Катрин отмахивается и наливает себе очередной стакан.

 Я высиживаю еще полчаса, наблюдаю, как Катрин пьянеет, медленнее, чем хотелось, конечно. А потом появляется спасение – приезжает какая-то Катькина подружка, одетая фривольно, видимо, нагулялась где-то и все-таки решила поддержать Кэт. Девушка садится с Катрин рядом, и теперь новую бутылку коньяка они пьют вместе.

 Спешно прощаюсь, обещая быть на связи. Меня никто не останавливает и не провожает, но этого и не надо.

 Сажусь в машину и набираю Славу. Телефон опять недоступен. Тогда я резво трогаюсь с места и еду в сторону съемного жилища Славы.

 Дверь мне опять открывает пожилая женщина и тут же зовет свою квартирантку. Славы выходит ко мне с сумкой. Молодец, девочка, все-таки приняла решение в мою пользу.

 Забираю у нее сумку, и мы молча спускаемся к машине. И лишь там, когда автомобиль уже находится в движении, Слава вдруг говорит:

– Мне очень не хотелось бы быть твоей содержанкой.

 Что за глупости лезут ей в голову?

– Ты ею и не будешь.

– А кем буду?

 Хороший вопрос, блядь! И вот как на него лучше, точнее правильней, ответить? Да и врать не хочется, а также бежать впереди паровоза.

 Выкручиваю резко руль, Слава охает и хватается за ручку на двери.

– Ты мать моего ребенка. Давай пока остановимся на этом?

Стася

Мать моего ребенка… Да, мать его ребенка. Стоп!

 Какой же это его ребенок? Это мой ребенок, мой и бабушкин. Он и видел-то Мартушку всего раз, а уже говорит, что это его ребенок. Кому он и что хочет доказать? Себе или мне? Или еще кому-нибудь…

 Мне не надо, чтобы мой ребенок стал просто украшением или дополнением к образу богатого, успешного, красивого Матвея. Я знаю, что он может дать Марте то, чего она никогда не получит в деревне, но боюсь… Боюсь, что эта жизнь ее испортит, сделает такой, как Матвея. А он ведь даже не вырос в этом золотом разврате с чувством безнаказанности, он пришел в этом мир уже подростком.

– Слава!

 Я поворачиваю голову и вижу голубые глаза, которые смотрят на меня вопросительно. Да, мы приехали, а я сижу в своих мыслях сомнениях, готовая вот-вот пойти на остановку и вернуться в съемную комнату.

 И почему я поддалась на его уговоры, почему собрала эти чертовы вещи и приехала сюда? Потому что посчитала это правильным, наверное, потому что хотела… Но все равно на душе кошки скребут.

 Выхожу из машины, Матвей подхватывает мои вещи и, обернувшись, выдыхает:

– Какого черта?

 Я тоже смотрю в сторону крыльца и вижу высокую блондинку в коротком красном платье. Красивая… Очередная подруга для интима?

– Матвеюшка, – почти поет она. – Я узнала, что с Сашей Новицким случилось, вот и приехала тебя поддержать.

– Марина, да неужели? А я-то думал, что сердце у тебя тоже силиконовое, – усмехается Матвей, ожесточаясь.

– А это кто? – с какой-то брезгливостью смотрит на меня девушка.

– Домработница, – отвечаю я.

– И с каких это пор ты подвозишь домработницу? – с усмешкой спрашивает девушка в красном, кивая на сумку в руках Матвея.

– А с каких пор тебя это касается? – даже как-то грубо отвечает ей Матвей. – В общем, мне поддержка не нужна. Лучше съезди к Катрин.

 Девушка морщит нос и продолжает стоять на месте. А Матвей поднимается по лестнице на крыльцо, оборачивается и смотрит на меня в ожидании такого же действия. И я поднимаюсь, косясь на гостью. Все-таки кто она? На бывшую возлюбленную явно не похожа. Слишком груб с ней Матвей и брезглив. Как он ее назвал? Марина... Фаина мне говорила, что Мариной звали жену отца Матвея. Может, это она?

– Что-то еще? – задевая Марину плечом, спрашивает Матвей.

– Что, даже в дом не пустишь?

– Зачем? – удивляется хозяин дома.

– Ну, посидим, поговорим, помянем Сашу...

– Он еще жив! – рявкает Матвей и открывает дверь, пропускает меня вперед, а потом громко говорит гостье: – Не появляйся тут больше, – заходит в дом и захлопывает дверь.

 Я стою в прихожей, слегка удивленная. Смотрю на Матвея внимательно, изучающе. А он вдруг берет меня за руку и ведет в гостиную.

– Это моя бывшая мамочка, – сообщает мне он, с ехидством выделяя последнее слово. – Та еще сучка.

– Вы не ладили? – зачем-то спрашиваю я.

– Мы, можно сказать, вообще не общались. А вот после смерти отца ее так и тянет на общение, – он усмехается, садится в кресло у камина.

– Может, ей его не хватает?

 Матвей оборачивается и странно смотрит на меня, как на нечто диковинное, необычное.

– Марина шлюха. Дорогая и силиконовая, – заявляет он.

 Я опускаю глаза, а на языке вертится вопрос… А кто я для тебя? Очередная «подруга» или, как он сказал, шлюха? Ах, нет же, я мать его ребенка. Наверное, этот статус поднимает меня на ступенечку выше Марины или неведомой мне Катрин.

– Понятно, – на выдохе отвечаю и возвращаюсь в прихожую.

 Сумку мою Матвей оставил у входа, и я, подхватив ее, иду к комнате прислуги. Что-то неустанно продолжает царапать внутри, сжимать сердце ледяными тисками, а грудь болеть от каждого вдоха. Что я делаю? Сама не могу найти ответ на этот вопрос, да и Матвей вряд ли поможет. Аккуратно раскладываю вещи по полкам в шкафу, как вдруг чувствую, что уже не одна в комнате.

 Оборачиваюсь. Матвей стоит, подперев плечом дверной косяк, и хмуро смотрит на меня. Не понимаю причину его настроения, пока он не говорит:

– В доме полно комнат.

– Мне здесь нравится, – улыбаюсь я, хоть и понимаю, что улыбка выходит натянутой и ненастоящей.

– Слава, – тихо зовет меня Матвей и подходит настолько близко, что я вжимаюсь спиной в шкаф. – Говори со мной, не закрывайся снова в своей раковине. Что я опять делаю не так?

– Все… все хорошо, – еле ворочая языком, отвечаю я и нервно сглатываю.

 Но нет, не от страха. Я не понимаю, что происходит. Вот он стоит так близко, глядя на меня сверху вниз, я чувствую его дыхание, его запах, его тепло – и что-то в меня как будто вселяется. Как будто какой-то бес похоти. Я хочу прикоснуться, поцеловать… и снова почувствовать его в себе. Слушать его слова на ухо, ощущать тяжесть тела на себе, прикосновения губ к шее, ключицам, груди…

 Господи… Я прижимаю руки к щекам и сжимаю бедра. Так не должно быть, это неправильно, как-то… пошло, что ли. Только между ног уже все пульсирует, а низ живота стягивается узлом, разливая как будто кипяток по крови.

– Слава, ты чего? – спрашивает Матвей, когда я почти начинаю сползать по дверце шкафа, и подхватывает меня на руки.

 От его прикосновений становится то ли хуже, то ли лучше. В этой лавине накрывших меня эмоций я не могу разобраться, но обхватываю его за шею.

– Я не знаю, – честно отвечаю, глядя в обеспокоенные голубые глаза, и делаю какую-то глупость – провожу рукой по щеке Матвея, блаженно щурясь.

 Это какое-то наваждение. Его легкая щетина кажется возбуждающей, его руки, которые сильнее сжались на моем теле после этого жеста, сводят с ума. Я открываю глаза и натыкаюсь на изменившийся взгляд. Глаза Матвея темнеют, будто небо перед грозой, он начинает тяжелее дышать и хрипло говорит:

– Что же ты, девочка, со мной делаешь?

– Что? – тихо спрашиваю я и хлопаю глазами, опять провожу пальцами по мужской щеке, едва касаясь кончиком ногтя его губ. Матвей слегка приоткрывает их, а я невольно тянусь вперед, осторожно, медленно. Рывок – Матвей сокращает расстояние между нами и целует. Даже немного грубо, как в нетерпении... но мне это нравится. Это заставляет сердце биться чаще, а внизу живота пульсировать сильней.

 Матвей кладет меня на постель, не останавливая требовательного поцелуя. На который я отвечаю, отвечаю так, как будто это не я. Это тот самый бес, вселился и приживается во мне... А пусть! Я уверена, мы уживемся, подружимся...

 Поцелуй покидает пределы губ, опускается ниже. По шее, ключицам. Сконцентрировавшись на прикосновениях влажных нежных губ, я не замечаю, как руки Матвея вовсю гуляют по моим бедрам. Гладят внутреннюю сторону, отчего ноги сами по себе разводятся в стороны. Тело уже безумно хочет продолжения... нет, не так! Я хочу.