Скульптор выглянул в коридор. Тишина. Наливая кипяток в кружку, он думал, что в седые годы и не стыдно зайти к женщине в опочивальню. Тем более без дурных намерений, просто полюбопытствовать, хотя какие могут быть дурные намерения в его возрасте. Да и… В конце концов, он уже знаменитый скульптор, важный человек. Какое дело ему, что Люба прогонит! Может, кинет карандашом, обзовёт беспринципным недомудодурком. Слово он не сам придумал, однажды Люба уже это произносила. Ей нравилось заниматься подобным сочинительством.

Ну, что он в самом деле! Не сидеть же тут, как мальчишка! Интересно же. Как художника остановить от интереса? Кислый встал и тихонечко прошёл в коридор. Дверь в одну из комнат была приоткрыта. Что это если не приглашение? Но стоило ему приоткрыть дверь шире, как мимо лица кометой пролетел карандаш.

— Знала я, что такому дуромеру никогда не сдержать позывов филе. Скульптор, ты всё же человек, а не животное! Что за неуёмная тяга идти туда, куда запрещено? — разозлилась Любовь Михална. Кислый сделал шаг назад и грустно вздохнул, тогда женщина смягчилась. — Что с тобой поделаешь. Заходи уж, смотри. Удовлетворяй юношеское любопытство.

Кислый не мог поверить в услышанное. Уши-уши, скажите честно, без намёков и льстивых речей. Правда ли можно войти? Правда-правда, мил человек! Заходи! И он зашёл. Глаза не знали, за что зацепиться. Что за чудесный комод с разветвлёнными ручками? Дореволюционная работа? Очень похоже на то. А вот тебе кровать, а вот вторая. Какая Любина? Точно та, где подушка под пледом. Она не любила праздности, а обнаженная подушка сама зовёт прилечь.

Из-за нахлынувшего волнения Кислый не сразу заметил что-то странное на спальном месте Любы. Завернутое в полотенце нечто пугало: крыса с длинными ушами и сморщенной мордой тяжело сопела.

— Это что? — удивился мужчина.

— Это кто, — сказала Любовь Михална. — Это Матроскин. Кот.

Кислый недоуменно взглянул на животное, у которого из ноздри надувался огромный сопливый пузырь.

— Твой.

— Да.

— Ты всегда была равнодушна к животным. А тут такой… Кот… — удивился скульптор. Женщина промолчала.

Вообще Матроскин появился в доме четыре дня назад. Любовь Михална сидела на багажнике велосипеда и глядела на морскую гладь, как вдруг заметила странную шевелящуюся фигуру у спуска к воде. Сначала она подумала, что это нерпа. Ластоногие, конечно, обитают в заливе, но могли ненароком и в город заплыть. Нечасто можно увидеть этих красивых морских жителей, поэтому Любовь Михална приказала Толику остановиться. Когда они сумели аккуратно спуститься по лестнице, то стало понятно — никакая это не нерпа, а обычный пакет. Но, судя по беспорядочному движению, пакет с чем-то живым внутри. Любовь Михална принялась развязывать крепкий узел. Кто-то постарался на славу, чтобы пакет не был вскрыт. Однако ещё ни один самый замок не устоял перед Любовью Михалной. Чего уж говорить о хлипком пакетике.

Существо не вышло наружу, даже когда путь оказался свободен, поэтому женщине пришлось самой вытащить нечто. Это и оказался Матроскин. Вернее, никто не знает, как его зовут на самом деле. Как выяснилось позже, хозяева выбросили его в Неву в надежде, что он так поскорее сдохнет. Котик был серьёзно болен, а на его лечение требовались серьёзные денежные вложения. Видимо, люди решили, что кот того не стоит, но промахнулись, и он ударился о каменный спуск к воде, а в реку не попал.

Женщине стало так жаль несчастного Матроскина, что она забрала его к себе. Хотя Кислый был прав в том, что Любовь Михална никогда не испытывала тёплых чувств к животным. Однако смотря в глаза покинутого всеми кота, женщина увидела… Не себя, но кого-то очень близкого. Матроскин стал и её искуплением. Она не привила ни сыну, ни внуку бережного отношения к животным. И таким образом обрекла на страдания множество других хвостатых. Сейчас, слушая благодарное мурлыканье-хрип кота, она особенно ощущала свою вину.

Скульптор этого не знал, не понял, да и не спрашивал. У Любови Михалны не было настроения делиться с ним своими шрамами на сердце. Так что он погладил некрасивого Матроскина и продолжил рассматривать комнату.

Он и сам не знал, что искал, но на глаза попался маленький листок где-то на краю стены с многочисленными эскизами, картинами, репродукциями. На наброске женского портрета героиня смотрела в сторону, отчего так хорошо просматривались все линии шеи. Это ведь сам Кислый когда-то накидал. Точно-точно. Это Кислый набросал Любу. Скульптор вспомнил, как впервые привёл её в мастерскую. Девушка водила глазами по инструментам, осматривала всё очень внимательно, казалось, будто могла проделать дырки в стенах. Пашка спросил, что она делает. Любочка ответила просто: «Хочу хорошенько запомнить, чтобы дома нарисовать. Тогда эта комната всегда будет со мной». Кислый улыбнулся воспоминанию и коснулся нарисованной шеи, даже завороженно принялся водить по ней указательным пальцем.

Как давно это было. Сколько с тех пор он пережил всякого. Он падал и разбивался, а потом вновь и вновь собирал себя по кусочкам, продолжал жить и творить. Его подставляли коллеги, жена молила остановиться, окружающие водили носы от зависти и ненависти. Но что они значат, когда ты продолжаешь делать то, для чего тебя создал сам Бог? Тебе ли перечить Ему? А ведь тот мальчик, который нарисовал эту шею ещё ничего не знал. Он не мог знать будущего, но в этих линиях уже виден знаменитый художник.

— Что ты делаешь? Колдуешь? — спросила Люба.

— Нет, пытаюсь хорошо запомнить.

— Зачем?

— Чтобы дома слепить, тогда ты останешься со мной навсегда, — Кислый прищурился своими лисьими глазами.

Но Люба лишь тяжело вздохнула. У мужика волосы седые, а он всё продолжает вести себя, как ребёнок. Ей ведь уже не 18 лет, чтобы вестись на такие глупости. Лучше бы таблетки от давления подарил или смазал петли дверей, чтобы не скрипели. Почему мужчины не взрослеют?

Отсутствие реакции смутило Кислого. Он-то рассчитывал, что Люба оценит его внимательность к деталям. Однако женщина даже не бросила одобряющий взгляд. Что ж… Вызов принят! Люба могла строить из себя хоть императрицу Екатерину, но Кислый знал её. Без осторожности и неловкости мужчина взглянул на холст, за которым сидела Люба.

— Что пишешь?

— Окно.

На полотне действительно было изображено окно, рядом с которым сидела Люба. Кислый развел руками.

— Не понимаю, зачем же ты рисуешь его таким… Какое оно есть взаправду? Я помню, что ты сама говорила: картины — это отражение мира через призму творца. Где же тут призма? Фотография получается.

Любовь Михална закатила глаза.

— Мне нравится, а ты не смотри, уходи и духоту забери с собой, — строго сказала женщина, не взглянув на Скульптора.

Он был унижен. По крайней мере, так себя почувствовал. Раньше Любу легко было вывести на дебаты по поводу искусства, и они долго рассуждали об истине и предназначение. Люба всегда считала ответ «мне нравится» ниже своего достоинства. Творец должен объяснить и отстоять свою позицию! Это его долг, нет, даже миссия. Теперь она Кислого просто отбрила.

— Может… — попытался продолжить мужчина, — ты видишь в этой фотографичности особый смысл? Или ты вообще ищешь другие смыслы?

— Нет, — просто ответила женщина и замолчала.

Ничего, это ещё не конец. Было в арсенале Кислого ещё одно безотказное оружие, сближавшее их когда-то. Он сел так, чтобы она не могла не видеть его, подпёр руку щекой и стал смотреть. Безудержно смотрел, как Люба рисует. Обычно её это так смущало, что она либо злилась и ругалась, либо посмеивалась и сама завязывала разговор.

Кислый смотрел на свою старую любовь очень внимательно. У неё были всё те же карие глаза. Они его испугали в молодости. Вокруг всегда были люди с блеклым цветом глаз, а тут не очи, а огни. Страшно в таких сгореть заживо. А если она ещё зыркнет так, как умеет, то можно и рабом стать.

Прошло две минуты.

Удивительно, как спустя столько лет, Люба осталась так хороша. Возраст придал красоте глубину. Зря женщины переживают о своих сединах: солидных и умных мужчин уже не заманишь молодостью, им подавай что-то больше, что-то интереснее, что-то загадочнее. Мужчин морщины не пугают — только женщин. Получается, что люди, и правда, сложнее животных. Недостаточно одного инстинкта, чтобы просто быть вместе.