Вопрос об отношении обер-прокурора к контрреформам был и остается для исследователей его биографии и внутренней политики самодержавия последних десятилетий XIX века одним из самых сложных. Размышлять об этом начали уже современники. Высказывалось мнение, что в отношении к контрреформам проявилась сущность натуры обер-прокурора как «бюрократического нигилиста», всё подвергавшего сомнению, но бессильного что-либо сотворить. Однако с этим мнением не согласуется необычайная по масштабам и энергичная деятельность обер-прокурора в духовно-идеологической сфере, в частности на поприще развития церковных школ для народа. Предпринимались также (прежде всего, в советской историографии) попытки доказать, что Победоносцев, в сущности, был сторонником контрреформ, критикуя лишь их частные аспекты. Однако обер-прокурор наносил удар именно по важнейшим положениям, лежавшим в основе реакционных мер Александра III. Так или иначе, вопрос об отношении Победоносцева к контрреформам остается во многом открытым. Между тем очевидно, что для самого обер-прокурора эта проблема была очень важна.
«Законодательством минувшего 25-летия до того перепутали все прежние учреждения и все отношения властей, внесено в них столько начал ложных, не соответственных с внутренней экономией русского быта и земли нашей, что надобно особливое искусство, чтобы разобраться в этой путанице»; «Я вижу с великой скорбью, как всё оно (чиновничество. — А. П.) постепенно развращалось, как разрушались все начала и предания долга и чести, как люди слабые, равнодушные, ничтожные заступили место крепких и нужных»{432} — эти и подобные фразы, в изобилии представленные в переписке Победоносцева, казалось бы, не оставляют сомнений, что нововведения 1860—1870-х годов он безусловно отвергал, а шаги к их пересмотру должен был встретить с одобрением. Об этом вроде бы свидетельствовали и предложения, с которыми обер-прокурор начал выступать сразу после воцарения Александра III. Уже в конце марта 1881 года он ходатайствовал перед царем о содействии представителям администрации (попечителям учебных округов), вмешивавшимся в дела университетов, невзирая на предоставленную этим учебным заведениям автономию: «Остановить ее (смуту. — А. П.) нетрудно. Стоит только дать твердую поддержку людям порядка, которых везде много, но которые всюду обескуражены действиями министерской власти»{433}.
В сфере начального и среднего образования, по мнению обер-прокурора, следовало провести меры, фактически восстанавливающие принцип сословности, от которого также пытались отказаться в 1860—1870-е годы. «Люди низшего класса», заявлял он, должны получать «нехитрое, но солидное образование, нужное для жизни, а не для науки», не пытаться подниматься по образовательной лестнице «дальше и дальше к университетам». В подобных попытках, полагал Победоносцев, проявляется «фальшивая тяга кверху», из-за которой «отпадающие недоучки гибнут, отрываясь от среды своей». Наконец, обер-прокурор отвергал принцип выборности, на основе которого было реорганизовано управление крестьянами после отмены крепостного права, поскольку в малокультурной крестьянской среде он приводил к тому, что всё влияние на местах принадлежало «кулакам и горланам сходки». «Власть, — наставлял Победоносцев Александра III, — для того, чтобы быть властью действительной, должна носить на себе печать государства и иметь опору свою вне среды местной общественности»{434}.
В профессионально близкой ему судебной сфере обер-прокурор не ограничился общей критикой либеральных принципов, а выдвинул развернутый проект преобразований, предполагавший практически полную отмену основ судебных уставов 1864 года — всего того, за что сам он рьяно выступал в начале царствования Александра II. Опыт пореформенного развития, выявивший, с точки зрения обер-прокурора, преобладание в натуре человека негативных черт, трансформировал все принципы 1864 года в их противоположность: публичность превратила суд в спектакль ввиду «слабости нашей общественной среды губернской и уездной, при отсутствии в ней серьезных умственных интересов, при господстве в ней привычек к праздности, ищущей развлечения и сильных ощущений»; несменяемость судей полностью потеряла смысл, «ибо в нашей истории не могло образоваться доныне особливое судебное сословие, крепкое знанием, преданием и опытом и связанное чувством и сознанием корпоративной чести». Деятельность же адвокатов якобы стала нести едва ли не физическую угрозу всем участникам судебного процесса: «…терроризируют на суде и судей, и обвинителей, и свидетелей, возбуждая публику искусственными приемами, действующими на нервы».
Однозначно отрицательно оценивались обер-прокурором выборный мировой суд и присяжные, в эффективности которых он сомневался с самого начала. Все эти институты подлежали существенному ограничению или ликвидации. Функции же охраны прав и безопасности обывателей должны были, по мнению Победоносцева, выполнять не столько судебные органы, сколько администрация. Он настаивал: «Со стеснением исполнительной власти, долженствующей действовать быстро и на месте к устранению зла и к обеспечению безопасности, остались необеспеченными вовсе те самые существенные для народа интересы порядка, коих суд предполагался хранителем, но коих охранять он не в силах»{435}.
Испытывая к судебным уставам 1864 года острую, граничившую с аффектом неприязнь, руководитель духовного ведомства спустя два десятилетия выступил главным инициатором мер, нацеленных на пересмотр либеральных судебных законоположений. Под его давлением был принят закон о дисциплинарной ответственности судей (1885), ограничена гласность судебных заседаний (1887), сокращена компетенция суда присяжных (1889). Министр юстиции В. Д. Набоков, не проявлявший, по мнению Победоносцева, должной энергии в борьбе против судебных уставов, в 1885 году был смещен по его настоянию. Его преемник Николай Авксентьевич Манасеин вел себя, по воспоминаниям современников, «как приказчик» Победоносцева, и существенно продвинулся вперед в деле пересмотра судебных порядков. Эти и другие меры, а также приведенные выше высказывания обер-прокурора дали повод ряду историков называть его активным сторонником контрреформ или даже их инициатором. Однако реальность была намного сложнее.
Если оставить в стороне вопрос о судебных уставах (к которым у Победоносцева были претензии со времен его участия в правительственных комиссиях 1860-х годов), можно заметить любопытную особенность: каждый раз, когда намечался переход от общих рассуждений о необходимости «укрепления сильной власти», «борьбы со смутой» и т. д. к конкретным мерам по пересмотру законодательства 1860—1870-х годов, обер-прокурор — казалось бы, решительный и несгибаемый борец с либерализмом — начинал проявлять осторожность. Это стало очевидно уже в 1883–1884 годах, когда в верхах был поставлен вопрос о принятии нового университетского устава, призванного отменить введенное за 20 лет до этого либеральное законодательство о высшей школе. Эта мера вроде бы соответствовала самым заветным чаяниям Победоносцева, однако он воспринял ее без всякого энтузиазма. Более того, он начал пугать инициаторов контрреформы — М. Н. Каткова, Д. А. Толстого, И. Д. Делянова — едва ли не катастрофическими последствиями: «…последует такой в деле народного образования крах, что сам виновник реформы Делянов не переживет его»{436}. Сопротивление обер-прокурора удалось сломить лишь после того, как проект контрреформы был вынесен на обсуждение особого совещания со специально подобранным составом сановников. Оставшись среди них в одиночестве, обер-прокурор был вынужден смириться.
История повторилась при обсуждении последующих мер из пакета контрреформ — введения должностей земских участковых начальников, призванных ужесточить надзор за крестьянским самоуправлением, и нового положения о земстве. Опять, когда дело дошло до обсуждения конкретных аспектов предстоящих преобразований, обер-прокурором овладели нерешительность и скептицизм, он начал высказывать возражения против предложенных мер, причем возражения эти, подчеркнул историк Петр Андреевич Зайончковский, касались не каких-то второстепенных аспектов нововведений, а их принципиальных основ{437}. В случае с университетской контрреформой это был протест против расширения власти попечителя учебного округа за счет прерогатив ректора, полного отстранения преподавателей от выборов ректора, а главное — введения государственных экзаменов, с помощью которых разработчики контрреформы намеревались контролировать содержание преподавания. При разработке законопроекта о земских начальниках Победоносцев выступал против соединения в их руках судебной и административной власти, придания этому институту сословного характера (земским начальникам на местах подчинялось бы только крестьянство). Наконец, в случае с земской контрреформой удар наносился по центральной идее проекта — попытке ликвидации самостоятельных исполнительных органов земств — управ, с заменой их специально созданными бюрократическими структурами.
