— Не знаю, кто из архонтов надоумил эту стерву заключить здесь тебя, — послышался слабый голос, — но он явно присматривает за мной. Помоги мне подняться.

Лена протянула руку и девушка, пошатываясь, встала перед ней, оказавшись примерно на голову ниже попаданки

— Ты из Храма, — девушка бросила взгляд на плеть, — я слышала, что такие носят жрицы Триморфы. Думаю, мне стоит вознести молитвы ей.

— Стоит, — усмехнулась Лена, — ты вообще кто такая?

— Мартаска Буйтари, — девушка гордо вскинула голову, — княгиня Секеи.

— Таак, — протянула Лена, быстро припомнив все, что слышала про Секею от Раду, — а эта рыжая сучка надо полагать, твоя опекунша?

— И мачеха, — Мартаска выругалась словами, какими по мнению Лены, никак нельзя знать юным княгиням, — проклятая змея.

Когда Эржет впервые появилась в Чейтене, двенадцатилетняя Мартаска отреагировала на нее с понятным недоверием — как обычно лишившиеся матери дети реагируют на новых жен отцов. Но новая супруга князя Секеи оказалась такой красивой и обаятельной, носила столь элегантные платья и украшения, знала так много разных историй — в том числе и всякие сплетни императорского двора. Для девчонки из диковатого горного княжества все эти рассказы оказалось окном в другой мир, так что холодок в отношениях мачехи и падчерицы быстро растаял. Несмотря на то, что Эржет была намного старше Мартаски, — тогда она и выглядела намного старше, чем сейчас, — у женщин быстро нашлось множество общих тем и общих занятий. Эржет учила Мартаску ездить верхом, основам этикета и умению обращаться с косметикой, рассказывала как держать себя с сыновьями отцовских вассалов, нет-нет, да и заглядывавшим в Чейтен, а также показывала падчерице кой-какие приемы домашней магии.

Нет, конечно, уже тогда Мартаска кой о чем задумывалась. Например, о том, что слишком часто она заставала Эржет, беседующую о чем-то со стражниками Чейтена — обычно дракийские князья не снисходили до столь тесного общения со слугами. Причем, при появлении Мартаски, мачеха обычно прекращала этот разговор, переключая все внимание на падчерицу. Разговор со стражниками она оправдывала более-менее убедительным предлогом и девочка обычно удовлетворялась им — хотя и сохраняла некоторое недоумение. Не укрылась от Мартаски и искренняя любовь стражников к новой княгине, которой они подчинялись чуть ли не с большей охотой, чем старому князю. Были еще и ночные прогулки Эржет, которые Мартаска порой примечала из окна и после которых ее отце, почему-то необычайно поздно вставал. В такие же ночи Эржет слышала шорох больших крыльев над башнями замка и видела странные тени у окна мачехи. А были еще и странные оговорки княгини и приходящие ей издалека письма — Эржет говорила, что из дома, но однажды Эржет увидела на одном из писем печать с львом и саламандрой — гербом Гроскании. Да и имя ее мачехи, обычное для Дракийских княжеств, навряд ли пользовалось таким же распространением в Вальдонии. Таких непонятностей было много, но Мартаска была еще слишком мала, чтобы облечь свои смутные подозрения в конкретные мысли, а уж тем более — пойти с ними к отцу. Да и Эржет была все так же неизменно мила с девочкой и той было просто совестно доносить на такую ласковую и красивую женщину.

А потом умер отец.

В его смерти не было ничего необычного — во время охоты чем-то испуганная лошадь вдруг понесла и прыгнула в водопад, прежде чем князь успел соскочить. Его тело так и не нашли — и подозрения Мартаски ожили с новой силой, когда она поняла, что отец не окажется в фамильном склепе. Однако предъявить Эржет было нечего — она даже не участвовала в охоте, сказавшись больной, — так что она стала править Секеей как регент от имени несовершеннолетней княгини. Как вдова она вела себя безукоризненно — носила месячный траур, положенный в тех случаях, когда труп не попадает в фамильный склеп, проливала горькие слезы по усопшему супругу и неизменно оставалась заботливой мамочкой для юной княгини. Но вся замковая стража слушались Эржет, как псы, а все попытки Мартаски проявить характер воспринимали с плохо скрытым пренебрежением. Вассалы Мартаски также предпочитали иметь дело с ее мачехой, умело ограждавшей падчерицу от чрезмерного погружения в дела княжества. Вместо этого Эржет старалась завлечь Мартаску разными женскими радостями — позволяла ей одевать собственные украшения и наряды из дорогих заморских тканей, давала ей самые изысканные вина и иные зелья, дурманящие разум и дарившие величайшее удовольствие. Когда девочке исполнилось четырнадцать, Эржет впервые легла рядом с ней в постель — и потом у Мартаски весь день кружилась голова при воспоминании о необычайном наслаждении, что подарила ей мачеха. Все подозрения, что роились у нее раньше, показались ей сейчас смешными и постыдными за то, что она вообще усомнилась в Эржет.

За этими беззаботными занятиями Мартаска уже не встревожили начавшиеся в замке ремонтные работы.

— Все это задумал еще твой отец, — сказала Эржет, — он хотел обновить замок, сделать его одним из величайших чудес не только в Дракии, но во всей империи. К сожалению, он не успел воплотить эту задумку в жизнь, но в память о нем я исполню эту мечту. Разумеется, если ты дашь свое согласие…все-таки это твой замок.

— Если такова была его воля! — воскликнула Мартаска, — то, я, конечно же, согласна.

Вскоре в замок стали прибывать разные грузы: множество пород камня, стекла и иных строительных материалов. Тогда же в Чейтен явился и гросканец Маттено, — приятный молодой человек с черными волосами и тонкими пальцами, по словам Эржет — искусный механик и алхимик. Под его руководством работа закипела — потускневшие от времени стены зазеленели яркими красками новых материалов, их покрыли дивной красоты инсталляции из стекла и изумрудов. Тогда же появились и статуи леопардов у врат Чейтена и разные хитроумные приспособление обеспечивающие замок светом и водой, — Лена невольно вспомнила удобства собственного мира, не так уж сильно и превосходящие достижения здешних умельцев. Словом, замок преображался на глазах — и Мартаска не могла нарадоваться на окружавшую ее красоту.

Меж тем приближалось совершеннолетие юной княгини — и Эржет как могла, готовилась, к этому дню. Она подарила палчерице платье из ямтийского шелка и дорогое колье из изумрудов. Они поужинали нежнейшим паштетом из оленины, с соусом из соловьиных язычков и сладкими трюфелями на закуску, запивая все это изысканными винами из Некрарии. А затем Эржет отвела ее в одну из комнат, перестроенную до неузнаваемости — ту самую, с изумрудноглазым леопардом на потолке. И там мачеха, загадочно улыбаясь, показала своей падчерице забавную штуку из нефрита.

— Это мне привезли из Тсата, — улыбаясь, она подошла к девушке и принялась нежно раздевать ее, — говорят, что магия, заключенная в нем удваивает удовольствие. Ты уже совсем большая девочка и тебе нужны взрослые игрушки.

Говоря все это, Эржет не спеша освободила свою подопечную от одежды и мягко уложила ее на кровать.

— Я же сгорю от нетерпения, — прошептала Мартаска, разводя ноги и обнажая влажные лепестки, — скорее уже.

— Я тебя оставлю дорогая, — улыбнулась Эржет, — эта ночь только твоя и вся твоя сладость

С этими словам наклонилась вперед, закрывая падчерице рот поцелуем и одновременно вводя ей между ног нефритовый фаллос. Мартаска вздрогнула от пронзившего ее внезапного наслаждения и, вцепившись в жезл, энергично задвигала им между ног. Она даже не заметила, как Эржет вышла из комнаты: оглашая воздух громкими стонами, Мартаска увлеченно сношала себя нефритовой статуэткой. Запрокинув голову, она видела, как над ней полыхают зеленым пламенем глаза леопарда и как исходящее оттуда свечение медленно растекается по всей комнате. Вот оно охватило юную княгиню — и тут Мартаску накрыл столь сокрушительный оргазм, что она, огласив воздух диким воплем, потеряла сознание.

Очнулась она уже заточенной в том самом нефритовом жезле, что подарила своей падчерице коварная Эржет.

— И ты там провела, — ошарашенно спросила Лена, — сколько ты говоришь?