Затем Митя, сейчас я с тревогой осознаю, что наши отношения, наши планы были большой ошибкой... Я напридумывала себе что-то, надеялась дополучить любовь в новой, мною же созданной семье.

 И вот уже перед глазами недавние события: Саша, Ильдар, дом Наташиной бабушки... И то, что случилось в парке... Глаза, большие, голубые, ледяные. На самом деле они теплые, ласкающие... Мне уже не так страшно и больно вспоминать, потому что тот Матвей был сам не свой. Потому что теперь я знаю другого...

 Так что все быстро мелькающие, последующие картинки-воспоминания не вызывают у меня былого страха: беременность, признание Наташке, побег из ЗАГСа, роды... глазки Марты. Я не то чтобы не любила дочку, я просто боялась признаться себе, что могу ее любить. А то, что в деревне меня унижали, с осуждением тыкая пальцем, усиливало это. Но и это не оправдывает того, как я себя вела с ребенком. Успею ли я, смогу ли я искупить все это?

 Потом мой переезд в город, встреча с Матвеем в его доме, наша поездка к бабушке, разговор... Первая наша настоящая ночь любви. Остальные. Мне и от воспоминаний хорошо...

 Вся жизнь мелькает перед глазами, пугая, что все, она закончилась. Как страшно. Страшно умирать, забирая с собой еще одну жизнь. Что будет с Мартой? С бабушкой? Как страшно...

 Я только начала жить. Только у меня все наладилось... Только я поняла, что такое настоящая любовь...

 Слышу голоса, но слов разобрать не могу, пока не узнаю один. Хочу позвать, но язык не слушается. Хочу открыть глаза, но веки такие тяжелые. Чувствую прикосновение к своей щеке, такое нежное, такое знакомое.

 Знаю, что это Матвей. Неужели все закончилось? Он здесь, рядом со мной. Или это сон? Тогда я не хочу просыпаться.

 И тут…

 Одна только мысль смогла привести меня чувство. Распахиваю глаза – больно. Надо мной белый потолок, а на нем как будто мошки прыгают.

 Прижимаю руку к животу и, едва сдерживая слезы, спрашиваю:

– Ребенок?

– Слава…

 Перевожу взгляд влево. Матвей сидит на стуле, и вид у него… Он как будто постарел на несколько лет за эти сутки: глубокая морщина меж бровей, темные круги под глазами, уголки губ опущены вниз, щетина.

– Матвей? – снова вопросительно говорю я.

– Все хорошо, – снова он гладит меня по щеке. – Ты просто слишком перенервничала, вот и упала в обморок. С ребенком все в порядке.

– А это что? – киваю я на капельницу.

– Витамины. Слава, я так перепугался, – берет Матвей мою ладонь и начинает целовать пальцы. – Если бы с тобой что-нибудь случилось… Когда я получил травму, думал, что это все, конец моей жизни. Но за последние сутки понял, что потерять тебя – это гораздо хуже. Этого я бы точно не пережил.

 Слезы бегут по моим щекам. И я сама не понимаю, почему плачу. Наверное, от радости, что все закончилось, что Матвей со мной. А его слова… Конечно, я хотела услышать всего три, но и это был так трогательно, трепетно.

– Что случилось там? – дрогнувшим голосом спрашиваю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Матвей вздыхает, отворачивается, но продолжает держать мою руку.

– Тебе лучше сейчас отдохнуть, – наконец говорит он.

– Пожалуйста, – прошу я.

– Ладно. Я связался с хорошим человеком, генералом в отставке, вот он и помог повязать Дамира и освободить тебя. Да, я мог бы просто подписать бумаги, но он бы и дальше продолжал вести свои незаконные дела, многих держа за яйца.

– Ты правильно поступил, – перебиваю я Матвея, понимая, что он чувствует себя виноватым.

– Я поговорил с Мариной. Она жила с моим отцом, чтобы следить за ним и обо всем докладывать Дамиру. Этот черт привык все контролировать. Когда он перешел черту, отец решил разорвать их деловые отношения, и Дамир… В общем, он организовал взрыв в офисе. Думал, наверное, сволочь, что пацана вроде меня будет легко контролировать. Но я ответственно подошел к делу, и Дамир решил действовать по-другому, но об этом как-то узнал Саша, возможно, пьяный Ильдар проболтался, и попытался предупредить меня. Не успел, как ты знаешь. А когда Дамир увидел нас в ресторане, да еще и Марина заметила детские вещи, постоянно ошиваясь рядом, то он понял, что появился рычаг давления. И воспользовался им.

– Господи, – закрываю я глаза, – какие мерзкие люди.

– Не все люди такие. Да, деньги и власть портят людей, но не всех и не всегда.

– И как я могу позволить, чтобы наши дети росли в этом мире?

– Слава, – ласково произносит Матвей, – я, конечно, не самый лучший пример, но ты... Ты самый светлый и добрый человек, которого я встречал. Не понимаю, зачем тебе нужен такой придурок, но даже я рядом с тобой становлюсь лучше.

 Улыбаюсь. Он тоже хороший, просто не понимает пока. И уверена, что он будет хорошим отцом нашим детям.

– Мне нужен такой придурок, потому что я люблю его.

 Молчание. Только Матвей сжимает сильнее мою ладонь, как будто я собираюсь сбежать.

 Он поднимается. Неужели уйдет, так ничего и не ответив? Нет. Наклоняется, целует меня в уголок губ и говорит с нежностью:

– Я люблю тебя, малыш.

– Ма! – Марта подбегает ко мне и кладет ручки на колени, закрывая страницу учебника.

– Марта, маме нужно дочитать, скоро экзамены, – ласково произношу я. И действительно, первый вступительный экзамен уже через неделю. Я так волнуюсь, так хочется поступить, выучиться, подать хороший пример детям.

 Дочка внимательно смотрит на меня своими голубыми глазками. Вряд ли она понимает смысл всех сказанных мною слов. Слава богу, Марта еще не скоро узнает, что такое экзамены и учеба.

 Хотя она сама быстро развивается, быстро всему учится. Ходить дочка начала незадолго до своего первого дня рождения, вот сейчас начинает потихоньку говорить. И первое ее слово, которое вызвало у меня слезы, было...

– Ма! – громче повторяет ребенок, видя, что я опять пытаюсь читать. Скучно ей, видимо, играть одной. Мое внимание нужно.

 Поднимаю ребенка и устраиваю рядом с собой. Обнимаю одной рукой, а другой переворачиваю страницу. Но не успеваю прочесть и половину, как слышу из комнаты заливистый плач. Ну вот, Гошка проснулся.

– Го! – кричит Марта, указывая ручкой в сторону комнаты. А я с умилением улыбаюсь. Дочка выучила новое слово.

– Пойдем к братику? – спрашиваю я у ребенка. Она забавно кивает, и мы идем в комнату.

 Подхожу к кроватке, беру сына на руки. Он тут же прекращает плакать. Мамин сынок. Марта успокаивалась на руках отца, а Гошка – на моих. Да и похож он больше на меня: светлые волосы, глаза серые... Такие разные, но такие красивые у нас дети.

 Матвей души в них не чает. Балует их страшно, за что получает нагоняй и от меня, и от бабушки. И меня муж любит... муж. Да, сразу после выписки из больницы Матвей привез меня в ЗАГС, мы подали заявление и через месяц расписались. Торжество было не пышное, но мне этого и не надо было. Потом был медовый месяц, Матвей решил показать мне Европу, так что путешествие заняло действительно месяц.

 По осени мы забрали Марту в город. Я училась быть ее мамой, поначалу справлялась, но животик рос, становилось тяжело. Муж нанял целую бригаду помощников. Но мне становилось неуютно от такого количества посторонних людей в доме. Так что пришлось их сократить, а сразу после рождения Гоши к нам на время переехала бабушка. Матвей в это время, под шумок, затеял ремонт в нашем деревенском доме. Бабушка повозмущалась, узнав, но потом рассыпалась в благодарностях. И теперь мы здесь, в моем родном и отремонтированном доме, проводим лето. Тут мне комфортней, тут спокойно. Как раньше, в детстве, когда я еще не подозревала о том, что где-то есть другой мир, в нем зло. Причем творят его люди.

 Дамира, кстати, посадили, Ильдар быстро разорил бизнес отца, и где он и что с ним – неизвестно. Саша вышел из комы, врачи удивляются – он идет на поправку, хотя, к сожалению, полноценной жизнью жить уже не сможет. Его сестра, Катрин, вышла замуж. Мы виделись пару раз, Матвей говорит, что она изменилась в лучшую сторону. В отличие от Марины, не удалось ее привлечь к уголовной ответственнности, но язык, как известно, до Киева доведет, и теперь Марина мается в одиночестве, перебиваясь деньгами от разовых любовников.