Устроение церковной жизни в таких масштабах было невозможно без участия высшей церковной иерархии, поэтому четыре епископа-беженца, оказавшиеся в Харбине в разное время, безо всяких препятствий обрели в эмиграции место нового служения.
Архиепископ Оренбургский и Тургайский Мефодий (Герасимов) сначала был принят на Харбинском подворье Пекинской Миссии{175}, затем Приходской совет Свято-Николаевского собора пригласил его для совершения воскресных и праздничных богослужений{176} в главном храме Харбина. В этой связи необходимо отметить, что по церковным канонам епископ не имеет права служить и проповедовать на территории другого архиерея без его особого на то дозволения (17-е и 20-е правила VI Вселенского Собора{177}). Харбин в то время находился в юрисдикции Владивостокской епархии и, следовательно, вопрос о возможности служения в харбинском кафедральном соборе архиепископа Мефодия должен был решаться правящим архиереем – епископом Владивостокским. Но тогда об этом никто не думал – харбинцы встретили архипастыря как желанного гостя.
Епископ Забайкальский и Нерчинский Мелетий (Заборовский) также нашел убежище на Харбинском подворье Пекинской Миссии. Обратившись за помощью к главе миссии епископу Иннокентию (Фигуровскому), он получил назначение на пост наблюдателя за делами подворья{178}.
Епископ Владивостокский и Приморский Михаил (Богданов) и епископ Камчатский и Петропавловский Нестор (Анисимов) до приезда в Харбин проживали в Японии. В Токио продолжало свою деятельность старое Российское посольство, окончательно ликвидированное только после установления дипломатических отношений между Японией и СССР 20 января 1925 г. При посольстве имелась церковь, настоятелем которой был протоиерей Петр Иванович Булгаков. Однако главным духовным центром – как для русских, так и для православных японцев – оставался токийский Воскресенский собор, принадлежавший Российской Православной Миссии. Японцы, глубоко чтившие первого начальника миссии архиепископа Николая (Касаткина), просветителя Японии, называли собор его именем – «Николай-до», что в переводе с японского означает «собор Николая».
После кончины святителя в 1912 г. Российскую Духовную Миссию в Японии возглавил его помощник – епископ Сергий (Тихомиров). С октября 1917 г. миссия полностью лишилась финансирования, которое поступало из России, а в 1918 г., после мятежа белочехов, было прервано всякое сообщение дальневосточного зарубежья с родиной. До июля 1921 г. глава миссии не получал из России ни одного письма. Не имел он никаких сведений и о постановлениях Всероссийского Поместного Собора 1917–1918 гг., за исключением изданной в Омске брошюры «Определения Священного Собора об управлении Православной Российской Церкви и Приходской устав».
В Японии русские беженцы селились в основном в районе Токио и Йокогамы. В городе Йокогама, поездка в который из Токио занимала час езды, священнослужителей не было, и большинство проживавших здесь русских людей не имели возможности посещать церковные службы, главным образом по причине затрат на дорожные расходы до столицы. Первым из архиереев-беженцев в Японию приехал епископ Камчатский Нестор. Очень скоро он стал близким другом и духовным единомышленником епископа Сергия. Оказывая ему помощь в заботах о пастве, он совершал богослужения в Йокогаме. В Японии епископ Нестор смог выпустить второе издание своей брошюры «Расстрел Московского Кремля», дополнив ее новыми свидетельствами о преступлениях советской власти в России. Книга вышла на русском и японском языках.
В 1921 г.{179} епископ Нестор приехал в Харбин и сразу же получил приглашение служить в Иверском храме, при котором долгое время и жил. В этом, по его словам, сбылось пророчество юродивой Аннушки из Киевского Покровского монастыря.
Это случилось в 1918 г., когда епископ Нестор находился в Киеве. В Покровском монастыре в те времена жила старушка Анна – прозорливая юродивая, которую очень любили и прислушивались к ее глубоким по смыслу предсказаниям. Владыка вспоминал: «Однажды эта юродивая Аннушка пришла ко мне и начала пророчествовать, что Иверская Божия Матерь Нестору даст место»{180}.
Храм в честь Иверской иконы Божией Матери находился в районе Пристани на Офицерской улице близ вокзала. Иверская церковь была построена в 1908 г. в память героев Русско-японской войны на средства чинов Пограничной стражи Заамурского Пограничного округа, за что ее называли военной. Здесь хранились иконы русских полков, внутри храма на мраморных досках были высечены имена воинов, георгиевских кавалеров. В храме было два придела: южный, в честь преподобного Серафима Саровского, и северный, в честь святителя Николая. В церковной ограде находилась могила генерала В. О. Каппеля, прах которого был перевезен в Харбин. В 1921 г. в причте Иверской церкви числились: настоятель протоиерей Сергий Брадучан, который прослужил в храме с 1907 по 1923 г., архимандрит Арсений (Лагунов) и протодиакон Прокопий Маковеев, причисленные к храму в 1921 г.{181}
В конце августа 1921 г. епископ Нестор выезжал в Сеул для ознакомления с положением Российской Духовной Миссии в Корее, находившейся в ведении владивостокского архиерея. С 1917 г. Корейскую Миссию возглавлял иеромонах (с 1923 г. архимандрит) Феодосий (Перевалов){182}. В 1921 г. он написал частное письмо находившемуся в Москве бывшему главе Владивостокской епархии митрополиту Крутицкому Евсевию о плачевном состоянии миссии{183}. К этому времени из-за острой нехватки материальных средств, возникшей после 1917 г., число ее членов сократилось с 12 до 3, прекратили свою деятельность все пять миссионерских станов. Митрополит Евсевий ознакомил с письмом Патриарха Тихона, и после заседания Священного Синода, состоявшегося 4 (17) ноября 1921 г., был издан указ о передаче Корейской Миссии в ведение архиепископа Японского{184}, поскольку на тот момент это казалось единственным выходом из кризиса. Вероятно, прибывший в Корею епископ Нестор принял непосредственное участие в обсуждении этого вопроса и помог передать письмо из Сеула в Москву. Переписка между Москвой и дальневосточными епархиями была в то время крайне затруднена. Начальник Корейской Миссии иеромонах Феодосий писал, что в 1920 г., когда «границы центральной России были закрыты» и связь с Москвой и митрополитом Евсевием «сама собою прекратилась», миссия осталась «совершенно одинокой, изолированной от Высшей Церковной Власти, без всякой видимой поддержки не только материальной, но и нравственной. Правда, – писал он, – временами она сносилась с Владивостоком, когда город находился во власти “белых”, но сношения эти были частичны, непродолжительны, причем часто прерывались из-за переворотов, организованных то “красными”, то – “белыми”, то – “зелеными”»{185}.
Пробыв в миссии два-три дня, епископ Нестор вернулся в Японию. В ноябре 1922 г. туда же приехал епископ Владивостокский Михаил. Сразу по прибытии он послал в Париж на имя митрополита Евлогия (Георгиевского){186} донесение о своем оставлении епархии «по причине захвата Приморья и Владивостока красными»{187}. Владивостокский архиерей, так же как и епископ Нестор, сначала нашел приют при Японской Миссии и в скором времени начал служить в Йокогаме.
4 декабря 1922 г. в Токио состоялась хиротония во епископа Никольск-Уссурийского викария Владивостокской епархии, ключаря владивостокского кафедрального собора протоиерея (принявшего монашество и возведенного в сан архимандрита) Павла (Введенского). Хиротонию совершали архиепископ Японский Сергий, епископ Владивостокский Михаил и епископ Камчатский Нестор{188}.
