В саду у барина в пруде, В прекрасной ключевой воде, Лещи водились. Станицами они у берегу резвились, И золотые дни, казалось им, катились. Как вдруг К ним барин напустить велел с полсотни щук. «Помилуй! — говорит его, то слыша, друг,— Помилуй, что ты затеваешь? Какого ждать от щук добра: Ведь не останется Лещей здесь ни пера. Иль жадности ты щук не знаешь?» «Не трать своих речей,— Боярин отвечал с улыбкою,— все знаю; Да только ведать я желаю, С чего ты взял, что я охотник до Лещей?» ЛЕВ Когда уж Лев стал хил и стар, То жесткая ему постеля надоела: В ней больно и костям; она ж его не грела, И вот сзывает он к себе своих бояр, Медведей и волков пушистых и косматых, И говорит: «Друзья! для старика Постель моя уж чересчур жестка: Так как бы, не тягча ни бедных, ни богатых, Мне шерсти пособрать, Чтоб не на голых камнях спать». «Светлейший Лев!— ответствуют вельможи,— Кто станет для тебя жалеть своей Не только шерсти — кожи, И мало ли у нас мохнатых здесь зверей: Олени, серны, козы, лани, Они почти не платят дани; Набрать с них шерсти поскорей: От этого их не убудет; Напротив, им же легче будет». И тотчас выполнен совет премудрый сей. Лев не нахвалится усердием друзей; Но в чем же то они усердие явили? Тем, что бедняжек захватили И дочиста обрили, А сами вдвое хоть богаче шерстью были — Не поступилися своим ни волоском; Напротив, всяк из них, кто близко тут случился, Из той же дани поживился — И на зиму себе запасся тюфяком. ТРИ МУЖИКА Три Мужика зашли в деревню ночевать. Здесь, в Питере, они извозом промышляли; Поработáли, погуляли И путь теперь домой на родину держали. А так как Мужичок не любит тощий спать, То ужинать себе спросили гости наши. В деревне что за разносол: Поставили пустых им чашку щей на стол, Да хлеба подали, да, что осталось, каши. Не то бы в Питере,— да не о том уж речь; Все лучше, чем голодным лечь. Вот Мужички перекрестились И к чаше приютились. Как тут один, посмéтливей из них. Увидя, что всего немного для троих, Смекнул, как делом тем поправить (Где силой взять нельзя, там надо полукавить), «Ребята,— говорит,— вы знаете Фому, Ведь в нынешний набор забреют лоб ему». «Какой набор?» — «Да так. Есть слух — война с Китаем, Наш Батюшка велел взять дань с Китайцев чаем». Тут двое принялись судить и рассуждать (Они же грамоте, к несчастью, знали: Газеты и, подчас, реляции читали). Как быть войне, кому повелевать. Пустилися мои ребята в разговоры, Пошли догадки, толки, споры; А наш того, лукавец, и хотел: Пока они судили, да рядили, Да вóйска разводили, Он ни гугу — и щи и кашу, все приел. Иному, до чего нет дела, О том толкует он охотнее всего, Что будет с Индией, когда и от чего, Так ясно для него; А поглядишь — у самого Деревня между глаз сгорела. ПАСТУХ У Саввы, пастуха (он барских пас овец), Вдруг убывать овечки стали. Наш молодец В кручине и печали: Всем плачется и распускает толк, Что страшный показался волк, Что начал он овец таскать из стада И беспощадно их дерет. «И не диковина,— твердит народ,— Какая от волков овцам пощада!» Вот волка стали стеречи. Но отчего ж у Саввушки в печи То щи с бараниной, то бок бараний с кашей? (Из поваренок, за грехи, В деревню он был сослан в пастухи: Так кухня у него немножко схожа с нашей.) За волком поиски; клянет его весь свет; Обшарили весь лес,— а волка следу нет. Друзья! Пустой ваш труд: на волка только слава, А ест овец-то — Савва. БЕЛКА В деревне, в праздник, под окном Помещичьих хорóм Народ толпился. На Белку в колесе зевал он и дивился. Вблизи с березы ей дивился тоже Дрозд: Так бегала она, что лапки лишь мелькали И раздувался пышный хвост. «Землячка старая,— спросил тут Дрозд,— нельзя ли Сказать, чтó делаешь ты здесь?» «Ох, милый друг! тружусь день весь: Я по делам гонцом у барина большого; Ну, некогда ни пить, ни есть, Ни даже духу перевесть». И Белка в колесе бежать пустилась снова. «Да,— улетая, Дрозд сказал,— то ясно мне, Что ты бежишь, а всё на том же ты окне» Посмотришь на дельца иного: Хлопочет, мечется, ему дивятся все: Он, кажется, из кожи рвется, Да только все вперед не подается, Как Белка в колесе. |
