Я в одиночестве отправляюсь в постель, но мысли по-прежнему роятся в голове, мешая заснуть. Мне хочется, чтобы пришел Джим. Я медленно встаю, натягиваю висящий на внутренней стороне двери банный халат и медленно бреду вниз по лестнице сделать себе чашечку травяного чая.

Бедный Джим до сих пор весь в трудах. Я вижу свет, который льется через щелку под закрытой дверью, и уже собираюсь постучать и спросить, не заварить ли травок и для него тоже, но слышу из кабинета какие-то звуки.

Я открываю дверь и вижу, что он сидит в какой-то странной позе, сжавшись в своем кресле за письменным столом и плечом прижимая к уху телефон.

— Да-да-да! Конечно, все будет… — шепчет он, но шепот больше похож на шипение. — Больше так не делай. Пожалуйста, я знаю, ты…

Я стучу по двери костяшками пальцев по двери, чтобы дать о себе знать, и Джим подскакивает от испуга.

— Мне пора, — говорит он в телефон уже нормальным голосом и сбрасывает звонок.

— Все в порядке? — спрашиваю я.

— Да, нет, вроде того. Просто надо кое с чем по работе разобраться.

— Кто звонил?

— Терри. Пристал ко мне с одной темой.

— Мне кажется, поздновато для разговоров.

— Я думал, ты спишь. — Теперь он перекладывает по столу бумаги, якобы наводя порядок.

— Уже нет. Решила вот чаю выпить. Тебе заварить?

— Нет, спасибо, у меня еще дела.

— О’кей, тогда занимайся ими, а я тебя оставлю.

Сильно сомневаюсь, что звонил Терри, и не понимаю, зачем Джим мне лжет, но интуиция велит не развивать эту тему. Не знаю, как тут реагировать, но, по крайней мере, отвлекаюсь от мыслей, которые одолевали меня до сих пор.

Я завариваю чай и замечаю на кухонном столе книгу, которую дал мне Джордж. Когда чай готов и я собираюсь пойти с ним к себе наверх, то решаю прихватить и ее тоже — посмотрим, что это за «любимая книга Беатрис», — но что-то в ней кажется мне странным. Она вроде бы и тоненькая, но какая-то неравномерная по толщине. Я ставлю чашку на столик у кровати, сажусь и раскрываю книгу. Что-то выпадает из нее на пол, и я немедленно опознаю текстуру: такая бывает у бумажных носовых платков и полотенец. Листок сложен пополам, но неаккуратно, кривовато.

Я быстро поднимаю его, разглаживаю, смотрю на него, а потом закрываю глаза и прижимаю руку к груди, чтобы утихомирить зачастившее сердце. Потом снова смотрю на листок, запрокидываю голову и испускаю долгий стон крайнего облегчения. Это не какой-нибудь бумажный носовой платок, который использовали вместо закладки. Это та самая коктейльная салфетка.

Разве не удивительно, как все может измениться в один миг? Невероятно, как обернулось дело. Я встаю поздно, проспав всю ночь сном младенца, хотя, как любит говорить Джекки, у людей, которые поминают младенческий сон, явно не было своих детей. Ночью, прежде чем снова лечь, я взяла эту дебильную салфетку, изорвала как можно мельче и смыла клочки в унитаз. Так что сегодня — здравствуй, мир! — я опять прославленная писательница, на минуточку, номинант премии Пултона, и мне уже удалось свести почти все концы с концами, осталось совсем чуть-чуть.

Нужно разобраться с Ханной.

Учитывая происходящее, особенно полицию, думать об этом не хочется. При мысли о нашем последнем разговоре меня передергивает. Когда она сказала, что нашла среди бумаг Беатрис канву «Бегом по высокой траве», мне на какой-то ужасный миг показалось, что вокруг меня сдвигаются стены. Но я зашла так далеко не для того, чтобы меня вывел на чистую воду кто-то вроде Ханны.

Не сомневаюсь, она проглотила мое сомнительное объяснение. Понятно, оно до сих пор сбивает ее с толку, но другого варианта все равно нет, а мой звучит вполне резонно. Даже убедительно, учитывая, что мы с Беатрис дружили.

Как только добуду рукопись, немедленно от нее избавлюсь. Или даже перепишу сперва своим почерком, если удастся найти похожую бумагу. Тогда никто не сможет отрицать, что записи сделаны мною, это пригодится, если нечто подобное произойдет снова.

Только вот рукопись пока не у меня, и дела обстоят так уже довольно давно, хоть Ханна и пообещала немедленно прислать ее мне. Вот в чем сложность, когда речь заходит о доверии к людям, которые собираются совершить правильный поступок: они крайне редко доводят дело до конца, а ты веришь их обещаниям, расслабляешься и считаешь, что все уже сделано и от тебя ничего не требуется.

Я звоню Ханне на работу. Ее там нет, и я не оставляю сообщения. Однако тут же раздается телефонный звонок, и не на мобильник, а на домашний телефон, который вообще-то крайне редко подает признаки жизни. Я даже сомневаюсь, что давала кому-нибудь его номер, но, наверное, Ханна каким-то образом его добыла и вот теперь перезванивает. Я снимаю трубку:

— Алло?

На том конце провода тишина. Не такая, как бывает, когда не установилось соединение, а как будто кто-то слушает, но молчит.

— Алло? — снова говорю я, потом вешаю трубку.

Люди так грубы! Ясное дело, кто-то ошибся номером, но ведь не расстреляют же его, если он скажет об этом и извинится.

Я возвращаюсь на диван и продолжаю мысленно планировать свое утро. Позже у меня будут литературные чтения — до чего же мне нравится говорить такие вещи! — но сперва надо разобраться с электронной почтой и понять, есть ли время на маникюр. Вероятно, нет, но я могла бы…

Телефон снова звонит.

— Да?

На этот раз женский голос просит Джима. Прямо с места в карьер:

— Джим дома?

Ни тебе «пожалуйста», ни «здравствуйте», ни «извините за беспокойство».

— Нет, его нет, а кто спрашивает?

«Я ему не секретарша, — думаю я, — ты мне домой звонишь, прояви вежливость».

— А где он? — спрашивает женщина.

— Извините, с кем я говорю? — Я что, сказала «извините»?

Слышу, как грубиянка вздыхает, как будто расспросы совершенно не ко времени.

— Алло? Вы меня слышите?

— А где он? — интересуется она.

— На работе, куда вам следовало позвонить с самого начала. А вы звоните домой. Кто это?

— На работе его нет, я уже три раза туда звонила. Передайте, что звонила Элисон. — Тут она запоздало и небрежно добавляет: — Пожалуйста.

— Насчет чего? — спрашиваю я, но трубка уже умолкла.

Элисон. Та молоденькая сучка, которая болталась с Джимом перед нашим домом. И которую я, вне всякого сомнения, мельком видела несколько месяцев назад, в тот вечер, когда встречалась в баре с мужем и его сотрудниками. Я потом поговорила с ним об этом, спросила: «Тебя что, Элисон ждала?», а он напрягся и ответил: «Эмма, не говори глупостей». Но теперь мне кажется, что я все-таки видела Элисон, которая поджидала Джима. Значит, у них была интрижка, я это чувствую. А что теперь надо этой нахалке? Между ними до сих пор что-то есть? Уверена, именно с ней Джим разговаривал сегодня ночью. Уж точно не с Терри — до чего, на самом деле, тупое вранье и как оно недостойно Джима!

Господи, и знать не знала, что он из таких придурков. Профессор, который трахает свою молодую студентку? Я вас умоляю!

У меня сводит живот. Что затевает Джим? Как он может так со мной поступать? Я все для него делаю и готова делать дальше. Мне нельзя его потерять, это просто не вариант. Я так старалась наладить семейные отношения, вкладывалась в наш брак. Мы прекрасная пара, мы счастливы, нам хорошо вместе. Два успешных человека, которые по-настоящему друг друга любят. Все, кто нас знает, завидуют. Может, все-таки у него нет никаких шашней на стороне? Я вспоминаю ночной телефонный разговор и понимаю, что тон у Джима был не влюбленным, а недовольным. Может, Элисон сама в него вцепилась, а он знать ее не хочет. Да, больше похоже на правду. Она ведь только что сказала, что трижды ему звонила, а он не перезвонил? Я ухмыльнулась. Если эта девочка думает, что благодаря настойчивости ей удастся отбить у меня мужа, ее ждет разочарование. Джим ненавидит, когда к нему пристают.

Я звоню Джиму в контору, якобы чтобы передать сообщение. Дженни, администратор, немедленно нас соединяет. Замечательно.