Примерно через два года после приезда в Париж Шагал поселился в знаменитом Улье [La Ruche], месте, где собрались художники со всего мира, в том числе из России. Жильцы Улья основали ядро художественного объединения, получившего впоследствии название «парижской школы». Кстати, в 1930 году Шагал был назван главой парижской школы! И, как справедливо было замечено, уже в этот момент не ему оказали честь, а он своим именем оказал честь парижской школе.

В Париже его развитие шло гигантскими шагами. Несколько картин, которые сохранились от этого времени, показывают, что буквально на глазах у всех окружавших его художников совершалось чудо. Он обратился к самым распространенным в этот момент направлениям: кубизм, экспрессионизм, фовизм и в очень короткое время освоил не просто азы, а основы и законы этого искусства. Юноша не просто из провинции, не просто из России, а из глухой провинции, из черты оседлости, смог раскрыться навстречу новому времени. Правда, в Париже, и опять-таки это было огромное везение, он попал в среду таких людей, как поэт и критик Гийом Аполлинер, художники Пабло Пикассо, Жорж Брак, Анри Матисс, то есть познакомился со всеми мастерами, которые творили новое искусство. Однако важно было не просто с ними познакомиться, важно было вникнуть в суть тех перемен и изменений, которые они вносили в искусство. Любопытно, что уже в первых картинах, которые создавались Шагалом в Париже, каким-то чудесным образом он находил возможность соединить впечатления от окружавшей его жизни, от бытовых реалий жизни, с самым общим, я бы сказала философски поэтическим представлением о таких понятиях, как рождение, любовь, жизнь, смерть.

Одна из немногих сохранившихся от того времени картин, видимо написанная в 1911 году, называется «Рождение ребенка». На переднем плане на полосатом диване лежит женщина, она только что родила ребенка, маленького обнаженного младенца, которого в глубине картины держит мужчина. Все полотно расчерчено на темную и светлую половины. Слева врывается с керосиновой лампой в руке какая-то фигура. От лампы идут лучи света, но не этот свет освещает сцену, а какой-то источник из-за дивана разделяет пространство картины на несколько частей. Сама картина световыми всполохами как бы повествует о чуде рождения человека. Удивительно смелое решение для молодого художника. Тем более что, используя элементы кубизма, Шагал не работает в системе «чистого» кубизма, а находит свое применение тем элементам, которые он увидел у кубистов.

Я думаю, что очень любопытна картина 1912 года «Портрет поэта Мазина». Это по-своему пугающее или даже отталкивающее полотно! Как многие портреты кубистов этого времени, герой показан в фас. Фигура придвинута к переднему плану и занимает все полотно. Персонаж изображен с кружкой у рта. Здесь подчеркнуты огрубленные формы, резкий свет. Пугает ощерившийся рот, внутренняя заряженность угрозой и какой-то внутренней агрессией.

Эти работы, несомненно, экспериментальные, но они показывают направление, в котором в это время движется Шагал, и то, что он усвоил из окружавшей его среды. К сожалению, сохранилось немного вещей, которые он сделал в это время, но известно, что незадолго до того, как в 1914 году он принял решение вернуться в Витебск, он был уже достаточно известен и уважаем теми, кто его окружал. Мы знаем, что до приезда в Витебск его пригласили на большую выставку в Берлине в галерее Шторм. Таким образом, после четырех лет пребывания в Париже он вернулся на родину уже известным в Европе художником. В Витебске его не знали, однако того, что он привез с собой — картины и рассказы, было достаточно, чтобы он занял важное место в художественной жизни родного города.

Исследователи творчества Шагала отмечают, что по возвращении домой его живопись сравнительно с тем, что он делал в Париже, изменилась. Он весьма резко, а у него случались такие решительные переходы на протяжении жизни, повернулся к совсем другому миру. Это мир его истоков, тех бытовых реалий, которые окружали его в детстве, прежде всего его родной город, родные люди и в очень большой мере та национальная еврейская среда, которая, вне сомнения, сформировала его в юности и как человека, и как художника. Картина «Дом в местечке Лиозно» из Третьяковской галереи — это скорее не городской пейзаж, а, если угодно, портрет дома. Такие дома строились не только в местечке Лиозно, где Шагал бывал неоднократно, но практически весь Витебск состоял из подобных деревянных домов. На доме мы видим надпись «Парикмахерская», мы видим маленькие фигурки детей и взрослых. Очень качественная художественная картина, но представляющая совсем другой мир, не тот, который появлялся на парижских картинах. Шагал по-прежнему изображает реальную жизнь, но теперь мы практически не видим никаких новаций. В его работах нет того, что можно было бы ожидать от художника, вернувшегося из бурлящего, революционного в художественном смысле Парижа.

В 1914 году, дома, Шагал пишет свой автопортрет перед мольбертом, теперь он хранится в Художественном музее Филадельфии. Шагал неоднократно писал свои автопортреты. И это не было каким-то самолюбованием — нет! Это каждый раз был портрет Шагала, но прежде всего это был портрет Художника. Палитра в руках, рядом мольберт, лицо явно сосредоточенное на каком-то художественном замысле. Автопортрет 1914 года говорит о том, что молодой художник знает себе цену, здесь есть самоосознание себя как личности, об этом говорит достоинство в позе художника, в его повороте и в том, как написан этот портрет. Но, опять-таки, автопортрет не поражает нас какими-то новациями.

Несколько по-другому, в несколько более острой манере, он решает написанные в этот же год портреты своего брата Давида и сестры Марьясинки, так ее звали домашние. «Портрет брата Давида с мандолиной» из Приморской картинной галереи выполнен в голубом колорите, в манере, использующей приемы кубизма, и представляет нам довольно разухабистого персонажа. Характеристика этого разбитного, развалившегося в кресле человека — это всплеск протеста, какой-то необычности, о которой вдруг вспоминает Марк Шагал, когда пишет своего брата. Несколько по-другому решен «Портрет его сестры Марьясинки» из частного собрания. Она в красном платье, с косичками — это образ девочки-подростка, полной каких-то девичьих мечтаний.

Интересно, что Шагал был не только художником, но и поэтом. Как только он научился русскому языку, он стал писать стихи. Правда, многие из них он уничтожил, но тем не менее выпустил несколько сборников. Одно из стихотворений посвящено брату, а одно сестрам.

Этот портрет великолепно накладывается на написанное Шагалом четверостишие.

Шагала по приезде очень занимают бытовые подробности жизни города, он пишет в 1914 году «Парикмахерскую», она хранится в Третьяковской галерее и носит еще оно название — «Дядя Зусман». Изображена довольно обширная комната с большим зеркалом, рядом с ним полка с инструментами, на стене лампы, картины, некоторые из них покосились, довольно подробно нарисованы обои. То есть это мир провинциальной парикмахерской, и дядя Зусман сидит в кресле в кепочке, как полагается правоверному еврею, его никто не стрижет и не бреет, я даже не знаю, может быть, он сам мастер в этой парикмахерской, а может, пришел как клиент. Комната этой парикмахерской описана во всех подробностях, со всеми бытовыми деталями, это уже то произведение Шагала, о котором мы сразу говорим: «Картина Шагала!». Все то, что было найдено им за короткий период жизни в Витебске, за те шесть лет до 1922 года, до окончательного отъезда в Париж, все реалии быта, они оказались ему очень нужны.

В 1915 году состоялась свадьба Марка Шагала с Беллой Розенфельд. Это была обаятельнейшая, красивая, талантливая девушка, она сама писала книгу, она помогала Шагалу. Он любил ее всю жизнь. Когда в 1944 году в вынужденном изгнании в Америку она умерла, для него это была огромная душевная травма, от которой он совсем не скоро оправился. Белла оставалась его музой все годы, которые они прожили вместе.