Резко отодвигаю тарелку и несусь в свою комнату. Хватаю сумку и выбегаю с ней обратно.

– Ты куда? – спрашивает бабушка. А я молчу. Бегу на улицу и молчу.

 До остановки я продолжаю бежать и, к счастью, оказываюсь на ней одновременно с автобусом. Неважно какой, доехать до любого крупного населенного пункта и найти там аптеку. Не в своей же деревне такое покупать.

 Пока едем, стараюсь ни о чем не думать. Но картинки счастья, о котором я всегда мечтала и теперь ему не суждено сбыться, так и встают перед глазами. А еще – мне трудно дышать. Начинается паника, да такая, что я начинаю поскуливать. Про слезы молчу, они текут потоком по горящим щекам.

– Тебе плохо? – обращается ко мне женщина, сидящая в соседнем ряду. Я отвечаю ей странным жестом – и киваю, и качаю головой. В жизни все плохо! Все!

 Выхожу на конечной. С трудом узнаю местность, но потом ориентируюсь и бреду к ближайшему супермаркета, на вывеске которого, наряду с другими, висит значок аптеки.

Я покупаю текст и, уже держа его в руках, понимаю – ни к чему. Не могла бабушка ошибиться.

Но мне надо это увидеть самой.

 В туалете того же супермаркета, следуя инструкции, делаю тест и жду результата.

 Две полоски появляются быстро, и я зажимаю рот, чтобы не закричать. Отбрасываю полоску бумажки, будто это ядовитая змея, и выбегаю из кабинки.

Мне казалось, что моя жизнь была сломана до этого… Нет, окончательно все сломалось сейчас.

 Я бегу по улицам к автостанции, едва не попадаю под машину, а в голове ничего. Пустота. Я не хочу этого ребенка. Мне не нужен этот ребенок. Это помеха всему…

 Бабушка… Она должна понять. Она мне поможет.

Даже если я ничего ей не расскажу. Потому что не смогу. Потому что вспоминать омерзительно. Хуже только понимать - омерзительное последствие внутри меня! Есть, уже растет и всю жизнь будет напоминать мне о том, что я так хочу забыть.

 Дорога до дома кажется невыносимо долгой. Я ерзаю на сидении автобуса. Все думаю и думаю… Проклинаю! Жалею! И от этого всего начинает болеть голова.

 На остановке меня встречает Митька. Ну почему сейчас? Откуда узнал? Или - случайно оказался здесь? Громко фыркнув, автобус уезжает, а я стою – ноги не идут. Мне кажется, что Митя поймет. Все поймут.

«Конечно, дурочка», – усмехаюсь про себя.

А что я стану делать, когда живот появится?

Нет, нет, нет!

Не появится!

 Иду к Митьке вроде бы легкой походкой, но кажется, что за плечами годы и события. Что со мной сделал этот человек с ледяными глазами?

 Что может быть еще хуже? Наверное, все уже случилось.

 Только снова, когда Митя меня целует, мне противно. Липко, мерзко, неприятно… Я отстраняюсь, а жених смотрит на меня с ухмылкой и говорит:

– Стася, ты как будто повзрослела… И такая сексуальная.

 Глаза его начинают гореть знакомым огнем, а меня начинает тошнить. Бабушка бы сказала, что это все в голове, но я опираюсь на ствол яблони, растущей напротив остановки, и меня выворачивает наизнанку.

 Неужели этот бес внутри меня уже пытается расстроить всю мою будущую жизнь? Меня рвет одной желчью, перед глазами все плывет.

– Эй, крошка, ты чего?

– Беляш съела в поселке, – отвечаю. – Мить, я пойду, отравилась.

 Он понимающе кивает и очень резво стартует совсем не в сторону дома. А я едва дохожу до ворот и снова падаю, едва захлопнув их. Бабушка кормит кур во дворе, но на самом деле просто наблюдает за моими терзаниями, посыпая пшеном двор.

– Стася… – зовет меня через пару минут бабуля,  и я поднимаю голову. – Я тебе подготовила отвар из кувшинки… Если не хочешь носить этого ребенка – выпей, - она говорит не осуждающе, но с явным сожалением. Я встаю, медленно подхожу к бабушке, стараюсь не смотреть в ее глаза, а она тихо добавляет: - Но помни, что это останется на твоей совести, в тебе умрет жизнь, так что не удивляйся, если детский плач станет сниться по ночам.

 Бабушка меня понимает, а я ведь ничего так и не говорю. Я ничего не просила, а она уже все подготовила.

Выход есть.

 И я иду в дом. Стакан стоит на столе в кухне. Спасибо, бабушка!

Граненое стекло касается моих губ…

Жидкость пахнет цветами…

Я делаю первый глоток…

Матвей

– Ты, блядь, каким местом думал, когда на это подписывался? Еще и Шурика втягиваешь!

 Хочу запустить в Ильдара этой стеклянной бутылкой, которую сжимаю в руке. Мне давно плевать на свою жизнь и на то, что со мной будет, но эта хрень… Даже я понимаю, что тут все закончится или зоной, или отпеванием. Этот придурок, кажется, обдолбал коксом последние живые клетки мозга.

– Матвей, расслабься…

 Ильдар усмехается и тянется за зажигалкой. Нет, он точно не понимает. Идиот, мать его. Одно дело принимать наркоту, другое – связаться со сбытом. Как мне кажется, тут даже самый отпитый мозг просигналил бы: «Плохо!»

 И он так спокойно мне предлагает в долю… Уж лучше батино предложение принять, чем ввязываться в такое. Лучше даже прожигать родительские бабки, слыша периодические упреки.

– Так что, Матвей, ты с нами? – спрашивает снова Ильдар, как будто предлагает на Мальдивы махнуть.

– Нет, – отрицательно мотаю головой. – А ты на трезвую голову подумай, надо ли тебе это дерьмо.

– Окей, дружище, – усмешка в ответ, а я понимаю, что ни черта он не станет думать, потому что все уже решил. – А теперь давай хорошенько оттянемся.

 Может, хоть Шурику смогу мозги вставить? Он податливый, легко идет на поводу. Но жажда наживы шальных денег всегда перевешивает разумные доводы.

 Возвращается «шоколадка» Ильдара, алкоголь начинает течь рекой… Все как обычно. Через час к нам присоединяется помятый Саша, приезжают еще какие-то девчонки, силиконовые, пахнущие химией.

 И вдруг в памяти возникает запах пряных трав от волос той деревенской девчонки. Сколько баб я поимел, лиц которых не помню? Много. И ее лица не помню, а вот запах въелся в память. Странно…

– Эй, красавчик! – хихикает одна из приехавших девок. – Не скучай. Я могу поднять тебе настроение. И не только его, – добавляет, сделав, по ее мнению, взгляд роковой красотки.

 В теле что-то щелкает – и от вида, и от интонации, и от взгляда. Просыпается тот самый пресловутый основной инстинкт, который совсем не прочь поднять все, что предложила девушка. Просто хочется. И как-то по хрену, что девка мне не особо нравится. Сиськи есть, причем не маленькие, упругий зад, пухлые губы... этого достаточно для "поднятия". На один раз. И ее лицо, сиськи и другие прелести потом просто сотрутся из памяти. Как многие другие.

 Я хлопаю себя по коленям, и девушка, поняв мой жест, приближается ко мне. Садится, плавно, по-кошачьи. Одну руку кладет мне на грудь, другой перебирает мои волосы.

– А ты симпатяшный, – произносит она. – И тело такое, мускулистое... ты везде такой?

 Фыркаю в ответ и резким движением притягиваю лицо девушки к своему. Целую губы. Остервенело. Помада размазывается и по ее лицу, и по моему. Противная на вкус.

– Полегче, Мэт, не сожри девушку! – с усмешкой кричит Ильдар.

– Мэт? Прикольно, – прерывая наш поцелуй, говорит девушка. – А я Кристина, можно просто Крис.

– Что еще можно? – интересуюсь я и провожу руками по изгибам талии девушки. Она облизывает губы, наклоняется к моему уху и шепчет:

– Все.

 Это заводит. Девушке становится неудобно сидеть на мне, и причину этого она быстро понимает.

– Большой мальчик... – произносит Крис, и я тут же резко поднимаюсь с девушкой на руках. Под многоголосые крики миную гостиную и тащу девушку вверх по лестнице. Толкаю ногой первую попавшуюся дверь. Кровать есть? Отлично. А чья эта комната, не важно. Все равно завтра Ильдар как обычно вызовет клининговую службу. Кладу, нет, даже кидаю свою ношу на постель, застеленную пушистым бирюзовым покрывалом. Смотрю на нее сверху вниз, расстегивая ремень брюк. Девка… Как ее там? Кристина, точно, извиваясь, стягивает с себя маленькое платье и бросает его в меня. Ловлю, ловко. Усмехаюсь, на секунду вспоминая мяч, бассейн... но отгоняю эти воспоминания. А девушка, между тем, уже снимает трусики, а после они тоже летят в мою сторону.