— И что случилось? — тихо поинтересовался Вова, когда я замолчала, затерявшись в воспоминаниях. Он придвинулся чуть ближе и теперь его бедро прижималось к моему, согревая.

— Не знаю, — пожала я плечами, стараясь сделать голос как можно равнодушнее. Даже не ожидала, что образ Татьяны вызовет такой шквал забытых эмоций. И недоумение, как и в тот памятный день, жгло изнутри, не находя выхода, — точнее… в общем… в день похорон отца я очень ждала ее. Думала, что вместе нам будет легче, что поддержка семьи — самое дорогое, что может быть… Но она ко мне и матери даже не подошла. Только попрощалась с братом у могилы, посмотрела на меня и ушла. Даже на поминки не осталась. Я хорошо запомнила, как мать потом говорила, что Татьяна считает нас виноватыми в гибели отца. Что обещала отобрать наследство и что мы ничего не заслужили после такого. Что мы ей больше никто.

Голос едва не дрогнул, пришлось сделать небольшую паузу. Вздохнула, а затем решительно встала и подошла к столу. Стакан с негромким стуком приземлился на столешницу, разбавляя повисшую неприятную тишину.

— Впрочем, мать, скорее всего, говорили правду. Ведь после того дня Татьяна ни разу так и не напомнила о себе.

— А ты сама с ней связаться не пробовала?

Хм…

Вопрос парня застал по-настоящему врасплох. А действительно, я ведь ни разу после не пыталась ни написать, ни позвонить, хотя номер телефона тетки у меня точно был. И, к великому сожалению, потерялся, когда тот старый, первый мой «школьный» телефон неожиданно перестал включаться.

— Не пробовала, — ответила куда спокойнее, чем чувствовала, — а зачем? Она взрослый человек, это ее решение.

Но Вова оказался упорен. Потянувшись ко мне, он мягко взял мою руку, притягивая к себе и заставляя сесть обратно на кровать.

— А вдруг все не так? — так и не выпустив мою кисть, он принялся задумчиво поглаживать ее, — вдруг, что-то случилось. Что-то, чего ты просто не знаешь? Ведь не мог человек столько лет притворяться, чтобы потом одним махом все разрушить?

— Ну, не знаю, — выдала спустя полминуты. Парню удалось заронить сомнения, открывая ситуацию совсем под другим углом.

— А что с наследством? — он изменил тему так резко, что я почувствовала легкое головокружение, — суд состоялся?

— Нет, — покачала головой, старательно вспоминая тот период, — никаких судов. Мы с матерью просто сходили к нотариусу…вроде, все.

От водоворота мыслей в голове зашумело, а виски заныли, обещая скорую головную боль. Тело, бросившее все силы на борьбу с болезнью, интенсивную интеллектуальную работу не оценило. Я устало положила голову Вове на плечо, прикрыв глаза.

— Не сходится, — тихо протянула, вздохнув.

— Не сходится, — эхом откликнулся Владимир, чуть прижавшись щекой к моей макушке. А спустя пять ударов сердца добавил, — думаю, что еще не поздно все выяснить. Ведь ты не теряешь ничего…а вот если получится…

От одной мысли про «получится» стало страшно. Причем страх этот был какой-то двоякий, неоднородный. Потому что наряду с боязнью услышать нелицеприятную и жестокую правду, появилась надежда обрести ту, по которой я так отчаянно скучала после смерти отца. И ужас того, что надежда не оправдается был сильнее, чем если слова матери найдут свое подтверждение.

Впрочем, выбор оказался очевиден, несмотря на кажущиеся сомнения.

И через четверть часа, когда меня заботливо уложили в постель, позволяя отдохнуть, в голове оформился план действий.

Оставалось только надеяться, что Татьяна никуда не переехала…

А утром в воскресенье я неожиданно обнаружила, что почти выздоровела. Вот так бывает — вчера сопли, слезы, кашель с выплевыванием легких, а сегодня рраз, и просыпаешься бодрым и свежим, словно ничего и не было.

Проснулась я рано — часы показывали без семи минут восемь. Просто безжалостная цифра для студента в заслуженное воскресенье. Но мне впервые не хотелось кого-нибудь убить с особой жестокостью за столь раннюю побудку. Во-первых, пришлось бы делать тогда харакири самой себе, а во-вторых… Во-вторых чувствовала себя просто необычайно прекрасно — бодрой, отдохнувшей, полной сил и желания переделать тысячу и еще одно дело, может быть даже заняв их у окружающих, если своих не хватит.

Вова накануне ушел снова поздно. Мы смотрели все части «Матрицы» — эту знаменитую сагу я тоже не видела по понятным причинам. Стоит ли говорить, что мой восторг зашкаливал? Я смотрела на экран, боясь лишний раз моргнуть, чтобы не пропустить что-то интересное, едва ли слышала комментарии парня, а в некоторых особенно «острых» моментах вздрагивала, неосознанно вцепляясь пальцами в мужскую футболку. Вова не возражал, только посмеивался, еле заметно поглаживая меня по спине.

Я снова полулежала у него на груди, удобно устроившись под обнявшей меня рукой. Владимир сидел, подложив под спину мою подушку, и стойко терпел мой кашель и то, что я наверняка отдавила ему весь бок. Но жалоб никто не предъявлял, поэтому моя совесть нагло молчала, наслаждаясь вместе со всем организмом. И я как никогда была уверена, что именно этот вечер закончится иначе, чем предыдущие, но…

Не сбылось.

И к тому моменту, как машины добурились до Зеона, я уже тихо посапывала, не в силах справиться с выздоравливающим организмом, в ультимативной форме требующим полноценного отдыха.

И едва ли проснулась, когда губы парня коснулись моего лба в привычном прощании, уложив безвольную девушку на ее законное спальное место. Мимолетное огорчение быстро потерялось в красочном сновидении…

И хорошо, что верхний замок позволял входную дверь просто захлопнуть…

Немного полежав и насладившись отменным самочувствием, я со вздохом медленно села и спустила ноги с кровати. И тут же лицо непроизвольно расплылось в улыбке, несмотря на щемящее ощущение в груди.

Ступни ощутили привычную мягкость тапочек, заботливо кем-то выставленных как раз в нужном месте. И имя этого «кем-то» было мне хорошо известно…

Встала и с удовольствием потянулась всем телом. Потом еще раз. И еще, в наклоне…

А затем, с каким-то абсолютно детским задором, сделала полноценную гимнастику. К концу запыхалась и чуть вспотела, но совсем не устала. Наоборот, двигаться стала свободнее и легче, чуть ли не вприпрыжку отправившись в душ.

Владимир обычно приходил после обеда, где-то часа в три, поэтому времени у меня было с запасом. Завтракать не стала — в одиночестве не хотелось. Этот факт вызвал очередную усмешку — как быстро я привыкла к чьему-то постоянному присутствию в моей жизни. Как бы потом не пришлось отвыкать… Но эта мысль мне не понравилась, поэтому я ее быстренько загнала веником в дальний угол.

Выпив сладкого чаю и «закусив» лекарствами, огляделась. Дел накопилось много, следовало составить план. И на первое место отправилась уборка…

Разложить, протереть, рассортировать, подмести, помыть…все отработано до автоматизма, но сегодня привычные дела в радость. Организм устал лежать за эти дни, и теперь был счастлив получить нагрузку. И несмотря на необходимость периодического отдыха, все же я не выздоровела в полном понимании этого слова, вопрос об отказе от задуманного не поднимался.

С удовлетворением оглядев заметно посвежевшую квартиру, я отправилась в комнату — следовало собрать и постирать вещи, в первую очередь халат — пропускать занятия в универе дальше позволить себе не могла. Заодно стянула с себя тунику, заменив ее топом с мягкими бриджами чуть ниже колен. И уже по пути в ванную комнату сообразила — следовало позвонить Лесе.

Преподаватели поймут болезнь и справку, всякое случается. Но не примут их за аргумент, чтобы прийти не подготовленной к занятиям. Поэтому нужно было сегодня обязательно еще и позаниматься…

Звонок в дверь меня застал на этапе перерыва — я прочитала две главы из учебника по патологической анатомии и прилегла отдохнуть, стараясь в уме повторить прочитанное. Все же слабость отступила еще не полностью…

К двери я почти добежала.

— Привет!

Вместе с Вовой в квартиру шагнул запах весенней улицы, вареной капусты и, еле заметный, бензина. На мотоцикле катался, что ли…