У меня в эту секунду начинается паника. Я начинаю трястись. Бросает то в жар, то в холод. Боюсь смотреть по сторонам... Митя гладит меня по руке. А я дергаюсь, чувствуя себя такой лживой, такой грязной. Может, я сто раз пожалею о своем решении. Может, на меня станет коситься вся деревня, осуждать…

 Но я понимаю – неправильно это все. Нечестно.

Не могу я так!

 Я выдергиваю ладонь из Митькиной руки. Не поднимая глаз, говорю:

– Прости, Митя, прости...

И выбегаю из зала.

Матвей

Сашка сидит напротив меня и явно мается похмельем. Волосы взъерошены, запах перегара в комнате такой, что и открытое окно не помогает, лицо помятое, веки припухшие.

 Он уже минут пять пытается сфокусировать на мне взгляд. Говорить, по всей видимости, тоже не может. Знакомое ощущение, как будто во рту песок.

 Я поднимаюсь с кресла и подхожу к мини-холодильнику, который здесь стоит в каждой комнате. Нахожу бутылку минералки и протягиваю Шурику, предварительно открыв.

 Друг жадно глотает холодную воду, а потом довольно выдыхает и наконец-то спрашивает хриплым голосом:

– Матвей, что тебе понадобилось в такую рань?

 Я снова опускаюсь в кресло и отвечаю:

– Два часа дня уже.

– И что? С каких пор ты стал жаворонком?

 Самому интересно, с каких пор. Теперь каждое утро начинается с будильника в восемь утра. А вставать с бодуна в такое время, тем более когда уснул только пару часов назад, то еще удовольствие. Поэтому как-то незаметно мой режим изменился.

 Алкоголя стало меньше, сна стало больше, и я понял, что стал себя чувствовать гораздо лучше. Почти так же, как и раньше.

– Саша, – тихо зову друга, беззвучно барабаня пальцами по кожаному подлокотнику, – что тебе предложил Ильдар?

 Шурик на минуту хмурится задумчиво. Неужели столько предложений было?

– Да ничего особенного… Ты же знаешь, что у моего бати сеть ночных клубов по городу?

 Я киваю в ответ, уже понимая, куда он клонит. А Ильдар об этом умолчал. Понимает, придурок, что ставит под удар не только себя и Сашу, но и Сергея Валерьевича. Пока отец Шурика пытается развить бизнес в Европе, здесь, конечно, есть доверенные лица, которые ведут дела, но сыночку большого босса никто слова не скажет. Идеально придумано. И почему-то кажется, что мозгов у Ильдара не хватило бы, чтобы самому все просчитать.

– Знаю, – отвечаю, причем довольно резко.

 И моя догадка подтверждается:

– А представь, какая прибыль упадет в наш карман. Главное – подсадить, а потом увеличить цену.

 А вот теперь слышу Ильдара в этих словах.

– Саш, ты же понимаешь, что это криминал. Ввяжешься – назад дороги не будет. И, кстати, что думает по этому поводу Сергей Валерьевич.

 Шурик удивленно на меня смотрит и спрашивает:

– А зачем ему об этом говорить?

– Хорошо, а если менты накроют?

– Пфф, – фыркает Сашка. – И что? Все покупаются, и менты не исключение.

 Дебил, блядь… Ильдар ему основательно мозги промыл. И как достучаться?

 Мои размышления прерывает звонок. Я смотрю на экран. Отец. Н-да, я с ним в последнее время общаюсь больше, чем за всю жизнь.

– Да? – отвечаю на звонок.

– Матвей, ты опять за старое?

– В смысле?

– Тебя люди на объекте ждут. Я приехал. Уже минут пятнадцать тут стоим, вывеску вешаем.

– Сейчас буду.

 Сбрасываю звонок и смотрю на Шурика. Он пытается натянуть штаны, потом начинает искать футболку. Какое-то жалкое зрелище, если честно.

– Саш, еще раз подумай.

– Угу, – мычит он.

 Я выхожу и вскоре подъезжаю к первому своему фитнес-центру. Даже самому не верится в то, чем я занимаюсь. Как раз рабочие заканчивают установку вывески, и отец так скрупулезно за всем следит, как будто это вопрос жизни и смерти. Я останавливаюсь за его спиной и смотрю на витиеватые буквы, выводящие имя Лилия. Не просто слово, а именно имя.

 Отец как будто чувствует мое присутствие и резко оборачивается. Присматривается ко мне, а потом улыбается:

– Трезвый.

– Очень смешно.

– Пойдем кофе пить.

 Раньше меня от семейных посиделок тянуло нажраться и уснуть. Но теперь я киваю в сторону кафе, в котором обедал последние несколько дней, и говорю:

– Идем.

 Мы устраиваемся за столиком, делаем заказ. Пиздец как необычно.

 Отец не отводит взгляда от вывески, которая отлично видна с нашего места через окно, и вот в этот момент мне хочется спросить:

– Ты вообще когда-нибудь любил маму?

– Любил, – отвечает отец и со вздохом добавляет: – Я до сих пор ее люблю.

 Я усмехаюсь, качая головой. А потом с небольшой долей возмущения спрашиваю:

– Тогда почему ты нас бросил?

 Отец удивленно вздергивает бровь:

– Я не бросал вас, – от его ответа хмурюсь я. – Она тебе что, ничего не рассказывала?

– Нет.

– А почему же ты столько лет волком на меня смотрел?

– Из-за мамы. Я видел, как она плакала по ночам, переживала после каждого твоего визита... Я думал, что ты обидел ее.

– Я действительно обидел. Но не бросал. Она... сама ушла.

 О-па! Сама? Про это я не знал. Всегда думал - отец нас бросил из-за какой-то сисястой бляди.

– Может, ты мне расскажешь? - прошу я.

 Отец делает глубокий вздох и начинает:

– Когда мы с твоей мамой встретились, оба были молодыми. И у обоих это были первые сильные и серьезные чувства. Мы не могли наглядеться друг на друга, страсть и чувственность накрывали с головой. Настолько сильно, что в какой-то момент я понял – нам нас двоих мало. Надо чтоб появился еще тот, в котором мы будем оба – ребенок. Я стал уговаривать твою маму, она же просила немного подождать, но все-таки сдалась. Родился ты. Лиля не отходила от тебя ни на шаг, как любому ребенку тебе требовалось много внимания... особенно матери. И она забирала это внимание у меня. Мне стало не хватать жены, и дело не только в интиме, сынок, дело во всем в целом. Лиля перестала следить за собой, перестала интересоваться моими делами. В ее жизни появился новый смысл. Новый мужчина, которого она сама родила...

Такое откровение отца удивляет.

Да и не только удивляет, еще и возмущает!

– Ты ревновал, что ли?

– Говорю же – молод был. И глуп, многого не понимал. Возможно, твоя мама была права и с твоим рождением надо было немного погодить... У меня появилась другая женщина. Нет, я не собирался бросать твою маму. Просто брал у той, другой, то, что не давала Лиля. Однако я упустил момент, что другой женщине тоже кое-чего не хватало... Она пришла к твоей матери и все рассказала про нас. Надеялась, что я уйду из семьи. Лиля всегда мне говорила: я прощу все, кроме измены. Обещание свое сдержала – не простила. Собрала вещи и ушла в квартиру, оставленную ей бабушкой. И через несколько дней подала на развод.

 Вот это история! Черт, а я ведь не знал. Не то чтобы я понимаю и сочувствую отцу, но теперь смотрю на всю ситуацию немного по-другому.

– А ты знаешь, что после тебя у нее никого не было? – спрашиваю я, смотря отцу прямо в глаза.

– Знаю, – кивает отец. – Ты думаешь, я не пытался ее вернуть? Еще как пытался! Но Лиля ни в какую. Даже старательно избегала меня. Не пускала в квартиру, когда я приезжал за тобой. Даже от алиментов хотела отказаться, чтобы не видеть меня. Пришлось передавать деньги курьером.

 Я невольно лезу в карман за сигаретами. Но так и оставляю руку в кармане, сжимая пачку. А отец наклоняется ко мне и произносит:

– Мне очень жаль, сын. Поверь, не проходит ни дня, чтобы я обо всем этом не жалел. Надо было быть более терпеливым и понимающим. А я был эгоистом, – он касается моего плеча. – Я очень тебя люблю. Смотрю на тебя и вижу Лилию. Поэтому я сделаю все, чтобы ты себя не потерял.

 Блядь, вот как так-то?

 Я ведусь? Верю ему? Впервые за столько лет мне хочется поверить, ведь говорил он все очень даже искренне.

 Маму он любил. И она любила. Всю жизнь, до последнего вздоха... признаюсь, я всегда думал что на такую любовь способны только женщины. Да и то не все...