Родительница обложила меня матом, развернулась и вылетела из прихожей, крикнув, точнее, провыв напоследок через плечо:

— Пошла во-о-он!

Чтобы собрать все нужное, мне понадобилось около часа. Все это время Елена Ефимовна сидела, запершись на кухне. Наконец, утрамбовав в два чемодана на колесиках все, что могла увезти, я вышла из квартиры и захлопнула дверь. Спустилась с третьего этажа на первый, поставила чемоданы рядом, а потом сползла по стеночке, закрыла лицо руками и заплакала…

След от пощечины держался так долго, что его заметила Катя, соседка, у которой было двое сыновей. Я не успела проскочить и спрятаться в своей комнате, когда вернулась в общежитие.

— А ну-ка, стой! Покажи лицо! — потребовала она, схватила меня за локоть, подвела к окну и принялась разглядывать красную отечную щеку.

— Кто это тебя так?

— Не важно.

— Что ж ты холод не приложила?

— Некогда было. — Я не хотела признаваться этой приятной женщине, что след на моем лице оставила родная матушка.

— Так, иди-ка в свою комнату, приляг, а я сейчас принесу холодный компресс, чай с печеньем, тогда и поговорим.

— Хорошо… — спорить сил не оставалось.

Я избавилась от поклажи, переоделась в легкий халат и присела на койку. Через пару минут появилась Катя, сунула мне в руку сверток из полотенца, в которое было замотано что-то холодное.

— Давай, Тинка, рассказывай, — потребовала она, щелкая кнопкой электрочайника.

И я рассказала все, как есть.

Так началась наша дружба, которая выручала меня следующие пять лет. Почти пять…

Пять лет спустя

Похоронив жену, Женьку, я с головой ушел в работу. Это было лучше, чем скатиться в пьянство, как мой отец, который начал попивать еще до смерти матери, а после ее кончины и вовсе слетел с катушек. Я не собирался повторять судьбу своего родителя и искать погибели в пьяной драке. Однако внутри меня что-то умерло, окаменело и обросло толстой коркой льда.

Женщины перестали для меня существовать как разумный вид. Строить с ними отношения? Любить, вкладывать душу и надежды? Чтобы тебя предали, оклеветали, использовали, как это сделала Евгения? Нет, спасибо! Не хочу больше этой боли.

Путаны честнее: они сразу говорят, что продают только тело, и называют цену. С ними я и снимал напряжение. Вот только даже секс превратился для меня в какой-то механистический процесс, необходимый, как чистка зубов, и такой же безэмоциональный.

Тем временем, филиал в Агранске процветал. Я бывал там регулярно, пару раз в год: курировал развитие и новые проекты, проверял работу. Правда, Анатолий, которого я назначил директором, через пару лет уволился в связи с переездом, вслед за ним ушел Артур, но новый директор филиала справлялся с делами на отлично.

Вот и в этот раз я приехал в Агранск на пару дней с очередной инспекцией. Снял номер в новой гостинице, весьма приличной даже по меркам столицы. В первый день визита прошерстил финансовые документы, проверил отчетность. На второй день собирался посетить точки с оборудованием и побывать во всех наших салонах сотовой связи, которых в полумиллионом городе насчитывалось около двух десятков.

Поужинал в компании нового директора и его помощника, но засиживаться в ресторане не стал: хотелось поскорее вернуться в номер и просмотреть пару документов, посвященных новым проектам. Поскольку немного выпил — вызвал такси.

Дорога, как и всегда в феврале, была обледенелой, а ранние сумерки и мелкий, но частый снег еще больше осложняли движение. Я сидел рядом с водителем, смотрел в окно и думал о чем-то несущественном. В какой-то момент мы остановились на светофоре.

— Куда он прет?! — вдруг закричал таксист, глядя в лобовое стекло.

Я посмотрел туда же.

На моих глазах какой-то безумный водитель, подлетевший к перекрестку с другой стороны на недопустимо высокой скорости, резко затормозил и начал выворачивать, чтобы не въехать в стоящую впереди машину. Автомобиль тут же повело, понесло на тротуар — прямиком на автобусную остановку, где стояли женщина с ребенком. Она как раз присела перед малышом, поправляя ему капюшон.

— Твою ма-а-ать! — сидящий рядом со мной таксист вцепился в руль и разинул рот.

Что кричал я — не помню: наверное, тоже что-то нецензурное.

Визг тормозов, вопль боли… женщина успела оттолкнуть мальчишку, а потом ее сшиб страшный удар.

Я выпрыгнул из автомобиля, пересек перекресток, склонился к ней:

— Как вы? Слышите меня?!

Она открыла глаза, вгляделась в мое лицо:

— Никита — твой сын… — прошептала едва различимо.

Мне показалось, что я уже видел ее черты когда-то раньше. Но в тот момент мне было не до воспоминаний. Я нащупал в кармане сотовый, нажал на кнопку экстренного вызова:

— Скорую! Быстрее! Машина сбила девушку на остановке!

— Что с девушкой? — голос диспетчера мгновенно перестал быть томным.

— Без сознания.

— Что за остановка?

Я задрал голову, прочел название, по счастью, написанное на вывеске под крышей остановки огромными буквами:

— Библиотечная.

— Ждите! Бригада выезжает!

Я спрятал телефон, снял с себя теплую куртку, опустился на колени и подсунул сверток под голову лежащей на снегу женщине. Из ее рта вырывалась тяжелое хриплое дыхание, на губах показалась пена…

«Не успеют!» — подумал с ужасом.

Протянул руки к ничего не понимающему малышу, который от толчка матери упал и теперь ревел во все горло, не вставая со снега:

— Иди ко мне, Никита.

Ребенок перевернулся на бок, встал на ноги и неуверенно приблизился. Теперь он уже не кричал во все горло, а тихонько подвывал, словно замерзший щенок. Я взял его за плечи и прижал к себе, вынудив отвернуться и не смотреть на страшную картину.

Вокруг начала собираться толпа.

Таксист, который вез меня, тоже куда-то звонил и заодно отгонял рвущихся на помощь людей:

— Не толпитесь! Нет! Женщину трогать нельзя, вы можете ей навредить! Сейчас прибудет скорая!

Скорая прибыла действительно быстро. Сбитую женщину — я так и не вспомнил, где ее видел — осмотрели, переложили на носилки и, пристроив ей на лицо кислородную маску, повезли к реанимобилю.

Мальчишка вырвался из моих рук и с криком «мама!» — бросился следом.

— Это ее ребенок? — врач посмотрел на меня.

— Да.

— А вы?..

— Отец, — зачем-то ляпнул в ответ.

— Едете с нами?

— Да. Точнее, нет. Мы поедем следом на такси. Скажите, куда вы ее повезете? — Я подобрал оброненную женщиной сумочку, свою куртку накинул на плечи, не вдевая руки в рукава.

— В больницу скорой помощи. Тут рядом. Тогда и ребенка с собой берите.

— Хорошо. Никита, пойдем. Мы поедем вслед за мамой вот на той желтой машинке, — я указал мальчишке на автомобиль, который таксист каким-то образом успел развернуть и припарковать поблизости.

Ребенок зарыдал, начал вырываться и звать маму. Мне пришлось схватить его на руки.

Поездка была безумной: мальчишка ревел во все горло и вертелся ужом, таксист материл водителя, сбившего несчастную женщину, впереди несся реанимобиль с включенной сиреной и мигалками. Мне казалось, что наступил какой-то локальный апокалипздец, а я по собственной воле влез в самый эпицентр.

— Никита, как зовут маму? — память сбоила, и я никак не мог сообразить, почему лицо матери ребенка показалось мне знакомым. — Как зовут маму, Никит?

— Ти-и-и-на-а… — мальчишка устал кричать во все горло и снова начал поскуливать и всхлипывать, размазывая по моему плечу сопли и слезы.

Тина!..

Перед глазами всплыло воспоминание: сауна, нетрезвые и веселые Толик с Артуром, грохочущая музыка, гибкое девичье тело, извивающееся в моих руках и… порванный презерватив.

Так, значит, женщина не ошиблась? Не обозналась? Вот этот хнычущий мальчонка — и правда мой сын?!

Когда мы добрались до приемного покоя больницы скорой помощи, Тину уже увозили в какой-то отдельный кабинет, над которым тревожным красным светом мерцала надпись «реанимационный блок».