— Настя! Настя, стой!

Я выскочил на крыльцо больницы, чудом не сбив какого-то парня, тихо ругнувшегося мне вслед. Слетел по ступенькам и едва не поскользнулся на остатках лужи — привет от ночного ливня. Обувь тут же украсилась разнокалиберными ошметками грязи, но о том, чтобы переобуться и переодеться речи даже не шло. Потому что после того, что вчера произошло, я просто не мог ее отпустить, а Настя явно решила меня избегать любыми путями.

Но на этот раз ей придется сказать правду! Даже, если для этого мне придется ее связать и целовать до помутнения рассудка!

Потому что вчера вместо Анастасии Аркадьевны я увидел ее — мою Асю. Ту самую, что снилась мне едва ли не каждую ночь все эти годы, не давая ни на миг забыть, как мне волшебно было с ней и как хреново после…и уж точно не готов был повторить все, что пережил, когда обнаружил, что она просто уехала…без слов и записки. Без возможности связаться. Оставив после себя лишь воспоминания и те проклятые фотографии…

— Настя! Не надо делать вид, что ты меня не слышишь! Не убегай от меня!

Схватив девушку за руку, заставляю развернуться, одновременно пытаясь отдышаться. За несколько секунд я успел преодолеть расстояние до забора и теперь мы стоим буквально в трех метрах от ворот больницы. Благо, что народу практически не было — пристальное внимание любопытных глаз уж точно не упростит этот и так весьма нелегкий разговор.

— Владимир Евгеньевич! — она пытается возмутиться, но актерский талант ее явно подводит, — никуда я не убегаю! Рабочий день закончился и я, как все нормальные люди, имею полное право пойти по своим делам…

— Да, да, — хмыкаю я, даже не стараясь скрыть сарказм в голосе, — именно поэтому ты с утра мастерски прячешься от меня!

— Я не прячусь! Я работаю! А уж что вы там себе надумали…

Интересно, и почему я ей не верю?

— Не надо, Настя, — вздыхаю, качая головой. Усмиряя рвущихся изнутри личных демонов, способных разрушить все в одну секунду. Поглаживая большим пальцем тонкое запястье, с горечью отмечая, как напряглась девушка, — не ври ни себе, ни мне. Нам надо поговорить.

— О чем? — она упрямо вскидывает подбородок, а в глазах явственно отражается злость. А я до боли хочу увидеть там совсем другие эмоции.

— О том, что произошло вчера. О нас, — пытаюсь подобрать слова, но меня перебивают.

— Нет никаких «нас», Владимир Евгеньевич, — цедит тихо, но ничуть не спокойнее, — нет, и никогда не было! Из общих тем у нас осталась только работа, но и та — до 15:30. Сейчас 15:45. И я хочу домой!

Резкое движение, но я держу крепко. Хватит, эти гонки меня уже достали!

— Да? Вчера ты думала иначе! — прозвучало громче, чем хотелось, но я не железный. Шесть лет назад я думал, что умру от боли и отчаяния, когда потерял Асю. Но оказалось, что видеть ее, такую холодную и равнодушную — это в тысячу раз хуже. И плевать, сколько лет прошло, в груди горело ровно так же, если не сильнее. Хотя куда уж сильнее…

— Пара каких-то поцелуев, было бы о чем говорить! — с показной насмешливостью фыркает Настя, а я крепче стискиваю челюсти, сдерживая мат, — что только не случается с пьяной женщиной! Ведь это же порыв, ничего особенного, вам ли не знать?

Намек хуже пощечины. Не забыла…

— Я прекрасно помню, что ты не пьешь, — хмурюсь в ответ, качая головой. Глупо. Я мог по минутам рассказать время, проведенное рядом с ней. И наши разговоры. И даже о родинке на левом плече…

— Это было давно, я изменилась, — дернулась девушка, пытаясь отстраниться, но я тут же качнулся следом, — и помню гораздо меньше. Хмель ударил в голову, вот и решила освежить воспоминания…

— Освежить? Теперь это так называется? — выдержка лопнула тонкой нитью, и я окончательно сорвался. Ее нежелание признаться вывело из себя, мешая дышать. Воспоминания!! Какие к черту воспоминания! Рывок — и я хватаю ее за плечи, встречая испуганный вздох и широко распахнутые глаза Насти, но не собираясь отступать, — расскажи мне тогда, в какой момент тебе откликнулась память? Когда стонала под моими руками? Когда шептала мое имя? Или когда рвала мою рубашку, оставляя царапины на груди от нетерпения? Скажи мне, Ася!

— Аси больше нет! — зло и отчаянно выкрикивает девушка, но голос срывается, а я вздрагиваю от той ненависти, что пропитаны ее слова, — нет, и никогда не будет!! И нас больше тоже нет!!

— Я тебе не верю! Чем больше ты упираешься, тем больше не верю! Вчера ты была настоящей! Моей! И то, что было между нами тогда, шесть лет назад…

— А что было?

Звучит так неожиданно глухо и безжизненно, что я осекаюсь. Замолкаю на полуслове, сдуваясь, как проколотый пузырь, ошеломленный переменой в Насте. И тоска в ее взгляде действует на меня куда сильнее, чем крик и слезы…

Молчу, словно парализованный этой безысходностью, не зная, что сказать и сделать. Вроде так просто ответить, но слова застревают склизким комом, растеряв весь свой смысл. И Настя еле заметно улыбается, но улыбка кривая и ненастоящая, словно неживая.

И мой ответ ей уже не нужен.

— Ты так упорно твердишь о нашей истории, — хмыкает она еле слышно, забывая об осточертевшем мне «выканье», — истории чего? Любви?

Тихий смешок, выворачивающий меня наизнанку. Сглатываю сухим горлом, не в силах смотреть на такую родную и такую чужую одновременно Асю…

— Только ты забываешь, что все было не так. Это история одной любви. Моей. История одной любви и двух предательств. И мне совсем неинтересно, чье предательство оказалось хуже.

— Настя…

— Нет, не надо, — вновь криво усмехается она, отступая. И на этот раз я не удерживаю ее. Просто не могу. — Был лучший друг. Был тот, кто мог заменить мне весь мир. Были. Теперь нет. И Аси больше нет.

— Настя, все не так…

— Хватит, — устало обрывает она меня, словно ставя точку в разговоре. — Прошлое не изменить. Вы предали меня. Оба. Одновременно. Продали. И плевать, насколько высокой оказалась цена. Так или иначе вы сделали выбор. И если бы не обстоятельства, я бы никогда не вернулась в этот город. Так что давай не будем продолжать мучить друг друга. Два месяца, Владимир Евгеньевич, и я уеду. И буду очень надеяться, что больше мы никогда не увидимся…

Она отступает еще на шаг, а я вздрагиваю. Никогда? Слишком страшное слово, чтобы не врезаться в само нутро раскаленным клеймом. И одна мысль о том, что я снова ее теряю, прямо здесь и сейчас, заставляет шагнуть следом. Шагнуть, догнать, возразить, удержать! Вот только что сказать? Как убедить? Чем вымолить прощение?

— Нет! Нет, Настя! Ты…

— Мама! Мамочка!

Оглядываемся мы одновременно. Я успел заметить, как вздрогнула Настя, но мельком. Потому что то, что происходит дальше, слишком невероятно, чтобы быть правдой. Слишком жестоко. Слишком чересчур.

И если всего минуту назад мне казалось, что хуже быть не может, то я глубоко заблуждался. Меня словно распороли наживую, заставив истекать кровью. И боль душевная оказалась куда хуже телесной, заставив судорожно хватать ртом воздух в попытке успокоить горящие легкие…

Мальчонка лет пяти бежал к Насте, широко раскинув руки и убивая безграничным счастьем на симпатичном личике. И вокруг не было никого, кто мог бы дать мне ложную надежду, что пацан несется к кому-то другому. И изменившееся лицо Насти, подхватившей сына и ласково целующей его в щечку, добивало безжалостно и жестоко.

В первые секунды надежда еще тлела во мне, учитывая примерный возраст ребенка, но…разрез глаз, смуглая кожа, практически черные радужки и такого же цвета волосы напрочь отметали даже малейшую возможность моего отцовства. Особенно в свете его сходства с мужчиной, что уже подходил к нам, широко улыбаясь…не мне.

И я впервые в жизни не знал, что мне делать.

И как жить теперь дальше тоже не знал…

Шесть лет назад