МЫШИ «Сестрица! знаешь ли, беда! — На корабле Мышь Мыши говорила,— Ведь оказалась течь: внизу у нас вода Чуть не хватила До самого мне рыла. (А правда, так она лишь лапки замочила.) И чтó диковинки — наш капитан Или с похмелья, или пьян. Матросы все — один ленивее другого; Ну, словом, нет порядку никакого. Сейчас кричала я во весь народ, Что ко дну наш корабль идет: Куда! — Никто и ухом не ведет, Как будто б ложные я распускала вести; А ясно — только в трюм лишь стоит заглянуть, Что кораблю часа не дотянуть. Сестрица! Неужли нам гибнуть с ними вместе! Пойдем же, кинемся скорее с корабля; Авось недалеко земля!» Тут в Океан мои затейницы спрыгнули И — утонули; А наш корабль, рукой искусною водим, Достигнул пристани и цел и невредим. Теперь пойдут вопросы: А что же капитан, и течь, и что матросы? Течь слабая, и та В минуту унята; А остальное — клевета. ЛИСА Зимой, ранехонько, близ жѝла, Лиса у проруби пила в большой мороз. Меж тем оплошность ли, судьба ль (не в этом сила), Но — кончик хвостика Лисица замочила, И ко льду он примерз. Беда невелика, легко б ее поправить: Рвануться только посильней И волосков хотя десятка два оставить, Но до людей Домой убраться поскорей. Да как испортить хвост? А хвост такой пушистый, Раскидистый и золотистый! Нет, лучше подождать — ведь спит еще народ; А между тем авось и оттепель придет, Так хвост от проруби оттает. Вот ждет-пождет, а хвост лишь боле примерзает. Глядит — и день светает, Народ шевéлится, и слышны голоса. Тут бедная моя Лиса Туда-сюда метаться; Но уж от проруби не может оторваться. По счастью, Волк бежит. «Друг милый! кум! отец!— Кричит Лиса.— Спаси! Пришел совсем конец!» Вот кум остановился — И в спáсенье Лисы вступился. Прием его был очень прост: Он нáчисто отгрыз ей хвост. Тут без хвоста домой моя пустилась дура. Уж рада, что на ней цела осталась шкура. Мне кажется, что смысл не темен басни сей: Щепотки волосков Лиса не пожалей — Остался б хвост у ней. ВОЛКИ И ОВЦЫ Овечкам от Волков совсем житья не стало, И до того, что наконец Правительство зверей благие меры взяло Вступиться в спáсенье Овец,— И учрежден Совет на сей конец. Большая часть в нем, правда, были Волки; Но не о всех Волках ведь злые толки. Видали и таких Волков, и многократ,— Примеры эти не забыты,— Которые ходили близко стад Смирнехонько — когда бывали сыты. Так почему ж Волкам в Совете и не быть? Хоть надобно Овец оборонить. Но и Волков не вовсе ж притеснить, Вот заседание в глухом лесу открыли; Судили, думали, рядили И наконец придумали закон. Вот вам от слова в слово он: «Как скоро Волк у стада забуянит И обижать он Овцу станет, То Волка тут властна Овца, Не разбираючи лица, Схватить за шиворот и в суд тотчас представить, В соседний лес иль в бор». В законе нечего прибавить, ни убавить. Да только я видал: до этих пор,— Хоть, говорят, Волкам и не спускают,— Что будь Овца ответчик иль истец, А только Волки все-таки Овец В леса таскают. КУКУШКА И ПЕТУХ «Как, милый Петушок, поешь ты громко, важно!» «А ты, Кукушечка, мой свет, Как тянешь плавно и протяжно: Во всем лесу у нас такой певицы нет!» «Тебя, мой куманек, век слушать я готова». «А ты, красавица, божусь, Лишь только замолчишь, то жду я, не дождусь, Чтоб начала ты снова... Отколь такой берется голосок? И чист, и нежен, и высок!.. Да вы уж родом так: собою невелички, А песни, что твой соловей!» «Спасибо, кум; зато, по совести моей, Поешь ты лучше райской птички, На всех ссылаюсь в этом я». Тут Воробей, случась, примолвил им: «Друзья! Хоть вы охрипните, хваля друг дружку,— Все ваша музыка плоха!..» За что же, не боясь греха, Кукушка хвалит Петуха? За то, что хвалит он Кукушку. ВЕЛЬМОЖА Какой-то в древности Вельможа С богато убранного ложа Отправился в страну, где царствует Плутон. Сказать простее,— умер он; И так, как встарь велось, в аду на суд явился. Тотчас допрос ему: «Чем был ты? где родился?» «Родился в Персии, а чином был сатрап; Но так как, живучи, я был здоровьем слаб, То сам я областью не правил, А все дела секретарю оставил». «Что ж делал ты?» — «Пил, ел и спал, Да все подписывал, что он ни подавал». «Скорей же в рай его!» — «Как! где же справедливость?»— Меркурий тут вскричал, забывши всю учтивость. «Эх, братец!— отвечал Эак,— Не знаешь дела ты никак. Не видишь разве ты? Покойник — был дурак! Что, если бы с такою властью Взялся он за дела, к несчастью,— Ведь погубил бы целый край!.. И ты б там слез не обобрался! Затем-то и попал он в рай, Что за дела не принимался». Вчера я был в суде и видел там судью. Ну, так и кажется, что быть ему в раю! |
