ДЕРЕВЕНСКИЕ БАБЫ Во всей деревне шум, Нельзя собрати дум, Мешается весь ум: Шумят сердиты бабы. Когда одна шумит, Так кажется тогда, что будто гром гремит. Известно, голоса сердитых баб не слабы. Льет баба злобу всю, сердитая, до дна, Несносно слышати, когда шумит одна. В деревне слышится везде Ксантиппа древня, И зашумела вся от лютых баб деревня. Вселенную хотят потрясть. О чем они кричат? — Прискучилось им прясть, Со пряжей неразлучно В углу сидети скучно И в скуке завсегда за гребнем воздыхать. Хотят они пахать. Иль труд такой одним мужчинам только сроден? А в поле воздух чист, приятен и свободен. «Не нравно,— говорят,— всегда здесь быть: Сиди, Пряди И только на углы избы своей гляди. Пряди и муж, когда сей труд ему угоден». Мужья прядут, А бабы все пахать и сеяти идут. Бесплодны нивы, будто тины, И пляшет худо вертено. В сей год деревне не дано Ни хлеба, ни холстины. ВОРОНА И ЛИСА И птицы держатся людского ремесла. Ворона сыру кус когда-то унесла И на дуб села. Села, Да только лишь еще ни крошечки не ела. Увидела Лиса во рту у ней кусок, И думает она: «Я дам Вороне сок. Хотя туда не вспряну, Кусочек этот я достану, Дуб сколько ни высок». «Здорово,— говорит Лисица,— Дружок Воронушка, названая сестрица! Прекрасная ты птица; Какие ноженьки, какой носок, И можно то сказать тебе без лицемерья, Что паче всех ты мер, мой светик, хороша; И Попугай ничто перед тобой, душа; Прекрасняе сто крат твои павлиньих перья; Нелестны похвалы приятно нам терпеть. О, если бы еще умела ты и петь! Так не было б тебе подобной птицы в мире». Ворона горлушко разинула пошире, Чтоб быти соловьем; «А сыру,— думает,— и после я поем: В сию минуту мне здесь дело не о пире». Разинула уста И дождалась поста: Чуть видит лишь конец Лисицына хвоста. Хотела петь — не пела; Хотела есть — не ела; Причина та тому, что сыру больше нет: Сыр выпал из роту Лисице на обед. ПИИТ И БОГАЧ Богатый человек прославлен быть желал, Отличным тщася быть отечества в народе; Он сроду не служил и хочет быти в моде, И не трудясь ни в чем. Пиита звать послал И на него свою надежду славы клал: «Пожалуй, освяти мое ты имя в оде!» Но что воспеть Пииту об уроде? «Будь ты отличностей моих, Пиит, свидетель! Воспой, мой друг, воспой святую добродетель!» «Я петь ее готов. Пристойных приберу к тому немало слов. Но как, дружочек мой, ее тогда прославлю, Когда твое я имя вставлю? Да я же никогда не хваливал ослов». ГОРШКИ
Себя увеселять, Пошел гулять Со глиняным Горшком Горшок железный. Он был ему знаком, и друг ему любезный. В бока друг друга — стук: Лишь только слышен звук, И искры от Горшка железного блистались. А тот недолго мог идти, И более его нельзя уже найти, Лишь только на пути Едины черепки остались. Покорствуя своей судьбе, Имей сообщество ты с равными себе. РЕМЕСЛЕННИК И КУПЕЦ Был некий человек не от больших ремесел, Варил он мыло, был ежеминутно весел, Был весел без бесед, А у него богач посадский был сосед. Посадский торгу служит И непрестанно тужит, Имеет новый он на всякий день удар: Иль с рук нейдет товар, Иль он медлеет, Или во кладовых он тлеет,— Посадский день и ночь болеет И всяку о себе минуту сожалеет. К соседу он принес на именины дар, И дал ему пятьсот рублей посадский златом. Во состоянии ремесленник богатом Уж песен не поет, да золото хранит, И золото одно в ушах его звенит; Не спит, как спал он прежде, Ко пропитанию нимало быв в надежде. И может ли быть сон, Когда о золоте едином мыслит он? Одно его оно лишь только утешает И есть и пить ему мешает И песни петь. Сей жизни мыловар не может уж терпеть, И как ему житье то стало неприятно, К посадскому отнес он золото обратно. ПРОСЬБА МУХИ Старуха И горда Муха Насытить не могла себе довольно брюха, И самого она была гордейша духа. Дух гордый к наглости всегда готов. Взлетела на Олимп и просит там богов; Туда она взлетела с сыном, Дабы переменить ее мушонка чином, В котором бы ему побольше был доход. Кот В год Прибытка верного не меньше воевод Кладет себе на счет. «Пожалуйте котом вы, боги, мне мушонка, Чтоб полною всегда была его мошонка». На смех Прошением она богов тронула всех; Пожалован. Уже и зубы он готовит, И стал коток Жесток, И вместо он мышей в дому стал кур ловить: Хотел он, видно, весь курятник истребить И кур перегубить; Велели за это кота убить. Смерть больше всякия на свете сем прорухи: Не должны никогда котами быти мухи, Нижé вовек Каким начальником быть подлый человек. |
