Приходько смутился, услышав такой чистосердечный ответ, и, закрыв дверь кабинета, неожиданно начал рассказывать игуменье о том, что в детстве ему приходилось не раз бывать в монастырях и что это самые лучшие воспоминания в его жизни. Особенно запомнилась комиссару игуменья женской обители в Уфе, которая баловала его горячими просфорками и пряниками. Во время этого разговора в кабинет иногда заглядывали посторонние лица, и тогда Приходько, обращаясь к матушке, вновь принимал суровый вид. Беседа закончилась тем, что комиссар сам подсказал игуменье Руфине формулировку ее прошения об отъезде в Харбин – она едет «для ликвидации подворья женского монастыря и возвращения сестер во Владивосток». Разрешение было сразу же дано. До Харбина матушка ехала в отдельном купе безо всякого беспокойства с чьей-либо стороны.
В Харбин игуменья Руфина прибыла в начале июня 1923 г. и сразу же приступила к работе по устройству обители. Однако вскоре, 12 июня, она тяжело заболела, оказавшись надолго прикованной к постели. Положение усугублялось тем, что сестры, как и большинство осевших в Харбине беженцев, находились в крайней нужде. Жили так скудно, что зачастую не имели даже обеда. При этом надо было ежемесячно выплачивать по 45 долларов за аренду помещения.
Единственным заработком сестер было печение просфор. Эту возможность им предоставил настоятель свято-Алексеевской церкви в Модягоу священник Петр Антонов. Но справиться с бедностью, отсутствием самого необходимого для жизни и ухода за больной игуменьей это мало помогало, а проболела матушка целых девять месяцев. Спасала только помощь милосердных соотечественников. Так, княгиня Голицына снабжала обитель топливом. Доктор С. И. Тарновский лечил игуменью Руфину безвозмездно, причем он сам готовил для нее еду, обучал сестер навыкам правильного ухода за больной. Игуменью навещал епископ Камчатский Нестор (Анисимов), и благодаря его хлопотам ее удалось перевести в городскую больницу, где матушку поместили в отдельную палату. Врачи тогда предупредили, что состояние больной критическое, нужно готовиться к худшему. Оставалась одна надежда – на Бога. Молебны служили в Иверской церкви с архимандритом Арсением, и уже после второго молебна состояние матушки стало улучшаться, а через три месяца она выписалась из больницы. О выздоровлении игуменьи Руфины врачи говорили как о чуде.
В августе 1924 г. обитель переехала в новое помещение на Церковной улице, и при ней была открыта домовая церковь в честь Тихвинской иконы Божией Матери. Число насельниц к этому времени увеличилось, службы стали совершаться ежедневно. Настоятелем и духовником обители стал протоиерей Андрей Знаменский. Так в Харбине появился первый и единственный женский монастырь. Чтобы поддержать свое существование, сестры работали не покладая рук – пекли просфоры, занимались рукоделием и стиркой белья.
Спустя год, 26 августа 1925 г., в обители случилось еще одно чудо – в руках игуменьи Руфины в один миг обновилась Владимирская икона Божией Матери. Икона была очень старой и невзрачной – проржавевший фольговый образ, который висел в алтаре. Матушка хотела подарить его Н. Л. Гондатти, только что пережившему незаконный арест и пребывание в китайской тюрьме, и велела снять икону со стены. Когда образ оказался у нее в руках, он вдруг стал светлым и сияющим, как будто только что написанным. Затем в обители обновились еще две иконы. Помолиться перед новоявленными святынями стало приходить все больше людей, и с тех пор на долгих монастырских службах всегда было много богомольцев.
В том же 1925 г., вследствие закрытия Свято-Димитриевской церкви при гимназии им. генерала Хорвата, бывший храм было решено перенести в женскую обитель. Для этого понадобилось расширить помещение монастырской церкви, и обитель снова переехала. В новом храме, открытом на Ашихэйской улице, было сделано два придела: первый – во имя Владимирской иконы Божией Матери, и второй – в честь святого великомученика Димитрия Солунского. А сама обитель стала именоваться, теперь уже окончательно, Богородице-Владимирской. Однако условия для монашеской жизни по-прежнему были не самые подходящие, поскольку под храм и общежитие монастыря снимались две квартиры в частном доме, в котором было еще около 20 заселенных квартир. Матушка Руфина, всегда уповавшая на заступничество Матери Божией, изливала свою скорбь перед обновленным чудотворным Ее образом, просила устроить жизнь монастыря.
Через два года пришла неожиданная помощь. По завещанию одной из своих прихожанок и благотворительниц Эммы Николаевны Кашиной монастырь получил 5 тысяч долларов, которые и были внесены в качестве первого взноса за дом, наиболее подходящий для церкви и обители. Дом принадлежал Японскому банку «Тотаку» и находился в распоряжении доверенного лица – инженера Нахара, который всячески помогал матушке в ее хлопотах. При его содействии арендная плата за дом и участок была засчитана в покупную стоимость. Таким образом, благодаря стараниям и энергии игуменьи Руфины в августе 1927 г. у монастыря появилось собственное помещение на Почтовой улице.
Харбинская епархия укреплялась не только за счет монастырей. В 1926 г. у нее появились временные приходы в Трехречье, составившие особое благочиние. Временным благочинным был назначен священник Павел Элизен, настоятель храма в поселке Кацынор. Несмотря на отсутствие удобных путей сообщения, связь Трехречья с епархией наладилась: храмы (их было открыто два) снабжались церковной утварью и богослужебными книгами, для устроенных при них школ высылались учебники. В дальнейшем предполагалось открыть новые храмы в Драгоценке, Ключевой и в Щучье. В январе 1927 г. жители Трехреченского хутора Усть-Кули направили в Харбинский Епархиальный совет «особый приговор», в котором выразили желание иметь у себя молитвенный дом-школу и просили прислать необходимую для него церковную утварь. При этом они высказались за назначение приходским священником в Усть-Кули и благочинным Трехречья протоиерея Павла Никитина, в связи с чем Епархиальный совет на заседании 11 января 1927 г. постановил «преподать от имени Его Высокопреосвященства архипастырское благословение на постройку сказанного молитвенного дома-школы в хуторе Усть-Кули» и назначить благочинным Трехречья протоиерея Павла Никитина, с освобождением от этой должности, «за дальностью расстояния», священника Павла Элизена. В феврале 1928 г. в Кацынор из Харбина прибыл рукоположенный в сан священника сын престарелого отца Павла – Тимофей. В то же время такое активное присоединение Трехречья к Харбинской епархии, пока еще не имевшей постоянных границ, вызвало серьезные осложнения с Пекинской Миссией, действовавшей в этом районе. В ответ на притязания Харбинской епархии архиепископ Пекинский Иннокентий назначил в Трехречье собственного благочинного, протоиерея Владимира Извольского, которому было поручено открывать, где потребуется, приходы и представлять сведения о состоянии церквей Трехречья.
К середине 1920-х гг. жизнь русской эмиграции в Маньчжурии окончательно утвердилась в своей самобытности и неповторимости. Оказавшись в стране неправославной, нехристианской, дальневосточные белоэмигранты сумели сохранить облик старой России, и главной опорой, духовным фундаментом их существования была Церковь. Это наглядно подтверждают события церковной жизни. Вот некоторые из них.
21 ноября 1926 г. в Харбине состоялся «академический праздник», устроенный бывшими питомцами Казанской духовной академии. В их числе были архиепископ Мефодий{409}, епископ Мелетий{410}, епископ Нестор{411}, протоиерей Петр Рождественский, профессор Н. И. Миролюбов, М. Н. Ершов, В. Г. Павловский и др. Для характеристики этой плеяды церковных деятелей Харбина представляет интерес следующий факт – большинство из них учились в академии в период, когда ее ректором был будущий глава Зарубежной Церкви митрополит Антоний (Храповицкий), с 1895 по 1902 г.
