Там на самом верху новый комментарий, он затесался среди положительных отзывов.

Я прокручиваю страницу вниз, и, разумеется, предыдущие отзывы никуда не делись. Ну кто, скажите пожалуйста, возьмет себе ник Беатрис_мертва! Что за нездоровый юмор? И что за нездоровая личность развлекается таким образом? Я снова завожу старую канитель: жму кнопку «Сообщить о нарушениях», рассылаю имейлы и на этот раз пишу в них, что моя жизнь в опасности, а все потому, что на сайте не отреагировали достаточно быстро. Видит бог, мне же угрожают!

«Ты можешь сделать так, чтобы это прекратилось».

О чем вообще речь? Автор комментария хочет, чтобы я во всем призналась? Публично? Меня передергивает.

Я сижу на диване с ноутбуком, уставившись на экран в ожидании, когда очередной коммент подскажет, как мне это прекратить, но вижу лишь новые отзывы обычных, настоящих читателей; они погребают под собой гнусные, те опускаются все ниже, и слава богу. Похоже, никто не обращает на них внимания, и поэтому мне чуть легче.

— Завтракать будешь? Я блинчики жарю.

Утро, и я решительно настроена не позволить мерзким отзывам взять надо мною верх. У меня готов мысленный список, чтобы обращаться к нему всякий раз, когда меня опять одолеет тревога: а) нет никаких доказательств — ну, во всяком случае, больше нет; б) новых комментариев за ночь не появилось — мелочь, а приятно; в) с чего бы хоть кому-то верить в такие гадости? В Сети полно психов, это всем известно. Мне еще и посочувствуют, что я стала мишенью одного из них — я, прославленный автор дивного романа, тронувшего столько сердец. Так что шла бы ты куда подальше, Беатрис такая-сякая. Я зашла так далеко не для того, чтобы сдаться. Во мне еще много боевого запала. Нам предстоят славные совместные выходные, Джиму и мне. Никаких деловых встреч/литературных чтений/теле- или радиоинтервью не назначено, и это к добру, хотя обычно я получаю от выступлений удовольствие. Или получала. Подозреваю, Фрэнки просто все отменил, разгрузил график, чтобы дать мне прийти в себя.

По кухонному столу раскиданы субботние газеты. Стоит чудесная погода, в окно льется свет солнца. Я уже некоторое время бодрствую.

— Блинчики? Нет, спасибо, — отзывается Джим.

— Правда? Но ты же любишь завтракать блинчиками.

— Решил последить за фигурой. — Он улыбается и любезно иллюстрирует свои слова, похлопывая себя по животу.

Я присматриваюсь к нему получше.

— Что это на тебе такое?

Можно смело сказать, что никогда не видела Джима в подобной одежде. Это же что-то… для занятий физкультурой? Да, какой-то спортивный костюм.

— На пробежку собрался.

Я разражаюсь хохотом.

— Быть не может!

Костюм хотя бы не из велюра, спасибо и на том.

— Может-может. У нас какие-нибудь фрукты есть? Или там йогурт? Я бы поел, когда вернусь.

Я опускаю взгляд на сияющие белые кроссовки, которых никогда раньше не видела.

— Господи боже, ладно. Жаль, ты мне не сказал, могли бы вместе побегать.

Джим улыбается.

— Дай мне месяц-другой на раскачку, посмотрим, как дело пойдет. — Теперь он изображает бег на месте, как перед светофором.

— Ну тогда отправляйся, через милю-другую увидимся. И держись подальше от всего, что может искрить, потому что все это, — я указываю на его одежду, — выглядит так, будто готово вспыхнуть в любой момент. — И я машу ему: мол, иди уже.

Он издает короткий смешок и трусцой покидает дом. Я изумленно качаю головой. Нет, ну правда, милота какая. Не могу не думать, что часть этого его новообретенного тщеславия возникла благодаря мне. Я ведь повысила ставки. И выгляжу отлично — ну, не в последние дни, но все же.

Я все равно жарю блинчики, для себя, но вместо кленового сиропа сдабриваю их лимоном и капелькой меда, чтобы почувствовать себя добродетельной, и трюк срабатывает.

В дверь звонят, и я смеюсь про себя. Джим в лучшем случае пробежал полмили и, конечно, не взял ключи.

— Я не… вот дерьмо, что на этот раз? — На пороге стоят детектив Массуд и этот, второй, как бишь его фамилия? Карр, вот. Я плотнее запахиваю халат на груди. — Наверное, я должна вас впустить?

— Вы не обязаны, миссис Ферн, но нам показалось, лучше прийти самим, чем тащить вас в участок, учитывая вашу… известность. Но решать вам. — Массуд говорит с каменным лицом, вроде бы всерьез, но все-таки саркастично.

— Могу я сперва хотя бы одеться? — Я тоже пытаюсь продемонстрировать сарказм, однако она говорит:

— Да, можете. Мы подождем снаружи.

Я мчусь в спальню и поспешно натягиваю на себя что-то более подходящее. Надеюсь, мне удастся разобраться с их вопросами — неважно, какими именно, — до возвращения Джима. Приведя себя в порядок, я приглашаю детективов в гостиную.

— Итак, чем могу помочь?

Карр снова вытаскивает свой блокнотик, предоставив Массуд вести разговор.

— Нам нужно прояснить кое-что насчет ваших перемещений в день смерти госпожи Джонсон-Грин.

— Зачем? Какое это имеет значение?

— Вы показали, что в районе двенадцати тридцати были в районе, где расположен офис мистера Грина.

— И что?

— Вы по-прежнему на этом настаиваете?

— Да в чем дело?

Массуд испускает вздох.

— Миссис Ферн, как мы уже вам объясняли, мы пытаемся понять, что именно произошло с госпожой Джонсон-Грин. Будьте так добры ответить на мои вопросы. Повторяю, вы по-прежнему настаиваете, что в тот день были неподалеку от офиса мистера Грина и видели его?

— Кажется, это было именно тогда, но, может, я и ошиблась.

Детектив поднимает бровь:

— Но вы так уверенно говорили.

— Да, я считаю, что видела Джорджа именно в тот день, но на все сто процентов гарантировать не могу.

— Ясно.

— Вы не ответили на мой вопрос. Что вообще происходит? Я думала, вы уже все выяснили, и Джордж то же самое сказал. Вы же больше его не подозреваете, да? Уверена, он сможет подтвердить, что находился именно на работе. В конце концов, у него там людный офис, и алиби у него должно быть… как там у вас говорят… железное?

— Нас интересует не то, где находился мистер Грин, мэм.

— А что же тогда?

— Нас интересует, где находились вы.

Я разражаюсь громким хохотом и хохочу дольше, чем следовало бы. Если я не возьму себя в руки, смех грозит перерасти в истерику.

— Я? — удается мне выговорить, когда я справляюсь с собой и вытираю выступившие от смеха слезы. — Где находилась я? Нелепость какая. При чем тут мое местонахождение?

— Мы не делаем никаких предположений, миссис Ферн, но хотели бы исключить любую возможность того, что кто-то побывал в квартире госпожи Джонсон-Грин в день ее смерти.

— Я поняла. У вас, должно быть, совсем глухо с уликами, раз вам больше нечем заняться, кроме как слушать соседские сплетни и вот так преследовать родных и друзей Беатрис. Постыдились бы! У Беатрис есть право покоиться в мире, а у тех, кто ее любит, — горевать без вмешательства посторонних, вместо того чтобы терпеть возмутительные до непристойности истории, которые распространяют дешевые бульварные издания. Может, вам откаты платят? Сговорились, небось, с таблоидами, что будете снабжать их гнусными слухами об успешных порядочных людях? В полиции такая маленькая зарплата?

Дыхание у меня учащается, щеки становятся горячими. Я знаю, что голос звучит визгливо, но, говорят, лучшая защита — это нападение, и во мне сильна надежда на правоту этого высказывания.

Детективы переглядываются. Они явно не привыкли, чтобы с ними так разговаривали.

— Если на этом все, мне бы хотелось, чтоб вы ушли.

— Нам удалось получить подтверждение, миссис Ферн, что в тот день вы были у парикмахера, но ни в одном из названных магазинов вас не вспомнили. Может, сохранились чеки или что-то в этом роде?