– Слава, Катрин – сестра Саши. Да, я с ней спал, но это было что-то вроде дружеского секса.

 Мне никогда не понять его мир. Что это значит? Как так можно? И вообще, много ли у него таких подруг?

– Мне все равно, – опускаю глаза в пол.

– А вот я бы так не сказал, – подходит Матвей ко мне ближе. – Ты мне только что закатила сцену ревности, а когда все равно, так не делают.

 Его пальцы касаются моего подбородка, и я поднимаю голову. Да, он прав. Мне уже не все равно. Тогда что меня удерживает от переезда? Что не дает показать свои чувства?

Матвей

Наверное, встреть я сейчас кого–нибудь из знакомых, они бы решили, что я полный придурок. Отец убит, виновник на свободе, друг в коме, в городе творится полная херня, я еду утешать Катрин, а у меня улыбка на полморды. Да и чувствую я себя каким-то окрыленным.

 Вроде Слава хорохорится, пытается сопротивляться, но при этом злится из-за встречи Катрин. Она похожа… Вот! На взъерошенного воробышка, прячущегося от холода. И это так мило.

 Хочет самостоятельности? Пожалуйста. В ней есть внутренняя сила, иначе она не пережила бы все, что свалилось на ее хрупкие плечи, в чем я виноват и тупые деревенские предрассудки.

 Но пора уже бы забыть об этом. Кажется, даже Слава отпустила все, хотя еще недавно смотрела на меня полными ужаса глазами. А мне хочется все равно сделать… Да все! Не понимаю, почему она так сопротивляется моим попыткам. Славу выучим, ребенка перевезем и дадим все самое лучшее. Вместе. Ну, если она захочет. А она хочет, я вижу. Только все равно сопротивляется. Наверное, выбить того мудака, которым я был, из головы не получается окончательно.

 Да, блядь, я счастлив! Как будто в жизни снова появился смысл. Может, я бы даже не радовался так золоту на Олимпиаде. Спортивная слава мимолетна – через год может прийти кто-то талантливее и моложе, а моя Слава останется со мной…

 Останавливаюсь у дома Сашки и выхожу из машины. Ворота закрыты, но железная дверь с домофоном нараспашку. Вхожу во двор и замечаю Катрин в беседке. Перед ней наполовину пустая, наверное, в данном случае бутылка коньяка, стакан и полная пепельница.

 Катька, услышав шаги, оборачивается и с всхлипом бросается мне на грудь. Сжимает пальцами футболку, а я начинаю чувствовать, как ткань намокает. Отвратительное ощущение, конечно, но Кэт сейчас наверняка еще хуже. Легонько похлопываю ее по вздрагивающему плечу, а потом, приобняв, веду обратно к скамейке.

 Катрин нервно пытается закурить, но зажигалка в руках не слушается. Забираю, поджигаю, наливаю почти полный стакан коньяка и спрашиваю:

– Когда родители приедут?

– Рейс задерживают, – продолжая всхлипывать, отвечает Кэт. – Спасибо, что приехал... Это так невыносимо быть сейчас одной, понимаешь? – она смотрит на меня, причем слышу по голосу – пьяна, а глаза как будто трезвые. – Кому не позвоню – никто не может приехать. А Ильдар вообще трубку не берет... – Кэт отворачивается и добавляет. – Козел...

 Хмурюсь и уточняю:

– Почему козел?

– Потому, – бросает она, крепко затягиваясь сигаретой, и при этом неуклюже машет рукой. А потом делает большой глоток коньяка. Передергивается, хмурит нос. Затягивается еще раз.

– Может, закусишь?

– Не хочу.

– Так почему все-таки Ильдар козел?

 Катрин глотает еще коньяка и, слегка наклонившись, отвечает полушепотом, как будто нас могут подслушивать:

– Да ясен хрен, что это он брата в дерьмо втянул. Сам чистенький, здоровенький, а Алекс теперь в лучшем случае овощ, – она шмыгает носом, тушит в горе окурков наполовину выкуренную сигарету. – Говорила же ему: не лезь, твою мать! Нет, он же у нас все сам лучше знает! А Ильдар плохого не посоветует!

 Вдруг Катрин ойкает, прикрывая ладонью рот, а затем резко вскакивает и несется к ближайшим кустам. По специфическим звукам понимаю, что Кэт освобождает свой желудок. Довольно долго и звучно. Н-да, наверно она уже прилично выпила.

– Извини, – с таким словом Кэт возвращается за стол.

– Может, тебе хватит топить горе в коньяке? – говорю я. – А лучше абсорбент принять.

– Да коньяк тут ни при чем. Меня третий день тошнит. Беременная я, – спокойно и даже безэмоционально отвечает Катрин и берет стакан, я непонимающе хмурюсь:

– Тогда какого хрена ты глушишь алкоголь?

– Так послезавтра я уже беременной не буду. К врачу записалась, на вакуум. Срок позволяет, да и не впервой.

 От ее последних слов хмурюсь еще больше. Кэт это замечает:

– Чего так смотришь? По-твоему, я должна выносить и родить ребенка зачатого в угаре и не пойми от кого?

 На ум тут же приходит Слава. Надо же, насколько она другая. Не из этого гребанного мира людей, прожигающих зря свою жизнь.

 Усмехаюсь и качаю головой:

– А ты не думала пересмотреть свой образ жизни?

 Кэт смотрит на меня, а потом истерично хохочет:

– Че, правильным стал? Как давно-то, Мэт?

– Нормальным я стал, Катюш, – произношу я ласково и вижу, как Кэт передергивает от произнесенного мною варианта ее имени. – Тебе советую то же. А то потом без детей вовсе остаться можешь.

– А они нужны? – тихо спрашивает она. – Для чего?

– Для смысла.

 Катрин фыркает:

– У тебя что, уже есть?

 Я лишь слегка улыбаюсь, но не отвечаю. Память сразу подкидывает образ девочки с голубыми глазами. Да, есть, но ни Катрин, ни кому бы то ни было пока об этом знать не стоит.

– А откуда ты знаешь про дела Сашки и Ильдара? – перевожу я тему.

– Господи, Мэт! Ты как маленький! Вместе с твоей нормальностью, – с сарказмом в голосе она делает кавычки пальцами в воздухе, – пришла и тупость? Я живу с Алексом в одном доме, я слушаю их с Ильдаром разговоры… А поверь, дорогой, я не идиотка, многое замечаю и понимаю. Я догадалась, что они толкают наркоту в папкиных клубах. Но сейчас назрело, судя по всему, что-то посерьезнее. Где-то за два дня до того, как с Алексом… – Кэт снова всхлипывает, но я понимаю, что она имеет в виду. – До всего этого… Они сильно повздорили с Ильдаром, но, как только я вошла в дом, резко заткнулись, что меня и удивило. Я услышала что-то на входе про клуб и Сашкины слова, что это переходит все границы. Мне кажется, Ильдар его куда-то втянул… Во что-то криминальное.

Да уж, а наркота – это так, цветочки и никакого криминала. Неужели речь шла о том самом клубе, про который мне толковал Дамир, а потом резко пошел на попятную? Если Саша хотел меня предупредить о нем, то я и так знал. Ни черта не понимаю. Вряд ли бы Шурик и к ментам сунулся с такой новостью, зная, что сам не белый и пушистый и что у Дамира связей гораздо больше.

 Где-то пропадает одна переменная, без которой уравнение решить я не могу.

– Мэт, – снова начинает размазывать по моей футболке тушь и помаду Катрин. – Что же дальше делать?

– Скоро вернется твой отец, он найдет врачей за границей, все образуется…

 Я говорю какую-то банальщину, которую недавно слышал на похоронах своего отца, но на ум больше ничего не приходит. Пора сваливать. Но и Катрин тоже жаль. Может, ей снотворного какого?

  Да не, накидается коньячком и уснет сама. Да вот только столько ждать времени у меня нет. Хочется домой.

– Не бросай меня пока, а? – жалобно просит Кэт, словно догадавшись. – Просто посиди рядом, пить со мной, как я вижу, ты не хочешь. А мне надо. Забыться... так больно... Я ж, понимаешь, реально никого, кроме Алекса, не люблю. Даже родителей... Им вообще не до нас всегда было.

– А тебе до них было?

– Раньше да, – не задумываясь, отвечает она. – А сейчас просто все равно. Как и им.

– И ты думаешь, что они не переживают?

– По инерции, Мэт. Просто потому что так правильно.

– Так не правильно, – тихо говорю я, но Катрин меня слышит. Неожиданно усмехается:

– Н-да, ты действительно изменился. Интересно даже знать причину.

– Я тоже раньше забыться хотел. Поверь, это самый легкий способ уйти от проблем, но недолговечный.