МЫШЬ МЕДВЕДЕМ Хранити разума всегда потребно зрелость, И состояния блюсти не вредно целость; Имей умеренность, держи в узде ты смелость; Нас наглости во бедства мчат. Пожалована Мышь богами во Медведи; Дивятся все тому — родня, друзья, соседи, И мнится, что о том и камни не молчат; Казалося, о том леса, луга кричат. Крапива стала выше дуба; На голой Мыши шуба, И из курячей слепоты Хороши вылились цветы. Когда из низости высоко кто воспрянет, Конечно, он гордиться станет, Наполнен суеты, И мнит: «Как я еще тварь подлая бывала, И в те дни я в домах господских поживала, Хоть бегала дрожа, А ныне я большая госпожа, И будут там мои надежно целы кости: На пир пойду к боярину я в гости». Пришла на двор; Собаки все кричат: «Вошел в вороты вор, Разбойник, кровопийца, Грабитель и убийца». Трухнул Медведь И стал робеть. Однако поздно. Настало время грозно. Хозяин говорит: «Попотчевать пора Нам гостя дорогого; Дождемся ли когда Медведя мы другого? Да лишь без пошлины не спустим со двора». И тут рогатиной его пощекотили, Дубиною поколотили И кости у него, как рожь, измолотили. БЛОХА
Блоха, подъемля гордо бровь, Кровь барскую поносит, На воеводство просит: «Достойна я, кричит, во мне все барска кровь». Ответствовано ей: «На что там барска слава? Потребен барский ум и барская расправа». КОРШУН В ПАВЛИНЫХ ПЕРЬЯХ Когда-то убрался в павлинья Коршун перья И признан ото всех без лицемерья, Что он Павлин. Крестьянин стал великий господин И озирается гораздо строго, Как будто важности в мозгу его премного. Павлин мой чванится, и думает Павлин, Что эдакий великий господин На свете он один. И туловище все, все гордостью жерéбо, Не только хвост его; и смотрит только в небо. В чести мужик гордится завсегда, И ежели его с боярами сверстают, Так он без гордости не взглянет никогда; С чинами дурости душ подлых возрастают. Рассмотрен наконец богатый господин, Ощипан он, и стал ни Коршун, ни Павлин. Кто Коршун, я лишен такой большой догадки, Павлиньи перья — взятки. ДВА РАКА Рак Раку говорил: «Куда ты, Рак, Какой дурак! Ты ни шага пройти порядком не умеешь. Кто ходит так? Иль ног ты не имеешь?» Покажется, один из них был забияка, Другой был трус, А то бы стала драка; Однако не хочу в трусах оставить Рака. И тот подымет ус: «Походкою иною,— Сказал ему,— пройди ты сам передо мною». ВОЛК И ЖУРАВЛЬ Волк ел — не знаю что — и костью подавился, Метался от тоски, и чуть он не вздурился. Увидел Журавля и слезно стал просить, Чтоб он потщился в том ему помощник быть, И всю он на него надежду полагает. Журавль свой долгий нос в гортань ему пускает И вынимает кость. Потом он просит мзды, Что он от таковой спас злой его беды. «Довольствуйся ты тем,— зверь хищный отвечает,— Что Волк тебя в таком здоровье оставляет, Какое до сея услуги ты имел, И радуйся тому, что нос остался цел». Тот права честности немало собрегает, Кто людям никогда худым не помогает. МУЖИК С КОТОМОЙ Без разбору ты ври про чужие дела, Та работа не так, как твоя, тяжела. Нет, не дивно нимало и мне, как тебе, Что миляе на свете всего ты себе. Да чужого труда ты не тщись умалять, И чего ты не знаешь, не тщись похулять. Если спросишь меня, Я скажу, не маня, Что честнóй человек Этой гнусности сделать не может вовек. Посмотри И держи то в уме: Нес Мужик пуда три На продажу свинцу в небольшой котоме, Нагибается он, да нельзя и не так: Ведь не грош на вино он несет на кабак. Мир ругается, видя, что гнется Мужик; Свинценосца не кажется труд им велик. Им Мужик отвечал: «Труд мой кажется мал. Только бог это весть, Что в котомишке есть Да известно тому, Кто несет котому». ТЯЖЕЛЫЙ КОМАР
Комар не глуп, Увидел дуб, Уселся тамо, И говорит он так: «Я знаю ето прямо, Что здесь меня стрелок, Конечно, не достанет; Мой дуб высок, И дробь сюда не вспрянет; В поварню он меня, ей-ей, не отнесет И крови из меня никто не пососет; Сей дуб меня спасет». А в те часы восстала буря, Озлился воздух весь, глаза, сердясь, нахмуря, Весь лес трясет, А дуба ведь никто, конечно, не нагнет. Комар поет, а ветр ревет И дуб сей рвет. Высокий этот дуб от ветра повалился; Уж дуба больше нет. Комар сказал: «Ах, я тебя отяготил, А то б тебе злой ветр беды не накутил; И от меня, увы! пришла его кончина. Ах, я твоей, ах! я напасти сей причина». |
