ВОРЫ На днях в Михайловском манеже приступят к устройству международной интендантской выставки. «Вечернее время» Лихому вору Все впору. Накравши где-то чуть не гору — Короче: добрый воз! — Хороших, гибких лоз И наплетя из них корзинок, Свое изделие привез Корней на рынок. «Вот где корзиночки! Ну, чем не хороши?! — Корней товар свой выхваляет.— Ей-ей, нужда не позволяет, А то б не променял не то что на гроши, Ни на какие барыши! (Сам барыши в уме считает.) Эй, тетка, не зевай, спеши. Три гривенки — корзина. За парочку — полтина!» — Орет вовсю купчина. Ан рядом — глядь! Мартын корзины ж продает,— Да как ведь продает? Задаром отдает: «Вот где плетушки так плетушки! Эй, божии старушки, Молодки-хлопотушки, Красотки-хохотушки, Маланья, Акулина!.. Товар — малина! Берите у Мартына, За штуку — три алтына, Молодкам — за пятак, А ежли что — и так!» «Мартын, очухайся, скотина! — Шипит Корней.— Ты ж это что, злодей, Рехнулся с полугару, Объелся ль белены, Что своему товару Не ведаешь цены? Расстаться можно так с последними штанами! Ведь при моей цене барыш уж не большой,— А я корзины плел все ж из лозы... чужой... Из краденой, сказать меж нами». «Эх,— отвечал Мартын,— чудак же ты, Корней! На что польстился? На лозинки! Какой с лозы барыш? Будь наперед умней: Воруй готовые корзинки!» Вот то-то и оно. Нет интендантов здесь? Спросить бы заодно. (Охота просто знать. Мы, право, не задиры.) Как это там у них: все иль не все равно, Что воровать: казенное сукно, Готовые ль казенные мундиры? СВЕЧА «Хозяин! Пантелей Ильич! Гляди-ко... Волга... Взбесилась, видит бог. И потонуть недолго, А не потонем — все равно — Водой промочит все зерно». Приказчик мечется, хлопочет. А Пантелей Ильич, уставя в небо взор, Дрожащим голосом бормочет: «Святители! Разор! Чины небесные, арханделы и власти! Спасите от лихой напасти! Я добрым делом отплачу... Сведу в лампадах пуд елею... Под первый праздничек свечу Вот с эту мачту закачу... И сотельной не пожалею!» То слыша, говорит приказчик Пантелею: «Ты это что ж, Ильич? Про мачту-то... всурьез? Да где же ты свечу такую раздобудешь?» «Молчи, дурак,— умнее будешь! — Хозяин отвечал сквозь слез.— Дай только вымолить скорей у неба жалость, Чтоб я с моим добром остался невредим,— А там насчет свечи мы после... поглядим... Укоротим, пожалуй, малость!» Читатель, за вопрос нескромный извини: Скажи, ты помнишь ли те дни, Когда везде толпы народа Гудели, как шмели У меда: «Свобода!» «Свобода!» А дела до конца не довели. На радостях, забыв о старом, Обмякли перед вольным даром. Читатель, если ты один из тех шмелей, Сам на себя пеняй и сам себя жалей,— А мне тебя не жаль. Польстившись на подарок, Что заслужил, то получи: Заместо сотенной свечи — Копеечный огарок. НАТУРАЛИСТ
«Эх ты, карманчик мой! Расти, голубчик, пухни!»— Так губернаторский лакей, Мокей, Пред всею челядью бахвалился средь кухни. «Что, ирод? Знать, опять с кого-нибудь содрал?» «Вестимо! Чужой целкач у нас не проплывет, брат, мимо. Как вышло давеча. Проснувшись, генерал: «Ну, что, брат? — эт-та мне,— в приемной много люду?» «Порядком, говорю, набилось отовсюду». «А ты,— и пальцем так изволил погрозить,— Карман себе небось успел уж нагрузить?» «Так точно,— говорю.— Греха таить не буду. А только доложу: есть и для вас... «сюжет»...» Тут барин мой, как был без брюк и без манжет, К дверям-от — шасть, и к щелке — глазом. «Где, говори скорей?» «Вон... в шляпке с черным газом». «Так... Недурна, хе-хе... Еще разок взгляну...» А сам пустил слюну: «Венера... истинно Венера... Глаза потупила... Пикантная манера! Не удержаться тут святому от греха. Зачем пришла, Мокей?» «Просить за жениха, Что посадили вон намедни... землемера». «За жениха, хе-хе... Ух, дьявол! Все забудь! Видал, какая грудь? Пусть не ломается, шепни, не будет дурой. Скажи, что, дескать, я... что мы... не как-нибудь: Облагорожены культурой! Исполним, дескать, все... Мол, барин — холостяк, И благодарность вся... пустяк: Возьмем, хе-хе... натурой!» За все свои дела волк отвечает шкурой. Но этот самый вот «натуралист»-подлец Попал в министры под конец. И хоть при Керенском и был объявлен вором, Но как сановникам еще была лафа, То, вишь ты, для него «не подошла графа», И этот аспид был отпущен прокурором. |
