Что ж поверю на слово, а то за попытками переключить мысли Мэта в другое русло наблюдать толком полюбоваться на противников не удалось.

Зато пока я смотрела на выступления следующих групп, сама уже начинала думать, что высоких балов нам все равно не видать. Но это не значит, что мне хотелось сбежать, не попытавшись.

Ожидание – это ад. Чертов мандраж.

– Ненавижу выступать перед толпой.

Мне захотелось побиться в отчаянии головой о стенку. Или, так как стенки тут не было, хотя бы о землю. Не один, так другая. Ну серьезно, что еще за внезапные заявочки от нашей звезды?

Я с тоской повернулась к Юз Мосали. Она с еще большей тоской смотрела, как пара оборотней из зеленого –  волчица и огромный пятнистый кот с милыми кисточками на ушах  –  танцуют странный танец-драку, то в людском облике, то в зверином.

–  Раньше ты сказать не могла?  –  несчастным голосом спросила я. – Мы же все думали, что это прямо “твое-твое”, Эйни еще болтал про ритуальные пляски перед многотысячными толпами, а тут, между прочим, полсотня всего, мелочь.

Юз едва заметно улыбнулась.

– Эйнар все правильно говорил. И он даже знает, как я это ненавижу. Наверное, поэтому и предложил...

– Вот придурок! –  возмутилась я. Мне ведь казалось, что он к Юз относится благожелательно,  по крайней мере, лучше, чем ко мне, но все же Эйнар и гадости ближнему своему – это вещи неразделимые. И даже при моих не самых теплых чувствах к Юз, это не радовало.

Но будущая жрица только удивленно на меня посмотрела.

– Может, и ненавижу... может, каждый раз у меня словно все внутри разрывается на клочки, но – умею. И хорошо. Это мой долг перед группой.

А. Надо же. Целый долг. И, главное, тон такой серьезный, будто она на смерть идет, а не красоваться перед зрителями.

Но от этих слов – все чертов тон – всем вдруг стало неуютно.  Делает Юз вид, или действительно вся такая самоотверженная, но у людей, ради которых она выпендривается, это вызывает тоже определенное чувство обязанности – если они, конечно, не полные эгоисты.

– Ой брось, не думай так,  –  к нам подошел Кальц и выдал одну из этих своих милых улыбочек. – Жизнь человеческая слишком коротка, чтобы тратить ее на несуществующие долги. К тому же, почему бы тебе не сделать это так, как тебе нравится? Не для долга, а для собственного удовольствия.

– Вот-вот – ради себя, – поддержала я демона. Я не знала, насколько Юз искренне тут благородно страдает от своего “долга”, но скепсис сейчас, увы, не лучшая политика общения. – Вдруг все не так плохо будет, а наоборот? Но вообще, надо было просто сразу сказать, что не нравится, зачем себя так мучать? Придумали бы что-нибудь иное, выпустили бы вон, Мэта голого, он у нас не стеснительный  – фурор от девиц обеспечен.

– О каких девицах речь? – это Эйнар соизволил вернуться, и я переключилась на него – все же с Юз я пусть и старалась говорить как обычно, и неплохо получалось, но каждый раз опасалась скатиться в очередную ссору.

– Или тебя, Эйни. О, сколько сразу появится кандидаток, чтобы помочь тебе опыта набираться.

– О чем говорит, эта чудная женщина? – закатив глаза, спросил у неба Эйнар. – И откуда взялась эта серьезная атмосфера? Победа в наших сетях, друзья мои, очнитесь. Присмотритесь, кто у нас в судьях. Жених Абигейл. Преподаватель, который друг Абигейл. Этот замечательный Хранитель, что благоволит Альбо. И Абигейл, определенно, тоже – я заметил, как он на нее посматривает.  Да и сама ректор нашу старосту ценит,  не с любым студентом она говорит...

Что ж они все так прицепились к этому одному-единственному вызову в ректорскую башню? Может, меня вообще там отчитывали, исключить грозились, откуда эти домыслы о том, что я у Рады в любимчиках?

– А Гранит? Что Гранит? – серьезно, будто Эйнар тут дельные вещи говорил, уточнил Альбо.

– Дракон, разумеется, в первую очередь будет любить сына и его группу. Но во- вторую – подружку сыны и ее группы. Какие могут быть сомнения?

– А может они, это, не предвзяты? – сделав страшные глаза, предположила я.

– Дикость какая, – затряс головой Мэт. –  Все люди предвзяты, Эйни дело говорит.

– Ну так чего мы паримся, – фыркнула я.  –  Пойдемте уже.

На сцены вышла группа голубого общежития, следующие – мы. Пора уже покидать зрительские места и гримироваться.

Сначала мы  сотворили себе сцену.

Брусника в наряде аля дриада  – зеленое свободное платье, листочки, цветочки в волосах – в тишине вышла в центр  площадки, изящно присела и приложила ладони к земле.

Я сидела в палатке – мне тут все выступление сидеть – и видела Бруснику только со спины, но знала, что сейчас под нежной кожей на ее руках пробегают тонкие, едва заметные, зеленые прожилки. Вокруг Брусники волной прокатился травяной ковер в мелких луговых цветах – белых, розовых, голубых.  Слева и справа от девушки выросли два деревца  – персиковых, по личной просьбе хихикающего Мэта.

Запели птицы. Волшебно запели. Не просто чириканье и посвистывание, а мелодия. Пока – светлая и веселая. Мир да благодать.

Разумеется, птиц в академии не нашлось. Никто даже захудалого попугайчика себе в домашние животные не завел. Но зато у Эйнара имелась куча перьев, которые он -по его словам – с родины умудрился прихватить. И мы славно над ними поколдовали. Светлое перо из запасов блондинчика, красное из хвоста рыжего Альбо, глиняная болванка, парочка артефактных рун и немного менталистики. Приправили все нехитрой иллюзией, поддержали левитацией – и на ветки вспорхнула парочка экзотических пташек. Имитациях их пения, конечно, дело горла, мыслей и магии Альбо, притаившегося на дереве в своем оборотническом облике. Но со стороны и не скажешь,  как настоящие выглядят.

Итак, у нас получилась невинная цветущая полянка. Но мелодия изменилась – на тревожную, истеричную.  На поляну ступил Мэт.

Очень пугающий Мэт.

Его вид – моя гордость. По традициям пинионских некромантов эльф был  в одних штанах, тело разрисовано черными рунами и просто рисунками. Я решила, что надо быть прямолинейней, и украсила смуглую кожу парня изящно стилизованными черепами, звериными оскалами, жуткими крестами  –  все складывалось в единый, вызывающий отторжение, узор. Еще и макияж нанесла  –  аля “я на Кронусе пугаю бандитов”, и волосы ему для полноты эффекта мы отбелили.

Но Мэт сейчас и без всяких  внешних ухищрений пугал. Там, где он ступал,  трава чернела, гнила, мертвела на глазах. Цветы же наоборот – росли, наливались яркими ядовитыми красками, принимали хищный вид. Птицы заистерили еще сильнее – воронье карканье, душераздирающие крики, скрипы и свисты.

Мэт, распространяя вокруг себя ауру смерти, неспешно шел к замершей в испуганной позе Бруснике.

Так, а теперь и мне пора браться за дело – гниль расползлась больше запланированного. Надо подкорректировать, помочь эльфу держать магию в узде  – не нужны нам тут никакие взрывы. И я сосредоточилась, погрузилась в филигранную работу со всеми этими тонкими магическими  материями. Краем глаза, следила за тем, чтобы дальше все шло по сценарию.

Брусника, не в силах сдержать воплощение зла в виде Мэта, медленно попятилась назад. Вскинула руки в отчаянье – я с трудом успела присоединиться к Кальцу, порывом ветра пронестись по поляне и окутать девушку летящими в воздухе розовыми лепестками и зелеными листками.

От психоделики птичьего концерта у самой в ушах звенело, а в голове мутилось – Альбо слишком разошелся. Я, не переставая следить за противостоянием магии смерти и магии жизни, чуть приглушила звук. Да и пора добавить спокойного трагизма.

Пронзительная нежная соловьиная трель на фоне дарк-метала от остальных.

Брусника, облепленная с головы до ног листьями и травинками, лепестками и соцветиями, обратившись в памятник живой природы, цветочной статуей стояла среди природы мертвой. Мэт с торжествующим хохотом  – о, сколько мы репетировали этот злодейский смех!  – убрался со сцены.