— Боже, наверное, у вас страшно интересная жизнь! — восхитилась Кэрол, когда Вероника объяснила, что и для кого делает, и разговор свернул на «А вы встречались с таким-то?» и «Что вы думаете о таком-то романе?». Кэрол с притворным вздохом повернулась к моему мужу: — Ты никогда не думал, Джим, почему мы выбрали такую сухую, скучную профессию? Тебе не кажется, что мы сидим у себя в конторе, как крысиная стая, пока все остальные замечательно проводят время, занимаясь творчеством? Потому что мне именно так и кажется, — с легкой завистью заключила она.

— А мне нет, — ответил Джим. — То, что мы делаем в «Форуме миллениум», по меньшей мере так же важно для человечества, как искусство, об этом можешь не беспокоиться.

По-моему, его реплика прозвучало несколько напыщенно. Я заметила, как Кэрол подмигнула ему, словно говоря: «Да я просто их ублажаю, не принимай всерьез», хотя, может, я сама придумала подтекст.

Я сидела и ждала, когда кто-нибудь, желательно Джим, скажет что-нибудь вроде: «Какое совпадение! Напротив вас сидит Эмма, и она только что опубликовала книгу».

— А вы читали Эммину книгу? — внезапно спросил Терри, и мне захотелось расцеловать его, дай ему бог здоровья.

— Нет, — покачала головой Вероника, озадаченно глядя на меня. Это был скорее вопрос, чем ответ, к которому она только подбиралась. — Вы не упоминали о ней, Эмма. Так вы пишете?

— Просто к слову не пришлось, — я с улыбкой пожала плечами. — Но да, я только что опубликовала первый роман.

Я почти трепетала от сильного возбуждения в ожидании предстоящего разговора и столь же сильной тревоги, как бы мне не перестараться и не спугнуть Веронику. Терри встал из-за стола и вернулся с книгой.

— Вот, — сказал он, протягивая ее Веронике, — взгляните. Роман очень хорош, больше того: он потрясающий. — При этом Терри глядел на меня, и я с благодарностью улыбнулась ему, хоть и была несколько смущена.

Вероника взяла книгу со словами:

— Извините, но я пока не читала этот роман. Но непременно с ним ознакомлюсь.

— Удивительно, что ты купил мою книгу, Терри, — заметила я. — Стоило только сказать, я с удовольствием подарила бы тебе экземпляр.

— Ну и подари, ведь этот томик останется у Вероники. Думаю, она вас заворожит, — обратился он к Веронике.

Я была поражена тем, что он понимает, насколько для меня важно, чтобы Вероника прочла роман и, возможно, написала о нем в «Нью-Йорк таймс». В этот миг я любила Терри всей душой.

— Спасибо, — сказала Вероника, — буду рада почитать. Эмма, когда она вышла?

Я ответила, потом последовали новые вопросы, но я возразила, что лучше прочесть роман без подготовки, ничего не зная о его фабуле.

В последующие дни я, невзирая на все старания, так и не смогла припомнить о том вечере ничего, кроме этого момента. Мы провели у Терри еще некоторое время, но память не сохранила ни одной детали: хоть я и поддерживала разговор — проявляя внимание, отзывчивость, остроумие и любознательность, — в голове занозой сидело, что Вероника заберет с собой мою книгу. Если она прочтет роман и он ей понравится, то, может, у нее возникнет желание написать о нем, а если такое случится — ну, об этом я даже думать не могла, не хватало мужества.

В тот вечер мы все обменялись визитками, но я решила не звонить Веронике с вопросом, что она думает о книге. Это выглядело бы слишком назойливым, к тому же она наверняка не скажет, если роман ей не понравится. Однако через неделю я стала думать, что она совершенно обо мне забыла, положив книгу в груду других, и мое нервное возбуждение стало ослабевать.

Прежде чем она со мной связалась, прошла всего неделя, которая, впрочем, показалась мне вечностью. Звонок настиг меня на работе в магазине.

— Эмма, это Вероника Хиллард, мы с вами на ужине познакомились, — представилась она, как будто я нуждалась в напоминании о том, при каких обстоятельствах это произошло.

Сердце подпрыгнуло у меня в груди.

— Вероника! Очень приятно, что вы позвонили. Как у вас дела?

Я махнула рукой Джекки, показывая, что должна отлучиться в кабинет на задах магазина, она кивнула и встала за прилавок. Мы с Вероникой обменялись неизбежными светскими любезностями, и она перешла к делу:

— Книга мне понравилась, Эмма, в самом деле понравилась. Терри не солгал, она потрясающая. Мои поздравления.

Меня захлестнула волна радости. Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, хоть что-то, но не смогла издать ни звука.

— Я только что звонила Фрэнки Бадосе, — продолжала Вероника. — Пусть знает: раз уж мы до сих пор не написали о вашей книге, я возьму на себя смелость это сделать. Думаю, вы останетесь довольны. Обзор выйдет в следующем номере, на этой неделе.

Воскресной ночью я проснулась, чувствуя себя совершенно больной. И в полном ужасе. Меня вот-вот разоблачат, осудят и повесят по одной простой причине: никто не поверит, что неизвестная тридцатидвухлетняя владелица магазина могла написать такую хорошую книгу. Из небытия возникнут мои учителя, возвещая, что в школьные годы я ни разу не родила ни одного хоть мало-мальски запоминающегося текста, и удивляясь, как же мне удалось создать подобный роман. Ни в коем случае нельзя было соглашаться на эту авантюру. К тому же существовала вероятность, что на самом деле книга Веронике не понравилась. Могло такое быть? Вдруг она из вежливости морочила мне голову, и я вот-вот обнаружу, что на этой неделе никакого обзора нет, и мне достанутся одни отговорки?

Конечно, все это ерунда, а меня просто снова настиг приступ паранойи. Было три часа ночи, и я лежала, уставившись в потолок. Казалось, мне снится кошмар, да вот только я не спала. Почему, гадала я, именно в три часа ночи темный, тихий мир чистой правды, скользнув в постель, устраивается рядом и не дает с облегчением забыться сном? Я давным-давно прочла где-то нечто подобное, и до чего же уместными показались мне сейчас эти строки! О чем вообще я думала раньше? Нельзя было в это лезть: даже если мне поначалу удавалось прикидываться, теперь меня непременно разоблачат. Никто в здравом уме не поверит, что я, старая добрая я, просто проснулась однажды утром и ни с того ни с сего создала шедевр.

Мобильник на тумбочке зажужжал и засветился, я взяла его и, еще не глядя на экран, догадалась, что пришло сообщение от Беатрис.

«Не спишь?» — гласило оно.

«Сама как думаешь?» — набрала я.

«Спи давай», — пришел ответ.

Я беззвучно засмеялась. «И тебе того же!»

«Вся оставшаяся жизнь начнется для нас завтра».

«Это как раз и пугает», — ответила я.

Беатрис прислала в ответ смайлик, и я снова уставилась в потолок.

— После этого ты станешь знаменитой, — заявила Беатрис, когда я рассказала о звонке Вероники. У нее было больше уверенности насчет содержания обзора, ведь Вероника сказала, что книга ей понравилась; о чем же я беспокоюсь?

До того, как я смогу прочесть рецензию на сайте, оставалось еще три часа, и меня швыряло от отчаяния к неверию, от возбуждения к гордости.

Рядом тихо похрапывал Джим, он лежал на боку, забросив руку мне на грудь, и от контакта с его кожей было спокойнее. Я легонько погладила его по предплечью, он издал во сне довольный звук, и я подумала, не снюсь ли ему сейчас.

Джим понятия не имел, что значил для меня наступающий день, но на удивление старался быть участливым и внимательным. Благодаря ему я чувствовала себя очень-очень счастливой, поэтому мысль о том, что мою махинацию раскроют, повергала в глубокое темное отчаяние. Что тогда будет с нашими отношениями в том маловероятном случае, если они вообще уцелеют?

Вскоре после пяти утра я поняла, что точно не усну, осторожно сняла с себя руку Джима, тихо встала, сгребла с тумбочки телефон, с крючка за дверью — банный халат, попыталась вспомнить, где оставила тапочки, и нашла их в ванной. Потом практически бесшумно спустилась по лестнице, прокралась в кухню и включила кофеварку.

Я редко вставала в такую рань, но мне нравились тихие часы перед самым рассветом. Они давали простор мыслям, и я подозревала, что фонтан творчества должен в такое время бить мощной струей. Я решила попытать счастья: поработать над романом с утра пораньше и посмотреть, что из этого выйдет.