– Здравствуйте, Надежда Ивановна, – отвечаю я с улыбкой.

 Мы заходим в квартиру. В небольшую, но трехкомнатную.

– В той комнате, – кивает женщина на дверь, – живу я. В соседней – семейная пара студентов. Хорошие ребята, уже два года у меня живут. Ну а в этой, – она открывает дверь слева, – будешь жить ты. До тебя тоже студентка жила, вышла замуж на красную горку и съехала к мужу.

 Надежда Ивановна говорит приветливо, ведет себя вполне радушно. И я понимаю вдруг – мне повезло.

– На кухне есть холодильник, плита, микроволновка и чайник. Пользоваться можешь всем, – продолжает она, а я заглядываю в комнату, в которой мне теперь жить. Кровать, шкаф, тумбочка. Чисто, убрано, на застеленной пледом кровати лежит стопка постельного белья. – Я подготовила комнату, прибралась. График дежурства по квартире висит на холодильнике... Как там Агафья? – резко переключается Надежда Ивановна.

– Хорошо.

– Как девочку назвали? – спрашивает вдруг она. Я бросаю на женщину удивленный взгляд, не знала я, что бабушка ей рассказала про правнучку. Однако я не вижу осуждения в карих глазах. Простое любопытство.

– Марта, – отвечаю я.

– Красиво, – кивает женщина. – Ладно, распакуй вещи, осмотрись. А я пока пойду чайник поставлю. У меня такой вкусный пирог есть. Попьем чай и поболтаем.

 Про вещи я благополучно забываю. Просто смотрю в окно. Мне кажется непривычно высоко, хоть только и третий этаж. Внизу люди, машины – жизнь. И теперь я – часть большого города. Вдруг осознание этого так остро врывается в голову… И понимаю – я не несчастна, да и не была никогда, кроме как той ночью, конечно, которая преследовала меня очень долго. Мне просто нравилось быть несчастной, упиваться этим. Но нет… На самом деле есть люди, которым намного хуже, чем мне.

 Когда я выхожу в кухню, на столе уже дымятся две чашки и стоит тарелочка с кусочками пирога. Мы с Надеждой Ивановной друг напротив друга, и она расспрашивает меня о бабушке. Я охотно отвечаю – скрывать нечего.

– А у тебя, Станислава, какие планы?

– Буду поступать, а пока надо работу найти.

– А что делать-то умеешь?

 Я пожимаю плечами. А действительно… Можно устроиться в магазин на фасовку или продавцом, но график торговли я вряд ли смогу совмещаться с учебой.

– Могу убираться, готовить, только вряд на готовку я сгожусь без образования.

– В городе легче найти работу, чем в деревне. Но ты молодец, что не собираешься сидеть у бабушки на шее. Знаешь, у меня тут соседка работает… Господи, как же это правильно сейчас называется? – хмурится Надежда Ивановна. – О, экономкой. В богатом доме убирает, готовит. И зарплата хорошая. Может, сможет чем помочь?

– Но она, наверное, целый день работает? – спрашиваю.

– Да говорила, что по-разному можно. К кому-то и пару раз в неделю надо приходить, чтобы убраться, а кухарка другая у них. В общем, график зависит от пожеланий работодателя. Так что, поговорить с Фаиной Егоровной?

Я обрадовано киваю:

– Надежда Ивановна, даже не знаю, как благодарить вас.

– Ну-ну, я пока еще ничего не сделала, – смеется она в ответ. – Иди отдыхай, небось, устала с дороги. Или, может, город хочешь посмотреть, погулять?

– А где тут библиотека? Мне же к поступлению надо готовиться.

– Ну ты даешь, – смеется Надежда Ивановна. – Жили у меня не раз девочки-студентки, так их больше интересовало, где тут клуб, а не библиотека. Все-таки чувствуется воспитание Агафьи.

 Я улыбаюсь и, собрав со стола посуду, подхожу к мойке. Споласкиваю чашки и тарелку, слыша, как Надежда Ивановна выходит из кухни. А затем раздается хлопок входной двери.

 Вернувшись в комнату, раскладываю вещи и задвигаю чемодан к задней стенке шкафа. Приоткрываю окно, чтобы проветрить, и решаю немного убраться. Нет, здесь чисто, даже пыли почти нет, но душа требует деятельности. Можно начать, по крайней мере, с кровати.

 Беру постельное белье, но не успеваю я надеть наволочку на подушку, как в комнату входит Надежда Ивановна. А вместе с ней низкая полноватая женщина с легкой сединой в темных волосах.

– Здравствуйте, – киваю я.

– Вот, – говорит бабушкина подруга, – это Станислава. А это Фаина Егоровна.

– Значит, работа нужна?

Я киваю и отвечаю:

– Очень.

– Хорошая девочка, ответственная, – поддакивает Надежда Ивановна.

– Проверим, – улыбается Фаина Егоровна. – Завтра возьмешь документы и поедешь со мной в агентство, там оформишься, чтобы все по правилам.

– Конечно.

– Я сейчас ухожу оттуда, а моему работодателю обещала хорошую замену. Да только свободных людей сейчас нет.

– Я вас не подведу! – заверяю, прижав сцепленные в замок руки к груди.

– Вот и молодец. Выезжаем в восемь, не опаздывай.

 Неужели это мне так везет? Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.

 Ночь на чужом месте, на удивление, проходит легко. Я быстро засыпаю, сплю без сновидений, а просыпаюсь бодрой. Вчера вечером успела сходить в магазин и купить продуктов, так что сейчас быстро завтракаю и уже без пяти восемь звоню в соседнюю дверь.

 Фаина Егоровна, увидев меня, кивает в знак приветствия и удовлетворенно замечает:

– Пунктуальная. Это хорошо.

 Пока мы едем в автобусе, она рассказывает мне о работе. Главные принципы: молчать, в дела хозяев не лезть, улыбаться и быть тенью или сливаться с мебелью.

 В агентстве «Чистый свет» мне заводят трудовую, оформляют договор, дают направление на медицинское обследование. И через час мы с Фаиной Егоровной уже едем к дому, в котором мне предстоит работать.

 В груди что-то сжимается, но я списываю это на волнение перед чем-то неизвестным.

– Станислава, ты вроде девушка хорошая, только запомни: хозяин здесь молодой, красивый, богатый, но не вздумай перед ним хвостом вертеть. Ляжешь к нему в постель, долго на месте не продержишься.

– Нет-нет, что вы! Мне просто нужна работа!

 Сорок дней...

 Говорят, именно на сороковой день душа человека отправляется в свою вечную обитель. В небесную или подземную – смотря что решит страшный суд.

 Сегодня именно этот день для души отца. И не важно, куда она отправится, отец достоин уважение, достоин того, чтобы его помнили. Он дал мне жизнь, он старался мне помочь, и я не сомневаюсь, что он меня любил. И мне паршиво от осознания того, что я до сих пор так и не нашел того, кто так рано отправил моего отца к посмертному судье.

 Поминки – противное слово, мерзкое зрелище лжи и фальши. Но мне пришлось их организовать. Я никого не приглашал, это не радостное событие, однако все равно пришло много людей.

«Посижу час и съебусь», – решаю я, заходя в ресторан. Оглядываю присутствующих и почему-то думаю, что сука, виноватая в причине этого сборища, здесь. Нацепила маску скорби, а сама ржет в душе и ликует.

 Сашка и Катрин подходят ко мне, одновременно обнимают. От Катрин я еще и поцелуй получаю. Вроде бы не пошлый, в щеку, но говорящий: я могу тебя утешить.

 «Матушка» тоже здесь. И тоже подходит ко мне, тряся огромный бюстом, который уже готов вывалиться из декольте. Да, блядь, платье на ней черное, но совсем не траурное, а скорее кричащее: кому новенького?

 Стараюсь не обращать внимания на Марину. Киваю и прохожу к пустующему стулу во главе накрытого стола. Сажусь. Слушаю пустые речи, звон приборов о посуду, перешептывания – даже на таком мероприятии люди умудряются обсуждать дела, как будто других мест нет.

 Где-то через полчаса дверь открывается. И в зал заходят Ильдар с отцом. Друг мой дорогой уже успел подчехлиться, так что после короткого рукопожатия он устраивается рядом с Сашкой и тут же тянется за бутылкой. Дамир, отец Ильдара, тоже пожимает мне руку, а свободную ладонь кладет на плечо, легко его сжимая. Сочувствует, поддерживает. Только мне насрать. Я просто устал и хочу скорее покинуть это сборище лицемерия.

 Хотя скорби Дамира верю. Они с отцом много лет шли рука об руку: вместе падали, вместе поднимались.