Это от Луса, а не от зӱрёгала она инстинктивно хотела защититься. Это Лус должен был увидеть ее с другим мужчиной. Ей хотелось хоть ненадолго быть с кем-нибудь, с кем угодно. Она бы ни за что не призналась Лусу, что все эти годы оставалась… одна.

Ёлтаӱл начала убирать со стола, но все не унималась.

– И вообще! Как это ты все знаешь, если якобы не знаешь ничего? Вон этот фомальчонок, может, и не от Кораблей смылся, – ворчала она под нос. – Может, он свинтил, как раз чтоб быть для всех еще ценнее. Подождет, пока за ним все побегут… и пока получит выгодные предложения…

– Ты бы на его месте так и сделала, а? – посмеивалась Камёлё. – Только если бы эти твои бутылочки хоть немного работали.

Кончики ее ушей кривились от иронии, когда она представила, какой эстрадный номер ей пришлось бы разыгрывать; но ее рука все равно неизбежно тянулась к горке кӧрша. Лус тоже брал из этой вазочки; она чувствовала следы его пальцев, записанные в информационных слоях, словно пятна сажи. Камёлё нащупала одно подходящее печенье, то, на котором сильнее всего застыли черные отголоски его ауры, и сжала его в ладони. Прикрыла глаза и подчинилась неизбежному. Впитывала всё: осколки льда, приливы силы, темноту.

Рё Аккӱтликс. Как близко к нему она вдруг оказалась!

Отчаяние залило ее словно холодная вода.

– Аш~шад с Фомальхивы давно получил лучшее предложение, – хрипло сказала Камёлё. – И я готова поспорить, что он достаточно умный, чтобы понять это. Если он отвернулся от него, значит, действует не из корысти. – Она положила печенье обратно в вазочку. Демонстративно отряхнула крошки с пальцев. – Пусть Лус бесится! Он тоже не глупый. И уже понял, что с фомальхиванином ничего не выйдет.

Ёлтаӱл с несогласием наблюдала за ней. Тишина между ними разрасталась как безудержный мицелий ядовитых грибов.

– Ты его прям ненавидишь, а? – проронила Прастарая. – Я понимаю, что мало приятного было… между вами двумя. Но ты скисла как старое молоко. Долго еще будешь мучиться? Будешь вечно от Лӱкеас Луса под стол прятаться?

– Чего?! Я? – взорвалась Камёлё. – Да мне плевать на него!

– Ты прячешься от него. Если бы тебе было все равно, ты бы не запарилась с невидимостью.

– Просто нет настроения! Не знаю я, о чем с ним разговаривать! Меня даже не удивляет, что своим тотальным цинизмом и фанатичностью он смог отвратить от себя фомальхиванина всего за неделю.

Ёлтаӱл лишь приподняла брови.

– Вот это я называю – принципиальная позиция! Рада слышать, что ты хорошенько расквиталась с прошлым, дочь! Лӱкеас Лус – козел паршивый. Так что теперь, когда тебя не обременяют никакие долбаные чувства, ты без проблем сможешь плести интриги против него.

– Ёлтаӱл… – беспомощно начала Камёлё.

– Что фомальчиком не руководит корысть – это все полная чепуха. На свете не существует никаких других мотивов, кроме корысти. – Ёлтаӱл театрально раскинула руки, широкие рукава ее одеяния заколыхались. – Жизнь – это спекуляция! Все наше банальное и тоскливое повседневное существование… все наше убогое бестолковое шатание в пекле недовольства Аккӱтликса… – это ведь просто куча договоров и платежных поручений! – пафосно гремела она. – Можно разбросать людей по шкатулкам по тому, в какой валюте они хотят свою мерзкую проклятую зарплату: хотят они чувства и идеалы, славу, хороший трах или смысл жизни… или же, к примеру, как раз-таки бабло; но никто не исключение, ни у кого нет патента на божественное равнодушие! У сильного мага с Фомальхивы тоже есть своя цена. И совсем не важно, измеряется ли она деньгами.

Камёлё закатила глаза.

– Тогда выдумай что-нибудь и купи уважение к старости, мать, иначе твои излияния никто не будет слушать.

Старая ӧссеанка перестала декламировать, ее волнующиеся уши и рукава обвисли. Она наклонилась к Камёлё и посмотрела ей в глаза.

– Найди фомальхиванина. Это лучшая идея, какая только может быть. Может, парень и умеет прятаться, может, протонация сейчас раскурочена – но он все равно долго не выдержит – вот увидишь. Как только ему захочется сделать что-нибудь интересненькое, он снова будет тут как тут. Подкарауль нужный момент. Узнай что-нибудь о нем. Если тут целый аукцион, грех пройти мимо.

В передней части магазина звякнул колокольчик. Ёлтаӱл оглянулась через плечо и начала пятиться к дверям.

– Ну, ну, иду уже!

Она понизила голос.

– Не думай – у нас есть что предложить фомальчику. Доступ к Ӧссе. Мои знания о положении, твои знания глееват. Хоть я и не ведаю, что он из себя представляет, зато мне точно известно, чего можно ожидать с так называемой нашей стороны. И мне не надо долго решать, кому я не хочу помогать.

Напоследок Ёлтаӱл пришпорила Камёлё легким трёигрӱ, взбила свои рукава и отправилась обслуживать покупателя.

Камёлё осталась одна. Из соседней комнаты она слышала эту лживую бабку, которая нахваливает гарантированно настоящие амулеты, содержащие гарантированно действенную герданскую магию. Жизнь – это спекуляция – конечно!

Глеевари закрыла глаза. «Что бы купила я, будь у меня возможность? – хмуро размышляла она. – Свободу? Независимость? Внутреннее спокойствие?»

Горло свело от жалости. Ответ был самым мучительным из возможных. «Я не купила бы ничего».

Все это ей уже предлагалось, и даже бесплатно, а она все равно не приняла. Лишь теперь, когда фомальхиванин с таким фурором объявился на Земле, а тем более в компании Луса, она в полной мере осознала, как мало взяла за эти четыре года, которые были так кстати, чтобы освободиться от несвободы, зависимости и беспокойства. Вся мнимо нормальная жизнь, которую она вела на Земле, была лишь иллюзией. Она не стремилась в будущее, а лишь оглядывалась назад. Камёлё не нашла на Земле друзей. Не нашла любовника. Не пыталась делать что-то осмысленное. Это был лишь постоянный побег, при котором она, однако, не сдвинулась с места – потому что так и не разорвала невидимую нить между собой и Лусом. Сейчас у нее не было ничего земного вокруг, ничего своего собственного, что давало бы ей опору. Ведь все, что когда-либо играло для нее роль, были старые события на Ӧссе.

Все это время она подсознательно ждала именно этого.

Когда Корабли заметят.

Когда обрушится небо.

Когда фомальхиванин объявится, как это предсказал Аӧрлёмёгерль, а Лус окажется рядом.

– Нет, у меня нет информации. Фомальхиванина я не видел со вчерашнего вечера. Кроме того, я не уполномочен говорить от имени Совета, – повторял Лукас в нетлог. – Свяжитесь с директором или с пресс-центром.

Приближался вечер, и звонки были не столь частыми; бо́льшая часть медиантов поняла, что от него новой информации они не дождутся, так что поспешили наброситься на более многообещающих жертв, то есть на Совет и на Стэффорда. В других обстоятельствах Лукас не натравил бы их на своих коллег; он бы считал своей моральной ответственностью снова и снова расхлебывать эту неаппетитную кашу лично и защищать Совет, пока не откажут голосовые связки. Однако после обвинения, которое бросил ему в лицо Стэффорд, его совесть отказалась от любого вмешательства. Она просто передала командование инстинкту самосохранения.

Несмотря на это, попытка доехать домой была глупостью. К счастью, он посмотрел в окно такси ровно в тот момент, когда кабина начала опускаться, и увидел у входа кучку репортеров. Это были самые выносливые из них; они не пошли с толпой, которая тянулась к зданию Совета, потому что либо надеялись на какое-то разоблачение, либо, наоборот, до них еще не дошло старое. Лукас ни минуты не колебался и на пульте такси вручную ввел другой адрес. Лишь благодаря практике безошибочного ввода на ӧссенских клавиатурах, у него не затряслись руки, так что кое-как он успел. Кто угодно из медиантов там внизу мог заметить, что одна из кабин замедлила ход, и догадаться, что там сидит Лукас и пытается сбежать. Только когда такси снова набрало скорость и уже не казалось, что преследователи станут бросаться в ближайшие пустые такси, Лукас немного расслабился. А в интересах своего душевного равновесия он сделал то же, что перед посещением магазинчика, – выключил нетлог.