Старуха дрогнула, ощутив на пальцах гриф карандаша. Сплюнула, а после пошарилась в своём чемоданчике и достала зонт: у неё всего было по паре. Любовь Михална всё-таки советский человек. Она вручила его парню и умчалась, забыв о больных ногах. Честное слово, Любовь Михална, иногда вы поражаете меня своей безрассудностью.

Повезло, что к остановке вновь пришёл нужный автобус. Так что теперь прямиком через мост, проехать Кунсткамеру и вырулить к дому. Любовь Михална ругала себя. На кой черт полезла к незнакомцу? Застыдилась и убежала, даже не прочувствовала ностальгию, памятник не осмотрела и не услышала все запахи сада. Надо было покрасоваться, наверное. Иногда она сама поражалась тому, какие глупости приходили в старую голову. Хотелось много внимания. И неважно негативные это эмоции или положительные. Организм физически требовал, чтобы мир крутился вокруг Любови Михалны. И она не могла остановить эти позывы.

Проезжая Академию Репина, Любовь Михална отвернулась. Не будет она смотреть на эти колонны. А Минерва на крыше пусть глаза свои выпучивает до скончания времён — Любовь Михална не удостоит её вниманием. Нечего смотреть, внутри всё давно обветшало, ещё когда она училась, а сейчас там точно… точно-точно. Так старуха себя и успокаивала, но она видела здание. Смотря на другой берег Невы, она невольно перемещалась в стены университета. Любовь Михална смотрела на реку так, как на неё смотрят не из автобусов.

Поворот. Наконец ушли в глубину Васьки. Плотно прижатые дома, разделенные на линии, приносили счастья больше всяких там академий. Двери отворились. О! Хорошо-то как! На Ваське был совсем другой воздух. Для Любови Михалны Васька — больше, чем весь Питер. Старуха направилась к нужному дому, благо, что он был совсем рядом с остановкой. Парадная такая же «музейная». Раньше подружки часто рисовали на подоконнике. Хорошее освещение из окна, которое выходит на оживленную улицу. Нина и Люба часами могли делать зарисовки людей бесконечно, но их постоянно гоняла старушенция. Она то ли страдала кратковременной потерей памяти, то ли просто была вредна до чёртиков. Просто девчонки снимали у неё комнату. И всегда очень удивлялись, когда она их выгоняла с собственной парадной. Художницы возвращались домой, и эта же старуха готовила им чай, будто пять минут назад не орала благим матом.

Нина купила квартиру — бывшая хозяйка давно умерла. Гоняла ли юных художников подруга «дней суровых»? Всё-таки преемственность поколений нужно соблюдать. Любовь Михална настойчиво позвонила в дверь и уже предвкушала, насколько глупым будет лицо у Нины, когда они встретятся. «Люба! Ты умерла и явилась ко мне призраком?!» Но открыл дверь огромный бородатый мужик с грустными глазами. Таких обычно встречаешь на кассе в магазине с тележкой полной сосисок, пива и подгузников.

— А ты кто?

— Извините, — тихо проговорил тот, — а вы?

— Экий, придурок. Ты кто, я тебя спрашиваю! Я подруга хозяйки квартиры! Сейчас полицию вызову! Совсем вы в Петербурге оборзели. В Ленинграде у нас такого не было: по чужим хибарам лазили, но скромнее себя вели.

— Но…я…

— Уже звоню.

Вот только набирала Любовь Михална не полиции, а Нинке. Ленинградские менты — бесполезнее болванчиков в машинах. Покачают головой, да и всё. Не созванивались подруги очень давно, в письмах изъясняться привычнее. И, казалось, что так связь не теряется, а становится крепче.

Но Нина трубку не брала, а мужик всё так растерянно и смотрел на старуху. У него были огромные руки в мозолях. Пожалуй, если бы он хоть слегонца приложил Любовь Михалну, то она умерла бы на месте. Но на фоне грозной старухи мужичок казался крошечным и несерьёзным.

— Я тут… — снова попытался вставить слово.

— А ты молчи уж, окаянный. На твое счастье не поднимают трубку. Дай пройти. И чемодан мой возьми, — Любовь Михална вручила мужику сумку и чинно вошла в квартиру. Тот только удивленно похлопал глазами.

Квартирка была такая же, как прежде: высокие слегка потрескавшиеся потолки, белые стены и фактурные косяки. Отхватила Нинка лакомый кусочек. «Жупоглазка», — с теплотой и небольшой завистью добавила про себя Любовь Михална.

— Ставь чайник, — приказала она бородатому мужику. — Как зовут?

— Виталик…

— Здравствуй, Витася. Я Любовь Михална. А теперь рассказывай, как здесь оказался.

— Да я…

Витася ничего ответить не смог, ненароком он ударился о живописный косяк двери и завыл. Старуха, выгнув бровь, наблюдала, как здоровенный мужик прыгает на одной ноге и активно махает руками, словно пытается потушить пожар. Любовь Михална хотела дождаться окончания спектакля, но не выдержала — тяжело вздохнула и достала из морозилки кусок мяса. Витася проскрипел «спасибо». Старуха только покачала головой и принялась разливать чай.

— Вот это воры нынче пошли. Жалкое зрелище.

— Я не вор… Я тут живу.

— Эвано как! Не может такого быть!

— Извините, — само по себе вырвалось у Витаси, — мы тут с другом снимаем комнату.

В дверь позвонили, и мужик выразительно посмотрел на Любовь Михалну. Мол, вот и друг мой пришел. Жестом старуха заставила Витасю сидеть на месте и пошла открывать. С другом сама разберется, а то бугай очень уж робок оказался. Старуха с силой раскрыла дверь, сделав самый грозный вид. Перед ней стоял уже совершенно другой экземпляр — не похожий на Витасю. Это был невысокий парниша с пережженными блондинистыми волосами и смешными очками.

— Хагрид и Гарри Поттер. Версия 2.0… — Любовь Михална внимательно прищурилась. — Да я тебя, кажется, знаю.

Парень стоял в изумлении. Поначалу он даже решил, что случайно позвонил не в свою квартиру, начал оглядываться по сторонам, но место было слишком знакомым.

— Женщина, вы кто?

И тут Любовь Михална опустила глаза, и все встало на свои места — в руках у парня был советский бордовый зонтик.

— Вот уж надо ж. Ты тот проститутолюб.

Странный говор навёл парня на мысль, что это та самая дикая бабулька, которая час назад облила словесным поносом и подарила зонт. Лицо его вытянулось в изумлении. Петербург — большая деревня, но не настолько же.

— Вы что тут делаете?!

— Проходи.

Любовь Михална по-хозяйски пригласила парня в его дом и пошла доставать третью кружку. Абсурдность ситуации заставляла того думать, что происходящее — запутанный сон.

— Как звать?

— Анатолий…

— А меня Любовь Михална. Ну, садись, Толик, чего встал, как истукан.

— Спасибо… — выдавил тот и послушно сел. — А вы что делаете в нашем доме?

Любовь Михална наконец объяснилась с жильцами. Она рассказала, что приехала к подруге, но вместо неё встретила их двоих и теперь не очень понятно, а когда Нинка-то вернется. Парни смутились и переглянулись. В их глазах явно читалось: «Надеемся, что никогда».

— Нина Ивановна уехала в Америку где-то месяц назад. И мы не знаем, когда она вернётся. Так что вы явно не вовремя приехали. Она дала нам свой скайп для связи. Если хотите, то мы можем сейчас ей позвонить.

«Точно жупоглазка!» — подумала Любовь Михална и раздражённо сложила руки на груди. Старуха буквально потребовала, чтобы парни связались с нерадивой Нинкой. Они уже стали доставать телефоны, но Любовь Михална настаивала, чтобы тащили ноутбук (желательно, с самым большим экраном) и настроили всё так, словно это был телемост между Россией и Америкой. Мальчишки засуетились — и вот уже через десять минут наладили изображение, поставили колонки и большой микрофон. С экрана телевизора (да, они подключили телек) на Любовь Михалну смотрела постаревшая Нинка. Внешне она не сильно изменилась — всё такие же большие зелёные глаза с огромными мешками и маленькие поджатые губы. Морщин стало больше, но время никого не щадит.

Признаться честно, у Любови Михалны защемило сердце, она смотрела на Нинку, а перед глазами проплывали воспоминания. Бессонные ночи за рисунками, празднование сдачи зачёта, бесконечные разговоры о будущем. О чём они тогда мечтали? Сейчас уже тяжело было вспомнить. Нину эта интернет-встреча тоже поразила. Она сидела, раскрыв рот, и боялась пошевелиться, спугнуть видение. Но мы же знаем. Любовь Михална — точно не видение.