы лишь только смерть мою, А вам я всем отпýскную даю». Один из них сказал боярину в ответ: «Велик нам дар такой, да время грозно; Пожаловал ты нам свободу, только поздно, С которой вскорости мы все оставим свет». В награде таковой не много барыша, Когда она дается В то время, как душа Уж с телом расстается. СЛУЧАЙ
Случилось одному прохожему в пути, Который столь не мог в суме своей нести, Чтоб мог пробавиться во всю дорогу пищей: Запас весь кончился. Прохожий стал как нищий; Сума с припасами пуста; Через пустые шел прохожий мой места, А хлеба взял с собой весьма неосторожно; Проголодался так, что бресть ему не можно. Однако же еще поел оставших крох. Лег спать; во сне ему привиделся горох В горшочке, К несчастью, позабыл он ложечку в мешочке, И нечем из горшка ему достать, За тем он принужден опять голодный встать; Взяв ложку в пазуху, и спать опять валится: «Авось-либо мне сон еще такой приснится! Тогда не буду я дурак, Не встану так, Как встал, без ложки; Я выем весь горох до крошки». Безумец, хоть с собой сто ложек наклади, У же такого сна не будет впереди. Толк басни этой в том: кто случай упущает, Тот после никогда его не возвращает. ОТЕЦ И ДЕТИ Коснувшись жизни края, Родитель сыновьям твердил так, умирая: «Из света я гляжу И к мертвым отхожу; А вы оставшися, возлюбленные дети, Когда не хочете вы спýстя рук сидети, Наставлю вас на лад: Я в поле у себя зарыл великий клад. Зарыл, не помню где, так поле вы вскопайте И, ежели его вы сыщете, владайте». Сих слов и жития последний был конец. Преставился отец, А дети, должное отдав почтенье телу, Придвинулися к делу, Искати клад, Но дело их нейдет на лад. Не зная подлинного места, Взрывают поле мягче теста. «Но, знать, робята, клад в сем поле не лежит! Насеем жит». Потом посеяли, и житы их родились, Труды их им самим сгодились! Они снимают хлеб и продают. Им цену за него хорошую дают. Сторично семена к ним с поля возвратились, И так, искавши клад, они обогатились. Кто в хлебопашестве хороший знает лад, Тот подлинно себе находит в поле клад. М.Д. Чулков СОРОКА Сорока некогда в пустом лесу сидела, И на небо она, задумавшись, глядела, Небесны красоты исчислити хотела, Откуда ж ей зачать, того не разумела. По случаю тогда Скворец к ней прилетел, И думу он ее разведати хотел. И только лишь узнал, То, глядя на нее, смеялся, хохотал, И так он ей сказал: «Когда бы все глупцы побольше рассуждали, Поменьше бы они, как думаю я, врали. И что несведомо, того б не разбирали». Сорока, рассердясь, вельми защекотала И так ему сказала: «Ты чести у меня, мой друг, не отымай, Я русский попугай. По перышкам моим прекрасная я птица, Заморским птицам всем родная я сестрица. Да я ж еще и петь велика мастерица. Слетаются ко мне все жители лесов И слушают моих различных голосов; Не так прелестна здесь пастушечья свирель, Какая у меня при окончанье трель. Сижу ли я или стою, Бесперестанно я все арии пою. Ни днем, ни ночью я, мой друг, не умолкаю, Всех в лесе заглушаю И пением моим всю братью услаждаю». Потом разинула Сорока свой роток, И песенку ему воспеть она хотела; А тот ей дал щелчок, Что с дерева она на землю полетела, Ногами задрягала И так защекотала, Что птицы все ее смотрети прилетели И жалости над ней нимало не имели. Щелкали все ее и в голову и в рожу, Измяли перышки и повредили кожу. Однако щекотать она не перестала, Хотя и лапочку на брани потеряла. |
