Он стоял у открытых дверей какого-то склада в компании других мужчин в таких же рабочих спецовках, как на нем самом, курил и криво улыбался, слушая одного из своей компании.

Увидел меня. Узнал. Что-то сказал своим товарищам, бросил на асфальт окурок, затоптал его и вразвалочку зашагал в мою сторону.

Я заметалась: попытаться сбежать — или остановиться и выслушать парня?

Ноги резко ослабли, коленки задрожали, и я поняла: сбежать не смогу. Остановилась и стала ждать Витю.

Он приблизился, протянул руку:

— Давай сумки — поднесу.

Я без возражений позволила ему взять мои вещи.

— Ты тут работаешь? — окинула взглядом замызганную спецовку.

— Да, грузчиком устроился.

— Ты же хотел в колледж после армии…

— Перехотел, — обрубил Виктор. Потом добавил мягче: — Анька беременна, через пять месяцев отцом стану. Какая учеба?

Если бы Витя не упомянул свою жену — я, наверное, не решилась бы первая заговорить о ней, но тут не выдержала:

— Любишь ее? — спросила прямо, будто это что-то могло изменить.

Витюша скривился, будто ему лимон целиком в рот засунули:

— Любишь — не любишь… ребенок у нее от меня будет. Не могу допустить, чтобы мелкий безотцовщиной рос. Да и… — он замялся, словно не зная, стоит ли откровенничать еще больше.

— Что? — невольно подстегнула его вопросом.

— Брательник у нее старший в МВД не последний человек. Там, где я служил. Сказал, не женюсь — капец мне. Домой не вернусь.

На это я не знала, что ответить. Покивала молча — типа, понимаю.

…и даже, кажется, сочувствую?

Нет-нет! Никакой жалости к предателю!

— А ты что? — прервал поток моих мыслей бывший жених.

— Диплом защитила. На работу устроилась в Агранске. Там и жить буду.

— Так ты на выходные к матери?

— Как получится. Может, сегодня уеду, — надежд на то, что разговор с родительницей пройдет мирно, я не питала.

— Что — Елена Ефимовна все так же сурова и непримирима? — теперь уже Витюша закивал сочувственно и с пониманием. Ох, сколько раз мать гоняла его, обзывала по-всякому, желая отвадить от меня!

— Кажется, стало даже хуже, — я пожала плечами. — Ладно, вот и остановка. Давай мои сумки. Тебя, наверное, ждут.

— Ты это, Тинка… не держи на меня зла, лады? Не собирался я ни на ком, кроме тебя, жениться…

— Иди, Вить. — Я отобрала у парня сумку с вещами. — Я свою обиду на тебя уже выплакала.

— Значит, не любишь больше? — Витька пару раз как-то подозрительно моргнул.

— А ты бы хотел, чтобы я годами по тебе страдала? — я начала злиться.

Виктор это почувствовал, пошел на попятную:

— Нет, нет! Надеюсь, у тебя все сложится.

— Обязательно! — заверила я его, хотя сама ни в чем уверена не была.

Подошел нужный автобус, и я поспешила заскочить в открытую дверь и занять место. Устроилась, посмотрела через стекло на остановку. Витя не уходил: смотрел на меня и жадно, затяжку за затяжкой, курил очередную сигарету. Я вдруг поняла, что это было прощание: он больше не подойдет, да и я не стану искать с ним встреч и общения.

Автобус тронулся, Виктор исчез из виду, а я переключилась мыслями на куда более волнительную встречу, которая мне еще предстояла.

Мама!

Как-то она примет новость о том, что у нее будет внук? Разумом я понимала, что мать будет, мягко говоря, не в восторге. Но глупое сердце все еще надеялось, что мама смягчится, простит меня и примет внука или внучку.

Пятнадцать минут на автобусе — и вот я уже вхожу в родной дом.

Мать услышала щелчок замка, вышла меня встречать.

— Ну, явилась, пропажа? — ни привет, ни «как дела»…

— Здравствуй, мама. — Хоть кто-то из нас должен быть вежливым.

— Здравствуй, дочь, — недовольно, сквозь зубы. — Ну, проходи. Есть будешь?

В прихожую с кухни потянуло жареным луком. Меня привычно замутило. Я бросила сумки и, не снимая ветровки, рванула в уборную. Желудок был пуст, но меня все равно пару минут душили рвотные спазмы.

— Мам, проветри, а? — я выползла из ванной и, держась за стенку, побрела обратно в прихожую — за сумками.

— Ты что это зеленая такая? — мать окинула меня пристальным оценивающим взглядом. — Тебя что, на запах жареного лука полощет? Меня так выворачивало, когда я тобой беременна была…

На лице матери проступило подозрительное выражение.

Ох! Кажется, она сама все поняла — раньше, чем я успела сказать!

— Мам, не смотри на меня так. Да, у меня будет ребенок. — Я невольно прикрыла живот рукой, будто это могло защитить моего будущего малыша от материнского недовольства.

— И от кого же? Может, уже и замуж успела выйти? — взгляд Елены Ефимовны заледенел, голос стал скрежещущим.

— Нет. Замуж не вышла. — Я присела на обувную полку: ноги держать отказывались. — И не планирую…

Мать продолжала сверлить меня взглядом. Ноздри ее носа раздувались, глаза метали молнии. Я поняла: скандала не избежать. Сейчас моя заботливая и любящая матушка выльет на меня ведро словесных помоев…

— Дрянь! Прости господи! Только и умеешь, что ноги раздвигать! Когда уже с Витькой переспать успела, а? И не стыдно с женатым?!

— Виктор ни при чем. Это не его ребенок. — Я старательно держала себя в руках, не позволяя себе плакать или кричать в ответ.

— Еще лучше! Значит, в Агранске нагуляла? Не успела с женихом расстаться — уже нашла себе нового трахаля!

— Мама…

— Какой срок? Я договорюсь, сделаешь аборт…

— Нет! Никаких абортов я делать не буду! — прервала я женщину, которая почему-то была уверена, что имеет право решать за меня и распоряжаться моей жизнью.

— Опозорить меня хочешь? Родить без мужа?!

— Ты сама меня без мужа родила!

— Не смей сравнивать!

Мать побагровела — как всегда, когда заходил разговор о моем отце. Она никогда не рассказывала мне, чья я дочь, даже имени мужчины, который поучаствовал в моем появлении, ни разу не упоминала.

Вот и в этот раз: подбородок вверх, брови нахмурены, губы сжаты:

— Ты меня попрекать будешь, что я тебе жизнь дала? Корова неблагодарная! Вырастила на свою голову! — Елена Ефимовна села на любимого конька, и минут пять рассказывала, какой подвиг она совершила, родив и вырастив меня. — Мне сорок лет было, когда ты появилась! У меня было все: жилье, работа, уверенность, что смогу тебя прокормить! — привела она очередной аргумент.

— У меня тоже есть жилье и работа!

— Комната в общаге — это жилье?! — снова взвилась матушка. — И сколько ты получать будешь? Или думаешь, я твоего байстрюка содержать стану?!

— Сама прокормлю! Подработку найду! — я не собиралась сдаваться.

— Да что ты говоришь?! Куда ты с ребенком малым подрабатывать пойдешь? Ты хоть представляешь, сколько времени и забот он требует? А я с ним сидеть не буду, не надейся! На меня его спихнуть не получится, так и знай!

— Значит, без тебя обойдемся, — я начала уставать от криков.

Меня снова замутило. Я рванула к ванной. Мать пошла следом, встала в дверях. Пару минут я страдала над раковиной, а как только подняла голову, мать нанесла последний удар:

— Выбирай: или я — или твой выродок!

Присев на край ванны, я смотрела на женщину, которая когда-то называла меня своей куколкой, наряжала, косички заплетала…

— Я… буду… рожать!

— Тогда пошла вон из моей квартиры! Ноги чтобы твоей тут больше не было! Видеть тебя не хочу, шалава малолетняя!

Говорить больше было не о чем. Я поняла, что это конец — прошлой жизни, надежде, что когда-нибудь моя мама сумеет смягчиться и найти в своем сердце хоть капельку любви ко мне и к внуку.

— Хорошо. Я сейчас соберу вещи и уеду. Но, знаешь, мама… по закону я имею право жить в этой квартире, как и ты! — я встала и двинулась прямо на женщину, по какому-то недоразумению считавшуюся родным мне человеком.

— Ах ты курва! Закон она вспомнила! — мать шагнула навстречу и влепила мне пощечину.

Я схватилась за щеку, которую будто обожгло огнем.

— Давай, мамочка, бей! Вот она — твоя материнская любовь! — скривила губы в злой усмешке. — Вот она — забота! Спасибо, спасибо! Век помнить буду!