— А ты ничего не путаешь? — поинтересовалась я, обернувшись, — остановка в той стороне. Других поблизости нет.

— Не путаю, — усмехнулся Вова, а затем бесцеремонно ухватил меня за руку, увлекая за собой, — пойдем. У нас свой транспорт…

А мечты сбываются.

И иногда даже довольно быстро.

Я стояла перед тем самым мотоциклом, на котором оказывала первую помощь Владимиру и восхищенно разглядывала его во всех подробностях. И парень молча возвышался за моей спиной и терпеливо ждал, пока излишне впечатлительная дама закончит таращиться на байк и благоговейно вздыхать. А я тем временем перешла от молчаливого созерцания к осторожному поглаживанию…

Той ночью он мне показался темно-синим, но сейчас стало видно мою ошибку. Аэрография в виде расходящихся ярких молний пересекала основной цвет, казавшийся в контрасте с ними сине-фиолетовым. Я ничего подобного раньше не видела, и теперь мне не терпелось потрогать. И это получилось как-то само собой, без оглядки на хозяина машины и необходимость поинтересоваться его мнением.

Впрочем, судя по его довольному лицу, возражений бы не последовало.

Пробежалась пальцами по краю рамы и крылу, чуть дольше задержалась на ручке руля, царапнув ногтем прохладную упругость, затем смелее положила ладонь на бензобак…

Чтобы тут же ее отдернуть.

— Что-то не так? — тихо поинтересовался Вова, подходя практически вплотную к моей спине.

— Нет, — мотнула головой я в странном порыве. Чтобы через секунду все же сказать правду, — да. Тут паук.

Я говорила не о реальном насекомом, а о рисунке, нанесенном умелой рукой мастера. Настолько умелой, что по моей спине кусачими муравьями пробежали мураши, заставляя поежиться.

— Да, это голиаф, — с гордостью откликнулся парень, следом за мной поглаживая рисунок. Для этого ему пришлось встать еще ближе, коснувшись грудью моего плеча, — правда, здорово?

— Правда, — не стала отрицать я мастерство художника, — только я пауков на дух не переношу. Боюсь до одури.

— Бывает, — чуть огорчился парень, а затем одарил хитрым прищуром, — думаешь, бабочка бы лучше смотрелась? Или дельфинчик какой-нибудь?

Секунда — и мы уже смеемся, а я окончательно расслабляюсь, чувствуя, как возвращается та легкая и непринужденная атмосфера между нами, что запомнилась мне в нашу первую поездку. И даже дышать становится легче, прогоняя скованность и в мышцах, и в мыслях.

— Нет уж, пусть остается твой голиаф, — выдыхаю я, отсмеявшись, — тем более, что за твоей спиной мне его не видно.

— Не забыла, что делать? — протягивает он мне знакомый шлем, а я с улыбкой качаю головой.

Быстро застегиваю защиту и споро взбираюсь на пассажирское место, смело обхватывая парня за талию. И на этот раз даже не зажмуриваюсь, когда байк набирает скорость, ловко встраиваясь в поток машин…

До дома доехали за считанные минуты, на мой взгляд даже чересчур быстро. И я отчетливо ощущаю сожаление, соскальзывая с сиденья на землю.

Похоже, одним поклонником в мире мотоциклов стало больше.

— Спасибо, — благодарю парня, стягивая шлем и поправляя волосы.

— Не за что, — он уже разоблачился и теперь стоит в шаге от меня. Расстегивает толстовку до середины груди, хотя ветер не особо теплый и заметно треплет волосы.

Теперь самое время попрощаться — мне еще сегодня на работу, но я задерживаюсь. Держу шлем, не то протягивая, не то грея его в своих руках, и через пару мгновений мы с парнем держим его вместе, словно так и надо.

А я чувствую, как между нами снова начинает звенеть напряжение…

— Я…я хочу, — откашливаюсь, прогоняя хрипоту, — в общем, готова выполнить обещание.

— Какое? — парень вопросительно приподнимает бровь, а я готова сделать то же самое.

К чему этот странный вопрос? Неужели он не понимает, о чем речь? Или это такая игра?

Приходится выдохнуть, возвращая себе смелость.

— Ну, то самое, — да что ж такое! И снова приходится кашлянуть, — на соревнованиях которое.

— Уверена?

Издевается, что ли?

— Да, — киваю, подтверждая свои намерения. И чуть опираюсь ягодицами на сиденье байка, давая себе иллюзию опоры, — поцелуй твой, как и договаривались. Можешь начинать.

Владимир ничего не говорит, но хитрый блеск в глазах заметить успеваю. Впрочем, меня настолько поглотило предвкушение того, что должно произойти, что едва ли это имеет значение. Я с трудом сглатываю, не в силах разорвать зрительный контакт…

А парень тем временем отбирает у меня шлем, не глядя вешая его на ручку руля. Медленно приближается, а я ощущаю себя мелким зверьком под взглядом хищника. И даже дышу через раз, чувствуя, как быстрее бежит по сосудам кровь, гулко бухая где-то в висках…

Еще шаг и он практически прижимается ко мне. Щеки касается его дыхание, но неприятия нет и в помине. А я почти жалею, что он настолько медлит…

Мужские ладони ложатся на сиденье байка с двух сторон, словно заключая меня в клетку, а к моей груди прижимается другая — твердая и горячая, чувствую даже через тонкую куртку. И это более чем целомудренное прикосновение вдруг становится откровеннее всего, что было у меня вообще когда-либо в жизни…

Лицо Владимира все ближе, а я с трудом заставляю себя остаться на месте. Необъяснимое притяжение между нами рождает желание податься навстречу. Но я — кремень!

Надолго ли…

Веки опускаются сами, добавляя остроты ощущениям и подстегивая и без того сошедшую с ума фантазию…

Губы парня почти касаются моих. Почти…но только лишь скользят по щеке, едва касаясь, а затем замирают на скуле.

— Нет, Настя, — смысл доходит не сразу. А когда доходит, я изумленно распахиваю глаза, — не так. Ты мне совсем не это обещала…

— Что? — Владимир отстраняется, а я настолько растеряна от фейерверка ощущений, разочарования и непонимания, что даже сообразить не могу, о чем он говорит.

— Поцелуй, Настя, — поясняет парень, отступая на шаг, — это ты мне его обещала. Поэтому я хочу не пассивную жертву, а обещанный приз победителю. Не моя инициатива. Твоя.

Минута, не меньше, уходит на то, чтобы прийти в себя.

Еще одна — чтобы сдержать порыв задушить одного недоделанного шутника.

И еще секунд сорок…

— Не дождешься! — срывается с губ, а я практически бегом устремляюсь к подъезду. На мою удачу он совсем недалеко.

— Я терпеливый, — летит в спину, пока я распахиваю подъездную дверь. И за миг до того, как она захлопывается, отрезая меня от внешнего мира, — ты могла отказаться…

И только безмолвные стены слышат сдавленную ругань, сорвавшуюся с моих губ.

— Ну, ты ващ-ще, — тянет Леся, глядя на меня со смесью удивления, недоумения и жалости. И следом неловко роняет ручку из тонких пальцев, словно пытаясь усилить эффект слов.

А я только отвожу глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд подруги. И вместо ответа только гипнотизирую конспект, в котором с начала лекции до сих пор не появилось ни строчки. Да и какая тут учеба, когда Леся учинила допрос с пристрастием, едва дождавшись, пока я войду в аудиторию!

Тот факт, что я всячески отнекивалась, пытаясь избежать разговора о Владимире, ее ничуть не смущал. Впрочем, подругу я знала не первый год — в таких случаях ее не остановил бы даже танк. И спустя пятнадцать минут пришлось сдаться.

Рассказ не занял много времени, а вытягивающееся постепенно лицо Леси с невозможно с точки зрения физиологии округлившимися глазами не сулил мне ничего хорошего.

Я прекрасно представляла все, что сейчас крутилось в ее голове.

Хуже!

Это все крутилось в моей голове тоже!

Вчера, прибежав домой и с чувством захлопнув дверь, я, не в силах усидеть на месте, сделала кругов двадцать по комнате точно, шипя сквозь зубы на зависть любой кобре. Ругала брата Пашки, правда только мысленно, но в таких выражениях, что самой стало под конец немного стыдно.

Болван!

Самодовольный индюк!

Хитроумный засранец!

Сначала я жалела, что так быстро сбежала. Надо было остаться и все высказать ему в лицо! А еще лучше — расцарапать это самое лицо! Чтобы неповадно было так…так… Вот ТАК неповадно и все!