– Что у нас на завтрак? – спрашивает он весело.

– Оладьи на кефире.

– Отлично. Сделай кофе, – бросает он и уходит. А я начинаю суетиться. Ищу кофе, нахожу. Молотый, в глянцевом пакете. Натыкаюсь взглядом на кофемашину, Фаина Егоровна показывала мне, как ею пользоваться, но сейчас, смотря на этот агрегат, понимаю – не запомнила.

 Спасает турка, которая стоит на верхней полке. И я завариваю кофе так, как делает это обычно бабушка.

 Матвей Георгиевич возвращается на кухню, уже одетый. В этот момент я наливаю в чашку кофе из турки.

– У нас есть кофемашина, – сообщает мне хозяин дома и садится за небольшой стол у окна. Что ж, видимо завтракать он будет здесь, а не в гостиной.

– Знаю, – киваю я. – Простите, но я не запомнила, как ею пользоваться.

 Он хмыкает, но молчит. Я ставлю перед ним на стол тарелку с оладьями и чашку с кофе. Матвей Георгиевич пробует оладушку, потом делает глоток кофе и удовлетворенно кивает. Я улыбаюсь, аккуратно и почти не заметно, и собираюсь уйти, но меня тормозит неожиданная просьба:

– Садись, позавтракай со мной.

 Слушаюсь, наливаю себе чая и сажусь напротив.

 Завтракаем мы в тишине, даже не глядя друг на друга. Но когда тарелка с оладьями пустеет, а напитки уже допиты, Матвей Георгиевич произносит:

– Надо позвонить Саше и сказать, что ты согласна.

 Хмурюсь. Потому что мне совсем не хочется этого делать. Я не люблю врать, одно вранье мне стоило того, что вся деревня на меня обозлилась. Что я стала изгоем после несостоявшейся свадьбы. Да и стыдно очень.

– Слава! Слава! Ау!

 Не знаю, сколько времени я сетовала на судьбу и упивалась горькими воспоминаниями, но кажется, много. Матвей Георгиевич вопросительно смотрит своими голубыми глазами, но почему-то сейчас  не вижу в них льда. Скорее, небо.

 Я молчу, разрываясь внутри, а потом со вздохом поднимаюсь и иду за телефоном. Боже, что я делаю и во что ввязываюсь? Собраться бы и уехать обратно в деревню… И что? Сидеть безвылазно в доме или во дворе? Снова слушать в свой адрес оскорбления?

 Возвращаюсь в кухню, и Матвей Георгиевич спрашивает:

– Что решила?

– Я позвоню, но… боюсь, что не смогу врать. Точнее, что он поймет.

– Значит, так. Сразу спрашивай про деньги и не мямли. Представь, что у тебя нет абсолютно никаких моральных принципов, а только желание срубить легкие бабки. Ферштейн?

– Что? – не понимаю я.

– Не важно, – машет он в ответ рукой. – Набирай и включай громкую.

– Не доверяете? – вдруг вырывается у меня.

Матвей Георгиевич улыбается и отвечает:

– Боюсь, что ты перенервничаешь и забудешь все, что он сказал.

 Мне становится неудобно за свой вопрос. Я, стараясь не смотреть на мужчину, снова сажусь за стол и дрожащими руками набираю номер. Гудки идут и идут, и когда я уже собираюсь нажать на сброс, слышу сонное:

– Кому, блядь, не спится в такую рань?

Тут же теряюсь, открывая и закрывая беззвучно рот. Матвей Георгиевич кладет свою руку на мою, что сразу отрезвляет электрическим разрядом по телу.

– Саша, здравствуйте, это Станислава.

– Кто?

– Слава, домработница Матвея Георгиевича.

– Аааа… Ну что надумала, красотка?

 Вспомнив слова своего работодателя, стараюсь сделать уверенный голос и отвечаю:

– Я не хочу потерять работу, но деньги мне очень нужны.

– Все будет в ажуре, детка, – уже не так сонно усмехается Саша.

– И что от меня требуется? О шпионах я только из книг и телевизора знаю…

– Расслабься. Просто будешь смотреть и докладывать. Кто к Матвею приходит, кто ему звонит, кого он трахает…

Я чувствую, что начинаю заливаться краской.

– Это же… некрасиво, – нахожу подходящее слово.

– Не строй из себя кисейную барышню. Деньги не пахнут. А если сама к Мэту в койку запрыгнешь и узнаешь что-нибудь интересное, то я доплачу.

– Исключено, – повышая голос, заявляю я.

– Да ладно тебе. И удовольствие получишь, и подзаработаешь, – смеется Саша, довольный своей шуткой, а потом становится серьезнее: – В общем, смотри сама. Отчет каждый день в удобное для тебя время. Только я тебя умоляю, не трезвонь раньше часа дня.

– Хорошо, – киваю, как будто собеседник может меня видеть.

 Становится мерзко. Словно я не по телефону поговорила, а искупалась в компостной яме или вычистила фермерский коровник.

– Все в порядке? – спрашивает Матвей Георгиевич.

– Не принимай слова Шурика близко к сердцу. Для нас это привычная манера общения.

– Для вас? – удивляюсь я, поднимая на него глаза.

– Н-да, ты как будто из института благородных девиц вчера выпустилась.

 Возникает желание сказать что-нибудь колкое в ответ, но я вовремя прикусываю язык. И что это со мной? Наверное, пришло понимание, что теперь не только я зависима от Матвея Георгиевича, но и он от меня.

 Собираю посуду, быстро ее мою. Хозяин дома все это время сидит за столом, и я затылком чувствую – смотрит на меня. Убрав последнюю чистую тарелку на полку, я оборачиваюсь и спрашиваю:

– Я свободна? Могу идти?

– У тебя дела? – неожиданно интересуется Матвей Георгиевич.

– Мне надо готовиться к поступлению. А все учебники дома.

– И куда ты поступаешь?

– В медицинский колледж.

– И почему туда? Призвание? – фыркает он.

– Людям помогать хочу.

 Опять фыркает. И смотрит на меня. Да так странно. Ведет взглядом по лицу, рассматривая его чересчур внимательно. Потом взгляд опускается ниже, по шее. Когда Матвей Георгиевич доходит до груди, я невольно сутулюсь.

– Ладно, иди, – бросает он и поднимается с места. – Про продукты не забудь. Я буду дома к ужину, – мужчина идет к выходу из кухни, не оборачиваясь. А когда уходит, я мысленно отсчитываю минуту и тоже покидаю кухню. Иду в комнату, в которой провела ночь, чтобы забрать свою сумку. Проходя обратно мимо гостиной, вижу там хозяина дома – он сидит в кресле, уставившись в свой телефон.

У входной двери замираю и громко говорю:

– До свидания, Матвей Георгиевич.

– До встречи, Слава, – отзывается он.

Матвей

Дверь за Славой закрывается. Я отрываю глаза от телефона, а зад от кресла и иду в прихожую. Зачем-то выглядываю через окно во двор и провожаю взглядом девушку.

 Вот что в ней такого? А смотреть хочется. Еще она готовит вкусно, да и сама вся такая светлая и правильная. Даже не верится, что такие бывают. Деревенское воспитание? Вот отец считал, что, наоборот, все деревенские хваткие и изворотливые. Желая вырваться поближе к большим деньгам, они идут на многое. Эта не такая, ей движет не тяга к баблу.

 Что тогда?

 Мелькает в голове одна мысль, я от нее даже истерично усмехаюсь: может, я ей просто нравлюсь? Может, наш секс оставил у Славы неизгладимое впечатление?

 Так, стоп, я вчера, кажется, вспомнил одну деталь – во время нашего секса девушка пыталась сопротивляться. Тогда, получается, трах действительно впечатление оставил, но далеко не положительное?

 Перед глазами вдруг всплывает картина: девушка лежит на земле, светлый подол, юбки или платья, а на нем темные пятна.

 Блядь! Точно! Я ж тогда еще пьяным бредом подумал, что девушка до этого момента была целкой! Была? Или подсознание сейчас со мной играет, подкладывая ложные воспоминания?

 Ну нет, не может быть... не стала бы Слава после такого работать на меня. Да еще помогать...

 Однако на душе противно и тошно. Такое четкое ощущение и признание этим своей вины.

 Отгоняю эти мысли. Задвигаю шторки и возвращаюсь в гостиную. Рань такая, а заняться нечем. Встреча с Дамиром а три часа, времени вагон.

 Здесь в моих руках оживает телефон. Смотрю на экран – звонит Илюха.

– Да, – отвечаю я.

– Матвей Георгиевич, – с издевкой произносит друг.

– Утро доброе, вы уже проснулись?

– Проснулись и бодры, на удивление.

– Отлично. Тогда везите свой модельный зад в фитнес-центр на Кольцевой. У нас форс-мажор. Без вас никак.