Но я ошиблась. Едва мы оказались внутри, сели на места и поднялись в небо, как Бьёрн, печально усмехнувшись, сказал:
– Я уже вижу заголовки: «Группа пришельцев учинила драку под крылом Голубя…» Низость, низость, низость. Никакого доверия засранцам! Всех под суд!
– Так часто бывает, да?
– В каждом новом мире, Таиса. Просто ваш, несмотря на то, что далекий, нам не чужой. Грустно, – вздохнул он. – Нет понимания. Так всегда: легче свалить вину на чужого человека, чем признать, что твой друг – подлая тварь.
В его словах снова звучала горечь. Бьёрна предала не только семья, но и кто-то близкий, кому он доверял? Наверняка так и было.
– Я буду каждому рассказывать, как всё было на самом деле! Они ведь первыми полезли, да ещё и гадости всякие болтали!
– Лучше не надо, малыш. Не говори ничего. Тебя же обвинят в том, что стараешься ради меня, потому, что я стал тебе другом.
– Ну и пусть обвиняют! – возмутилась я. – Что же, молча принимать ложь? Не дождутся! Я им покажу, где кряквы слизней копают!
Он хрипло рассмеялся.
– Уверен, что показала бы, но рад, что оказался рядом. Живи они в нашем мире, наверняка присоединились бы к одной из «Цветных» группировок.
Мне тотчас стало любопытно, о чем он, и Бьёрн охотно рассказал, что у них, в мужском царстве, отчаявшиеся найти подругу парни часто создают целые кланы. Они живут бок о бок, работают, а ещё враждуют с другими группировками.
– Ну и, сама понимаешь, не обходится без того, чтобы создавались неполноценные семьи.
Я покраснела. Представить подобное было трудно.
– У нас тоже бывает, что девушки… Того самого.
Бьёрн кивнул.
– Судьба, – сказал он. – Ты знаешь, почему наши миры утратили баланс? Почему у вас полно женщин и мало мужчин, а у нас – наоборот?
– Нет. И даже не догадываюсь. Вроде бы природа должна всё урегулировать…
– Когда реальности связаны между собой – не только ваша и наша, но и многие другие – в одну цепь, они влияют друг на друга, и люди подвержены этому влиянию. Дело в том, что когда-то очень давно наши миры разрушили гармонию внутри себя. Дело было в продолжении рода, отношении к тому, что есть семья. – Он отвлекся на приборы, потом продолжил: – К чему я это говорю… В нашем прежнем мире активно продвигалась идея, что такой вид отношений нормален и должен быть поддержан на всех уровнях. Постепенно многие государства пришли к этому, написали законы, подкрепили их примерами… Вот только ошиблись, и я объясню почему. В природе ни одна самка не выберет дохлого и несуразного самца, потому-то они все стараются «приукраситься», как-то выделиться, завоевать даму. Соответственно те, кто этот отбор не прошел, забракованы самой природой, ибо ей нужны лучшие. Также и сами звериные дамы. Они – сама мощь, вынашивают, рожают и воспитывают потомство в самых разных условиях. Что же получается с людьми? Не желая подчиняться инстинкту продолжения рода, может быть, отчаявшись в поисках и оправдав себя любыми возможными средствами, они перестали создавать детей придуманным природой способом. Были и специальные матери для вынашивания, инкубаторы, роботы даже; однополые пары, которые не смогли «привлечь» партнера противоположного пола, сдались, расслабились и просто покупали малышей. Деторождение постепенно сошло на нет даже у тех мужчин и женщин, что ещё имели представление о «природной» семье. Труд родов заклеймили страшным и бесчеловечным, ведь это страдание для женщины, а кто в развитом мире захочет девять месяцев подвергать свой организм риску и потом ещё прилагать усилия, чтобы произвести на свет малыша? В итоге не осталось «мам» и «пап», а вскоре появились и другие возможности поспорить с законами Вселенной. Совершеннолетие наступало в четырнадцать, отличить мужчину от женщины стало порой невозможно, перемешались понятия красоты и уродства. А что, говорили они, человек ведь имеет право быть каким угодно? И никто не задумывался о том, что тигры по-прежнему полосатые и рождают тигров, а уж если ты тигром родился – им и умрешь, при этом не сможешь поменять цвет шкуры, тем более пол. Что птенцы вылупляются из яйца и, вырастая в птиц, учатся летать, чтобы научить этому своих птенцов. Что осенью лес становится цветным, ветра гонят облака, а солнце всё ещё рождается на востоке и уходит на запад, ибо это – великая задумка природы. Но человек не хотел подчинения. В том, что он родился белобрысым или темнокожим, был создан (а после выращен искусственно) мальчиком или девочкой, зеленоглазым, голубоглазым или кареглазым он видел несвободу от природы. Она диктовала правила, внушала инстинкты – люби (глубокие чувства отличали людей от зверей, и это был главный дар для человечества), храни свое логово, свою территорию, продолжай род, наслаждайся миром, который создан для тебя и развивай себя, прежде всего, изнутри. Но нет, Таиса. Люди прошлого так не хотели. Данное от рождения многие считали несправедливым. Они меняли себя целиком, выворачивали наизнанку, превращались в нечто непонятное, отвергаемое природой. Уроды с многочисленными дырами в теле, многополые люди, спящие друг с другом и выставляющие напоказ сексуальность вместо того, чтобы сохранять тайну близости – воспитывали детей. И если бы возможность меняться непоправимо давали только тем, кто изначально рожден без руки, с генетическими дефектами, потерял глаз, остался без волос или что-то подобное… Но нет. Борцы за справедливость предлагали всем и каждому коверкать действительность на свое усмотрение. И это называлось свободой. И дети росли, не зная, что такое «хорошо» и «плохо». Все спали со всеми. Все хотели быть всем. Каждый мог стать не собой. Ничто не было свято, ничто не было вечно, несмотря на развитую медицину. Люди забыли, что душа неизменна и дана от момента зачатия, а тело – её отражение, которое может быть физически прокачано, но, как и всякая материя, непоправимо исказиться в неумелых, нетерпеливых, грубых руках. – Он вздохнул. – Природа гибла. Как могут сосуществовать два мира – отвергающий естественный ход вещей и тот, что не признает никаких закономерностей? То, что ты видишь сейчас – далекое наказание за прошлое, и, тем не менее, я не виню предков в случившемся. Просто никогда не пойду их путем, уж лучше найду тот мир, что всё ещё живет по законам природы.
– Ты к тому, что нападавшие тоже были… из клана?
– Именно. Разве что уверен: у них у всех есть женщины.
– А этот главный, что ты ему сделал?
– Мы все виноваты, Таиса – я и мои друзья. Мы прилетели.
– Понимаю. Они не рады конкурентам, да? Хотя, спрашивается, что им, девушек мало?
Бьёрн хмыкнул.
– Как сказала Марта, дело не в количестве. Кто-то может прожить одинокую жизнь, кто-то нет. Отсюда появляются разные искажения… Ты не осуждаешь меня? – вдруг спросил он.
– За что?
– За подобное отношение. Я не переношу людей, которые предпочитают сдаться.
– Не одобряешь «не природный» тип отношений?
– Да. Не люблю, когда это выставляют напоказ. Я, например, свои предпочтения никому под нос не сую.
– Я не осуждаю, Бьёрн, но это сложно… Как бы объяснить… У нас не принято винить за желания. Например, есть много пар, в которых один мужчина и две-три «жены». И никто не удивляется, всем без разницы. Пусть хоть с телевизором спят в обнимку, главное, чтобы не выносили это на общественное обозрение.
– Именно, – кивнул мужчина. – А у нас выносят. Забыли, чем это кончилось в прошлый раз, да и память добра, она подолгу не хранит ни боль, ни злобу. Хотя, некоторые умеют. Я, например.
– Тебя обидел кто-то из таких людей?
– О, лучше тебе не знать всей истории, Таиса, но ты попала в цель – я имел дело с подобными ребятами. С пеной у рта они доказывали мне, что никто не имеет право ограничивать их свободу… – Он поморщился. – Мне плевать, пусть вырождаются! Мне наш мир жалко, не их. Жалко тех, кто, говоря о нормальности, начинает подвергаться нападкам. Однако если не будет чего-то нерушимого, рано или поздно рухнет сама основа.
Мы понимающе переглянулись, и наступило долгое молчание. Я раздумывала над тем, что сказал Бьёрн, и искала гармонию в самой себе. Интересно, если бы мне предложили измениться, я бы на это пошла? Перекрасить волосы, надуть губы, накачать грудь или, к примеру, сменить форму носа… Затея показалась глупой, наверное, потому, что я никогда не была чересчур требовательна к собственной внешности. Что дали – то и взяла с благодарностью. А начни сомневаться в чертах своего лица – я бы усомнилась и в бабушкиной, и в маминой красоте... И промелькнуло, как сон, странное видение то ли будущего, то ли прошлого, в котором я уже не так заботилась о мнении окружающих. Наверное, именно так всплывали в подсознании куски прошлых жизней, в которые я упорно верила.
