Алла Валентиновна работала в должности завхоза уже не первый год, но в отличие от многих до нее работу знала и организовать могла всех — от нанятых «левых» гастарбайтеров, которые по-русски умели лишь «слюшаль» и «эй», до толпы третьеклашек, оставленных классным руководителем «на минутку» без присмотра. При этом человеком она была приятным, справедливым и прямолинейным, что лично меня радовало больше всего.

Но самое главное, что отличало ее от других — абсолютное отсутствие снобизма и превосходства. Не было такой работы, которую Алла Валентиновна постеснялась бы выполнять.

Вкрутить лампочку, а подсобный рабочий занят? Пожалуйста.

Помыть полы, отпустив уборщицу с температурой отлежаться? Не вопрос.

Вот и субботник всегда проходил с непосредственным участием завхоза, пытавшегося хоть как-то компенсировать недостающие руки. Не знаю, возможно, ей и доплачивали за «расширенный» объем работ, но считать чужие деньги я не привыкла.

— Согласна? — долетел как из тумана голос женщины, а я недоуменно сморгнула. Умудрилась так задуматься, что даже не слышала, о чем шла речь. Не моего же согласия на субботник она спрашивает, в самом деле.

— Что, извините? — выдавила еле слышно, краснея. Алла Валентиновна нахмурилась, окидывая меня изучающим взглядом, но все же повторила.

— Я говорю, что прикинула и распределила за каждым зону его ответственности — тебе достались окна на втором этаже и частично на первом, всего двенадцать штук. Согласна?

— Конечно, — я только пожала плечами, равнодушно оценив поставленную задачу. Окна, так окна. Мыть, так мыть. И вообще, труд облагораживает. Только где бы найти еще столько времени…

— Отлично. Тогда будешь мыть по одному окну каждую смену, как раз к майским праздникам и закончишь, — завхоз тут же ответила на мой последний вопрос, сама того не зная, — ветошь и средства в инвентарной, а стремянку возьмешь у Петра Алексеевича в подсобке, он в курсе. Если что — ключ на вахте попросишь, вдруг он уйдет пораньше. Вопросы?

— Да вроде никаких, — снова пожала плечами и посмотрела на большие часы, висевшие в холле под потолком, — тогда я пойду.

— Иди, — кивнула Алла Валентиновна.

Я улыбнулась уголками губ, развернувшись в сторону раздевалки. И уже удалившись на десяток метров, услышала в спину негромкое:

— Ты бы выспалась что ли, Настя, а то эта учеба тебя совсем доконает. И витамины пропить не мешает, наверное. Плоховато выглядишь.

Я сделала вид, что не услышала…

В раздевалке распахнула шкафчик, забросила туда куртку и со вздохом разулась. Ноги вновь оказались мокрыми… Кроссовки отказались терпеть до лета и расклеились, судя по всему, окончательно. Нести их, потрепанные и кое-где уже подшитые, на проклейку сапожнику было уже стыдно.

С раздражением захлопнула шкафчик. Вот как все не вовремя!

Кладовка для инвентаря была тут же, рядом, поэтому, быстро схватив ведро, тряпку и хозяйственные перчатки, я устремилась по привычному маршруту. Прикидывая, много ли учить к завтрашним и послезавтрашним занятиям, и успею ли «одолеть» сегодня первое из двенадцати окон. Вроде и ничего сложного, но на полчаса минимум придется задержаться…а домой снова по темноте, только еще позже…

Внутри шевельнулся легкий страх.

И я, в сотый раз, наверное, вздохнув, принялась выжимать тряпку…

Прошло полторы недели с того момента, как Владимир поцеловал меня в своей комнате. Или я его, но какая уж теперь разница. Важнее то, что я себе уже весь мозг выкрутила и провернула через мясорубку, не в силах забыть и отпустить произошедшее.

Как хорошо парням! Захотел — поцеловал, захотел — послал, захотел — забыл через минуту и ходишь гоголем, хвостом своим трясешь, как павлин жопой. Ну, или наоборот, без разницы! И не думаешь, не разбираешь по косточкам, доводя себя до ручки вопросами — а зачем? а как? а что он имел в виду?

И самый главный — что теперь делать?

Хотя прошедшее время наглядно показало — ничего. Просто ничего не делать и забыть, как страшный сон. Потому что, если бы ему хотелось найти меня и встретиться, то он уже давно бы это сделал. Да и телефон мой узнать у того же Пашки тоже не суперсложный квест. Это я уже молчу, что адрес он мой знает, а четыре лестничных пролета это не три дня на собаках по морозу в минус сорок…

Первые дни я еще ждала встречи. Ждала и боялась, но неизменно выглядывала в университетские окна в поисках знакомого байка, с замирающим сердцем подходила к дому, быстро хватала телефон и ждала стука в дверь. Но через три дня накатила обида вкупе с горьким разочарованием — похоже, Владимир добился того, чего хотел, и совершенно не намерен продолжать наше весьма короткое знакомство.

Ну, или целоваться реально совсем не умею…

В общем, теперь я благородно негодовала и мечтала, чтобы его настигла страшная кара. Ну, или хотя бы зверский понос. Вздрагивая от каждого более или менее похожего силуэта в стенах альма-матер, я мечтала гордо пройти мимо, подарив единственный презрительный взгляд. Или вообще не заметить парня! Но чаще просто шарахалась в соседние коридоры, опасаясь, что не справлюсь.

Но самая главная проблема образовалась даже не с моим внутренним раздраем, а с Пашкой.

Друг, само собой, заметил, что я вела себя странно в тот вечер. Пытался пару раз расспросить на следующий день и после, но я только пожимала плечами, делая вид, что ничего не случилось. И он мне верил, но…

Я всеми правдами и неправдами отказывалась идти к нему в гости. Мы днями напролет переписывались по смс, перезванивались не меньше трех раз в сутки, гуляли через день точно, но затащить меня выше второго этажа Пашке не удавалось никаким способом.

Мне бы позавидовала любая женщина в несчастливом браке на предмет придумывания отмазок. И да, головная боль тоже один раз фигурировала, как бы это глупо не звучало. И каждый раз в глазах лучшего друга подозрения было все больше…а в последнюю встречу я отчетливо заметила толику обиды…

Что с этим делать — не представляла. Но к такой встрече была не готова точно.

И из-за всех этих мыслей я никак не могла расслабиться. Даже не так — стала раздражительной и дерганой, будто мало мне всего, что творилось в жизни. А тут еще и окна…и кроссовки, будь они прокляты…

Размышления кружились сами по себе, а руки тем временем выполняли привычную работу. Неловкое движение и швабра застряла под лавкой, зацепившись о перекладину, и это, неожиданно, стало последней каплей. Я психанула и, вместо того, чтобы просто наклониться и освободить инвентарь, с отчаянной злостью дернула его на себя. Лавка подпрыгнула, но недостаточно, чтобы проблема решилась.

И я дернула изо всех сил, вложив все накопившиеся с лихвой эмоции в этот рывок…

— УЙ!

Твою ж мать…

Дури у меня, само собой, оказалось куда больше здравого смысла. И в тот момент, когда швабра выскочила, а лавка громыхнула, приземляясь, деревянный черенок с силой врезался во что-то мягкое. И это «что-то» явно встрече не обрадовалось…

Похолодев, я развернулась.

— Простите меня, пожалуйста! Это совершенно случайно получилось! Мне правда очень жаль, — начала бормотать, с ужасом представляя свое ближайшее будущее. Таким ударом и покалечить можно было легко! Но когда рассмотрела лицо пострадавшего, оторопела, — Пашка??

— Уф, — страдальчески выдохнул друг, обхватив руками живот и пытаясь разогнуться, — а ты кого-то другого ждала?

Он пытался улыбаться, но страдальческое выражение лица сводило эти попытки на нет.

— Да я и тебя, если честно, не ждала, — растерянно выдохнула, и тут же осеклась, поняв, что звучит это минимум невежливо, — то есть, я хотела сказать…

— Да знаю, понял уже, — перебил меня Пашка, с кряхтением все же выпрямившись, — знаешь, а ты страшная женщина, Настя. Если ты так нечаянно можешь звездануть, боюсь подумать, как выглядит твое «специально». Похоже, сразу на кладбище вынесут…

Мне было так стыдно, что даже лицо запылало. Я не знала, как помочь и только бессмысленно топталась вокруг парня, пытаясь попеременно то обнять, то помочь сесть на скамейку, то еще раз извиниться. Перестала только тогда, когда Пашка рассмеялся, глядя на мои метания.