Никита крутанулся у меня на руках, вырвался, чуть не упав при этом, рванул вслед за каталкой:

— Мама-а-а!

Я не ожидал такого подвоха и на пару мгновений растерялся.

— Мужчина! Вы что стоите?! Заберите ребенка! — вывел меня из ступора требовательный голос кого-то из медработников.

Я в три шага догнал мальчишку, схватил за болтающийся за плечами капюшон:

— Стой, Никита! Туда нельзя!

Ребенок продолжал кричать и вырываться, мимо нас в реанимационный блок бежали медики с чемоданчиками в руках, сидящие на скамьях вдоль стен пациенты пялились на нас во все глаза… Апокалипздец и не думал заканчиваться!

— Паспорт пострадавшей у вас с собой? — ко мне подошел врач со скорой, который осматривал Алевтину там, на остановке.

— Наверное, где-то здесь… — я протянул мужчине болтающуюся у меня на плече женскую сумочку.

Почему-то бросилось в глаза, что она дешевая и сильно поношенная: потрескавшийся ремешок из кожзама, неисправная молния, застегнутая лишь наполовину…

— Сами ищите, — врач мотнул головой.

Я огляделся, присел на ближайшее свободное сидение. Одной рукой удерживая по-прежнему голосящего пацаненка, другой попытался нащупать в темной глубине сумочки хоть что-либо, напоминающее документы. Мне повезло: паспорт действительно нашелся.

Его тут же забрали, переписали нужные данные, потом вернули мне. Я вынужден был тоже изучить документ: надо же мне знать, где живет Алевтина, и есть ли у нее муж. Если есть, то мне придется отыскать этого мужчину и сообщить ему о том, что произошло.

К счастью или к сожалению, штампа о браке в паспорте не было. Зато была отметка о рождении Никиты. Он значился в документе как Сербов Никита Зиновьевич.

Алевтина дала ребенку мое отчество!

Если до этого момента я еще мог пытаться отмахнуться от ее слов, говоря себе, что женщина обозналась, и я обознался тоже, то теперь пришлось признать: она говорила всерьез. И, возможно, мальчишка и в самом деле мой ребенок.

Поверить в это я был не готов. Не вот так сразу. Посмотрел дату рождения Никиты, прикинул сроки… Мальчик родился почти через девять месяцев после того дня, когда я первый и единственный раз изменил своей жене, а она в ту же ночь умерла.

Все совпадало… и все же… а вдруг девчонка была с кем-то до меня?

Нет-нет! Я поверю, что Никита Зиновьевич Сербов — мой родной сын, только когда сделаю тест на отцовство! Надеюсь, мне никто не станет совать палки в колеса и требовать разрешения от матери малыша. Похоже, она пострадала очень сильно, и решать юридические вопросы сможет нескоро.

…если вообще выживет.

И снова нет! Я не имею права так думать!

Она должна жить — ради сына! А я должен сделать все, чтобы ее спасли!

Меня не было рядом, когда беда случилось с Женькой, и я не смог ничего сделать, чтобы спасти ее, но тут у меня появился шанс все повернуть по-другому, и хотя бы частично искупить этим свою вину перед другой женщиной — той, которую уже не вернуть.

Я спрятал паспорт обратно в сумочку, с ребенком на руках пошел к окошку регистраторов:

— Девушки! А когда можно будет поговорить с лечащим врачом Алевтины Сербовой, узнать о ее состоянии и выяснить, что ей нужно? Я могу что-то купить или привезти…

— А кем вы ей приходитесь? — профессионально-подозрительный взгляд медсестры немного охладил мой пыл, но не поколебал решимости принять участие в судьбе женщины, с которой я когда-то провел всего одну ночь.

— Я — муж… гражданский. — Если б сказал что-то другое, меня вытолкали бы взашей и не дали никаких сведений! Пришлось солгать — ради благого дела.

— Значит, сидите и ждите. Как только что-то станет известно, мы вам сообщим. Кстати, ребенок не пострадал?

— Не знаю… — я только теперь вспомнил, что Никита тоже падал и мог ушибиться. — Машина его не задела, но он упал, когда мать его оттолкнула.

— Мы должны его осмотреть!

— Хорошо. Я не возражаю.

— Ждите, сейчас вызову специалиста.

Мне ничего не оставалось, кроме как отойти, снова сесть на лавку и усадить мальчишку себе на колени.

Дожидаясь детского врача, я продолжал прижимать к себе маленькое детское тельце. Это было очень странное ощущение: держать на руках четырехлетнего ребенка, который, вероятно, плоть от моей плоти. В горле встал горький колючий комок. В глазах появилась резь. Я пару раз моргнул и ощутил проступившую на ресницах влагу.

… мой сын.

Пять лет назад я простился с мыслью о собственных детях. Похоронил эту мечту раз и навсегда — вместе с женой. Вступать в новый брак я больше не планировал.

Наверное, я мог бы поступить так, как сейчас модно: воспользоваться услугами суррогатной матери. Денег на это мне хватило бы. Но эта новомодная фишка мне никогда не нравилась. Как ни пытался, не мог себе представить, что какая-то незнакомая женщина будет вынашивать и рожать моего ребенка, а потом продаст мне его за деньги… Дитя — не вещь! Нельзя его приобретать, как тачку в автосалоне!

И вот теперь насмешница-судьба буквально сунула мне в руки мальчишку, верткого и громкого четырехлетнего пацана.

Я повернул Никиту боком к себе и принялся разглядывать его залитую слезами мордашку с опухшим красным носом и влажными слипшимися ресничками. Глаза — темные, как у матери. Волосенки не видно — спрятаны под шапкой. Бровки редкие, светлые — по ним трудно понять, каким будет цвет волос, когда парень подрастет. Подбородок детский округлый, нос пуговкой — тоже пока без особых примет.

Невольно вздохнул: как родители отличают своих детей от чужих? Для меня вся эта малышня на одно лицо! Надо будет посмотреть детские фотографии, свои и родителей, в семейном фотоальбоме. Вдруг окажется, что Никита похож на кого-то из моей семьи?

От этих мыслей меня оторвал невысокий плотный мужчина в медицинском костюме и в очках с толстыми стеклами.

— Это вы детского травматолога ждете?

— Наверное, мы… — я обвел глазами приемный покой, убедился, что других детей, кроме Никиты, в нем нет, и утвердительно кивнул.

— Пройдемте в смотровую.

Я встал и понес Никиту вслед за врачом.

— Раздевайте! — последовала команда, как только мы переступили порог кабинета.

Мальчишка, который было притих, снова заплакал.

Я присел, поставил паренька перед собой, попытался снять с него куртку.

— Не надо! Я боюсь! Больно!.. — тут же заорал мальчуган.

— Где больно? — я не мог понять, что беспокоит ребенка, а он продолжал жаловаться на боль и заливаться слезами.

— Мужчина, отойдите, дайте я! Ох уж эти папаши-неумехи! — к нам подошла медсестра, и я с облегчением уступил ей место, а сам встал у дверей, хотя знал, что сбежать не смогу.

Поздно бежать: я уже заявил свои права и на женщину, и на ее ребенка, влез в их проблемы по самую маковку!

…у Никиты нашли вывих плеча слева.

Меня отправили в коридор — ждать, пока руку вправят, а заодно оформлять у стойки регистратора еще одну историю болезни: ребенка предложили госпитализировать в отделение детской травматологии. Я снова отвечал на вопросы медиков, а сам невольно морщился, когда из смотрового кабинета до меня доносился громкий плач Никиты.

Хотелось бросить все, рвануть туда, распахнуть дверь и наорать от всей души на всех, кто мучает пацаненка! Я еще не был уверен, что он — мой, но защищать его мне уже хотелось. Вот только забрать его из больницы я не мог: не везти же его в гостиницу, тем более что по документам я ему никто. Чужой дядька, набравшийся наглости называть себя отцом.

В груди впервые шевельнулось что-то, похожее на злость.

Злился я на Алевтину.

Ты забеременела и решила рожать? — отлично! Твое право!

Но почему, черт побери все на свете, я узнаю о том, что у меня есть сын, только через пять лет, да и то — случайно?!

В гостиницу я вернулся далеко за полночь и до утра маялся бессонницей. Все мои мысли были там, в больнице, где врачи боролись за жизнь Алевтины, а в отделении детской травматологии тосковал по матери четырехлетний мальчишка.