– Мы с тобой. Мы так долго ждали. Ты помнишь обещания, которыми мы обменялись? Помнишь обязательство, которое ты не выполнил? – пели Корабли.

Лукас чувствовал, как это многоголосье его захватывает, как уносит, словно отступающая волна – пену на воде.

– По дороге в Гиддӧр было принято решение. Ты изменил направление, которое они тебе внушили. Мы знаем, что случилось. Знаем, какие обстоятельства сыграли роль. Вспомни, Лӱкеас Лус, исправь это упущение, а мы исполним свою часть уговора. Мы будем вместе. Нас будет много. Ты получишь силу, которая и не снилась ни одному человеку.

Другие сознания вплетались в хор голосов. «Нас много и сейчас», – подумал он… Нет, уже не он, а Они, все мысли одновременно. Он вдруг стал Их частью. Границы слились.

– Волна в нас оставляет синеву свет. Раасет тьма тьма, – думали Корабли и касались неопределенности. – Агаёнсӱваёлӱ отлив разрыв. В Авалӱне спящая. Праматерь Аккӱтликс Ключ, – отрывисто шептали Они.

Их было много, Они были одним целым. Они чувствовали освещенную область присутствия, окруженную барьером неопределенного. Вневременное бесконечное единство.

Которое тут же рухнуло.

Лукас резко осознал себя. Ощущение абсолюта исчезло, и его заменили громоздкие грани каких-то абсурдных мыслительных комбинаций. Он в клинике. Сканирующий прибор. Нападающие… Аш~шад… карты, планы… что-то, они ведь что-то хотели сделать…

Было так больно, будто нож отрезал целую заново приобретенную конечность; у него вдруг осталось лишь его собственное неудобное тело, неуклюжие периферии смыслов, ограниченное пространство «я». Его сознание все отчаянно отрицало. Отказывалось верить в такую потерю. Тянулось к звездам. Лукас вяло боролся с реальностью, которая требовала его внимания. На миг возникло чувство, что где-то поблизости открывается дверь и в комнату проникает полоса тьмы: лицо ӧссеанки мелькнуло перед его глазами, отчаянно знакомое, отчаянно безымянное. «Нет, беги отсюда, не стой во тьме, не тащи меня на поверхность, не уводи меня от Них, – безмолвно кричал он на нее. – Не мешай мне, уходи!» Однако, видимо, это был лишь мираж, ведь после этих слов женщина сжалась и пропала в дыме; исчезла без протестов, будто прошла сквозь него без следов; а затем бесконечность надломилась – и осталась лишь стерильная белизна больничной палаты… пластик, стекло и хром… безумие, столь отвратительно нормальное.

Все затихло. Погасли светодиоды, хотя у клиники наверняка был источник бесперебойного питания. Сумерки ворвались сквозь окна, пустота, реальность.

П

ятясь, Камёлё вышла из кабинета. Чего она ожидала? Что он будет рад ее видеть? Что вообще ее узнает? Значит, многого хотела. Снова и снова она поддавалась все той же иллюзии. Любовь, кроме сворачивания гор в остальное время, победит и силу глееваринского приказа, которым Камёлё собственноручно заблокировала его воспоминания. Но правда, разумеется, была иной. Лӱкеас Лус даже не пытается вспомнить именно о ней.

Корабли для него несравнимо дороже.

Так было всегда.

В коридоре пахло паленой изоляцией. Перед тем как отсоединить датчик Луса, первым ударом она выбила рубильник, а вторым взорвала запасной генератор. Не стала давать волю случаю. Отсоединила и коннектор в приемной, а дрӱэиновую ленту сбросила в шахту лифта. Аиӧ слабо тлело, словно забытые в камине головешки. В какой-то мере Камёлё ожидала, что Корабли после такого саботажа устроят бурю, но Их не было и следа. Царило спокойствие.

Глеевари метнула взгляд к крыше. Что еще можно спасти, если она уже сделала неверный выбор? Четверку она чувствовала совершенно четко: они маскировались от фомальхиванина, но не от нее. Они как раз его окружили. Загнали в угол.

Камёлё взбежала по лестнице. На четвертом этаже влетела в открытый кабинет, где до этого Лус чуть ее не раскрыл, запрыгнула на окно, оттолкнулась от подоконника и перелетела на этаж выше с помощью левитации. Она перетянет на себя их внимание. Поможет Аш~шаду хотя бы сейчас.

Скрываться она не пыталась. Попытка застичь врасплох того не стоила. Эти четверо даже не оглянутся на нее, пока она сама не атакует. По тому, как до этого глееварины полностью игнорировали ее присутствие, Камёлё поняла, кто они такие. Официальные глееварины: посредники, обычные орудия. Подготовка у них та же, что и у нее. Как и ее, когда-то их подтолкнули к таинству, где им пришлось поклясться в вечной преданности Аккӱтликсу. И, как и она, они получили свою порцию рӓвё, вещества Озарения. Но у них не было хороших друзей – никого, кто бы тайно подсунул им противоядие, которое позволяет сохранить собственную волю. Рӓвё выбелило их мозг. Они все еще могли читать мысли, левитировать и устраивать ментальные атаки. Могли слушать приказы – это у них получалось особенно хорошо. Но если говорить о личной инициативе и гениальных идеях, в этом они точно были не специалисты. С ее присутствием они не считались, так что им и в голову не пришло ее преследовать.

Камёлё допрыгнула до края крыши.

В этот момент пространство взорвалось от ментального удара. Порыв этот пришелся по ее мысли и стукнул, словно вырванная цепь моторной пилы о гвоздь в куске дерева. Камёлё тихо заскулила и зашаталась, едва удержав равновесие. Удар пришел от фомальхиванина. Он хотел сбросить ее вниз?!

Однако волна спала и затихла где-то в глубине. Камёлё еще чувствовала, как воздух безмолвно, незаметно колышется… однако тут же поняла, что повторения не будет. И, в конце концов, удар предназначался не ей.

Фомальхиванин все же атаковал четверку. При этом использовав совсем не тот способ, которого они ожидали: никакого огня, волокон энергии, направленных ударов. Он не пошевелил и пальцем и так обошел их защиту.

Он подчинил их себе. Дал им новый приказ.

«Чего он от них может хотеть?!» Все инстинкты говорили ей, что что-то не так. Она мгновенно скользнула в состояние невидимости и собиралась слезть по фасаду вниз, но в этот миг все четверо обернулись на нее. И бросились к ней. Камёлё слышала топот ног, хлопанье ушей, крики на ӧссеине. Они смотрели в ее сторону. Они видели ее.

Камёлё знала, что теперь, когда фомальхиванин обратил на нее их внимание, одной невидимостью уже не обойтись. Свора Маёвёнё, быть может, не отличалась личной инициативностью, но приказ фомальхиванина с легкостью исправил этот недостаток. Послушные орудия воли Божьей быстро перемещались по плоской крыше и полукругом собирались вокруг места, где Камёлё застряла на самом краю, будто самоубийца на мосту. Четверка торопливо договаривалась в мыслях, Камёлё их слышала: они координировали атаку.

Больше не было смысла скрываться. Не было смысла избегать левитации. Из протонации Камёлё выяснила расстояние до ближайшего здания. Тут целый ряд павильонов, таких же, как этот, с плоской крышей – льдины в бурном потоке, разделенные полосками зелени.

Камёлё отвернулась и бросилась через край крыши. Это был длинный прыжок, чистая левитация; она просвистела в воздухе и, совершив кувырок, приземлилась на другую заросшую крышу вдалеке от Аш~шада и Луса, вдалеке от аиӧ… в темном одиночестве ночного неба, без будущего и прошлого, наполненная разочарованием и ненавистью, мерзлыми, словно лед под кожей.

Стоя там, она раскручивала над головой петли серебристого холода, ожидая тех, что придут за своей смертью; а затем оружие глееваринов подарило ей иллюзию победы посреди бесконечного поражения.

Е

е нет.

Джеральд Крэйг медленно снял руки с клавиатуры и откинулся в кресле. Воскресный фельетон для родной станции «ПроксиМедиа II», с которым он как раз возился, рос как на дрожжах: медленно наливался фразами, а строчки на дисплее пропорционально прибывали. Однако вдохновение Джерри внезапно испарилось. Будто лампочка лопнула. Будто догорел стог сухой травы. В голове было совершенно пусто; совсем ничего. Его мозг вдруг напомнил ему только что убранный подвал: мрачный и пыльный, но без барахла. Голые стены идей не принесут. Он и вспомнить не мог, к какому заключению собирался привести свои интеллектуальные рассуждения.