Дохожу до нашего забора, открываю не запертую калитку – и вот я и дома. Бабушка сидит на веранде, перебирая на столе высушенную траву.

– А, вернулась? – улыбается бабушка. Я протягиваю ей кувшинки. Она внимательно их разглядывает и удовлетворенно кивает. – Молодец, спасибо.

– Что-то еще нужно?

 Бабушка махает рукой, мол, ничего, и я сажусь рядом.

 Внимательно наблюдаю за тем, как бабушка обрабатывает кувшинки: лепестки в одну сторону, стебли в другую, сердцевины в третью. Руки в морщинах, но делают все ловко. Я перевожу взгляд на лицо бабушки – тоже морщины. Но они совсем не портят. И такие родные уже... А потом вдруг замираю, замечая, как серебрятся в солнечном свете бабушкины волосы. Такая она у меня старенькая уже, что с каждым днем страшнее...

Страшно остаться одной.

– Митька заезжал, – сообщает бабушка.

– Мы виделись, – киваю я в ответ. Тут же улыбаюсь, вспоминая наш с ним поцелуй. И, наверное, делаю это так чересчур довольно... Бабушка с усмешкой качает головой и спрашивает:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Все-таки выйдешь за него?

– Выйду.

– Хорошо подумала?

 Я молча киваю.

– А любишь?

 Этот бабушкин вопрос заставляет меня нахмуриться. Странно же, что она такое спрашивает! Как я могу выйти за того, кого не люблю?

 Наша с Митькой любовь еще в детстве началась. Играли мы у их дома, там Митькин отец детскую площадку построил: качели, песочница, да и дорога там ровная, я на велосипеде каталась. А Митька меня с него столкнул. А потом его папа раны мне обрабатывал и поучал сына – девочек нельзя обижать, их защищать надо... Эх, царствие небесное Петру Андреевичу, помню – в тот год по осени его и схоронили...

 Но с тех пор Митька меня защищает. Меня никто до этого, кроме бабушки, не защищал. Не опекал, не заботился... Как тут не любить?

– Через месяц свадьба, - напоминаю я. - И она обязательно состоится.

– Эх... – машет рукой бабушка. – Твоя жизнь. Большая уже. Но чувствую – не твоя любовь Митька, – она грозит мне пальчиком и добавляет: – Ладно, шишки набьешь – умнее, может, станешь, Станиславка.

 Я глажу бабушку по руке. Потом встаю, обнимаю за плечи и предлагаю:

– Может, чай поставить?

– Мне кофе. Давление низкое...

 День пролетает быстро. За хозяйственными делами, да и летом, счет времени особо не замечаешь: кур накорми, грядки прополи, воды натаскай. Да и ужин я помогла бабушке приготовить. А после него пришел Митька.

Бабушка отпускает меня. И мы идем по деревне, держась за руки. И я уже не стесняюсь этого, по-моему, все в округе знают о наших планах на будущее.

 Будущее... Да, я хочу, чтобы оно было таким: счастливая семья, дети. Я была лишена этого – большой и настоящей семьи. Родители погибли, когда мне исполнился годик. Я их и не знаю. Только по фотографиям, которые бабушка бережно хранит.

 И жить я хочу здесь. Мама Мити обещала помочь и к осени устроить на свою ферму. Другой приличной работы поблизости нет. А в городе неудобно. Да и куда я там устроюсь без образования? Учиться дальше не пошла. Школу только закончила, потому что пошла поздно, в восемь лет. Болела я много в детстве. Но бабушка выходила, и теперь моему здоровью и космонавт позавидует.

 Мы с Митькой доходим до речки и садимся у кромки воды на большой корень дерева. Смотрим вдаль, на то, как последние лучики солнца ласкают безмятежную гладь воды... Романтика! Я кладу голову Мите на плечо, а он, погладив меня по щеке, устраивает вдруг свою руку на моей коленке. И плавно проводит ладонью вверх, задирая подол платья. Наглаживает мои бедра, подцепляя пальцами каемку трусиков. Другая рука Мити оказывается на груди и сильно сжимает. Дыхание жениха при этом становится частым и громким. Меня это немного пугает. А его прикосновения, слегка нервные и немного грубые, вызывают у меня мурашки. Такие холодные и колючие.

– Что ты делаешь? – тихо спрашиваю я.

– Пристаю, – неожиданно честно отвечает Митя.

– Не надо, – прошу я, поправляя ткань платья. Накрываю им ноги и слегка отстраняюсь от жениха.

– Стаська, ну ты чего? – возмущается Митя. – Мы ж жених и невеста.

– Но не муж и жена.

– Так через месяц станем... А сейчас... Я так тебя хочу, – улыбается он, берет меня за руку и кладет ее на свой пах. Ладонью я чувствую уплотнение в его штанах... и резко убираю руку. Вскакиваю, как ошпаренная, с места и, отшагнув, обнимаю себя за плечи.

 Головой я понимаю, что этого не избежать. Это естественно, даже необходимо в семейной жизни. И это случится. Обязательно. Но не сейчас. Бабушка не то чтобы запрещает, но просит не торопиться. И я бы могла, но... я боюсь и почему–то сама не хочу. Говорят, это больно. Вон, Натаха рассказывала: и в первый раз и во второй ей было больно. Да и в третий особого удовольствия она не испытала. Подруга вообще считает, что... занятие любовью приятно только мужчинам. Мне не у кого про это спросить. Не у бабушки же? А других близких подруг нет. Так что оттягиваю я все до последнего. Пусть все будет традиционно, и я буду уверена, что делаю это с любимым мужем.

– Ты меня любишь? – спрашиваю я, не оборачиваясь.

– Конечно, люблю! – тут же получаю ответ, и через секунду теплые руки обнимают меня сзади.

– Тогда ты подождешь до свадьбы.

Руки перестают обнимать. Я слышу вдох и выдох разочарования, а потом Митя произносит:

– Что ж, подожду.

Матвей

Струйка белого дыма разбивается о стену, вторая, третья… Я чувствую, как в голове начинает шуметь. Алкоголь, наркота, шлюхи никак не ассоциируется с образом спортсмена.

 Да и похрен! Это прошлое. Пережил, смирился. Я тушу окурок в пепельнице и сжимаю рукой плечо. Сраная погода не дает забывать о нем. Ноет зараза, противно так, тягуче.

 Я хватаю со столика стакан с виски и залпом опрокидываю. Алкоголь обжигает горло, шум в голове усиливается.

– Мэт, ты чего тут один сидишь? – слышу за спиной высокий женский голос и оборачиваюсь.

 В дверях комнаты стоит Катька. Ой, Катрин. Не нравится ей называться на русский манер. И мне дурацкую кличку придумала, своего брата Сашку обзывает Алексом, один Ильдар может не переживать – его имя, данное родителями, Катрин устраивает.

– Курю, – коротко отвечаю и тянусь к очередному косяку, наблюдая, как грациозно приближается ко мне девушка.

 Глаза блестят, зрачки расширены так, что зеленой радужки почти не видно. Нюхнула уже с Ильдаром. Катрин перебрасывает длинные черные волосы через правое плечо вперед и устраивается у меня на коленях. Я подношу косяк к губам – и теперь дым разбивается о Катькину шею.

– Где все? – спрашиваю после очередной затяжки.

– На улице. Алекс трахает какую-то блондинку в одной из беседок, а Ильдар в обнимку с двумя модельками-близняшками пытается уследить за мангалом, при этом не убирая рук от их упругих задниц. Так что мы тоже можем приятно провести время.

 Пальцы, покрытые ярко-красным лаком, тянутся к моей груди, но я резко поднимаюсь и ставлю Катрин на пол. Вес ее тела – новая порция боли в плече. Блядь!

– Мэт, ты чего?

– Рука болит, – бросаю в ответ и иду к выходу.

Кэт на минуту зависает, а потом бежит следом за мной. Мы выходим на улицу вместе. Терпкий запах земли после утреннего ливня, жареного мяса и такой знакомый хлорки, совсем легкий. Я сразу поворачиваю к бассейну. Катрин уже не спешит за мной, уходит в другую сторону, к Ильдару и его телкам.

 Я сбрасываю футболку и шорты и сразу ныряю в воду. Я скучаю по ней.

 Вода обволакивает. Напрягает сразу все мышцы, когда я, вынырнув, делаю взмах руками и без единого брызга погружаюсь опять. Взмах, погружение, взмах, погружение... Так хорошо, твою мать! Так кайфово, что я даже забываю о боли в плече. Но хватает меня ненадолго. Еще один взмах, и по телу бежит болезненный импульс... Блядь! Я выныриваю, держась на воде, пытаясь расслабить верхнюю часть тела. А потом просто ложусь на воду звездой... Закрываю глаза... Покорно лежу, чувствуя легкое покачивание. Оно успокаивает.