По мнению консервативного сановника, неправославные исповедания если и могли существовать в России, то лишь на правах своего рода частных обществ, никак не связанных с государственной властью, хотя и находящихся под ее надзором. В 1883 году Победоносцев выступил против предложения бывшего кавказского наместника и председателя Государственного совета великого князя Михаила Николаевича учредить в Тифлисе за государственный счет мусульманское женское училище. «Когда, — заявлял глава духовного ведомства, — правительство русское берет на себя это дело и роль, так сказать, блюстителя за воспитанием в строго мусульманском законе — положение становится фальшивым»{417}.
По мнению Победоносцева, в торжественных случаях не следовало оказывать государственные почести армянскому католикосу, несмотря на то, что его деятельность вполне соответствовала интересам российского правительства. Что касается ходатайств о разрешении преподавания в Тифлисской гимназии на армянском языке, то их, по мнению обер-прокурора, не стоило принимать в расчет. «Католикос угрожает выходом (то есть отставкой. — А. П.), — писал глава духовного ведомства Делянову. — А пусть его выходит. Если правительство слабо, оно этого убоится. Если же оно имеет твердую мысль, то от него зависит не утвердить новых выборов (католикоса. — А. П.)… А всего существеннее — взяться за церковные имения. Это будет надежная узда»{418}.
По инициативе главы духовного ведомства и его сотрудников из числа церковных иерархов в правительстве было начато обсуждение законопроектов, направленных на ограничение автономии иноверных религий. И хотя наиболее радикальные предложения о полной отмене официального узаконения неправославных конфессий не прошли, закрепленные государственной властью права иноверия всё же были существенно ограничены.
В рамках текущей управленческой деятельности обер-прокурор бдительно следил за функционированием иноверческих религиозных организаций — в частности, в 1885 году скрупулезно контролировал подбор кандидата на должность оренбургского муфтия (духовного главы мусульман европейской части России). Претендент должен был быть «индифферентен в религиозном смысле». Однако и здесь надо было проявлять бдительность, ибо «индифферентизм религиозный иногда удобно соединяется с фанатизмом политическим или племенным»{419}.
Попытки Победоносцева вмешиваться в жизнь иноверных исповеданий, поставить их под свой контроль касались самых разных течений иноверия, однако его наибольшее внимание и самую острую неприязнь вызывал, безусловно, католицизм.
Католическая церковь, по крайней мере со времен Польского восстания, воспринималась Победоносцевым как передовой отряд и едва ли не главное орудие натиска, направленного с Запада, и в силу этого — как наиболее зловещий враг России. Папство, писал он Николаю II в 1899 году, во всём поддерживает западные государства, которые «высматривают наши болезни и хотят ими воспользоваться и, где возможно, прижать нас». В основе деятельности католической церкви лежит стремление к мировому духовному господству, прежде всего — подчинение своей власти России, и даже смена лиц на папском престоле не может внести в эту линию никаких изменений: «…вековая политика римской курии остается та же, и каков бы ни был папа, он не властен изменить ее». В России, подчеркивал обер-прокурор, взаимоотношения с католицизмом осложнялись веками существовавшим русско-польским соперничеством: в пределах Российского государства «на Литве и в юго-западном крае масса русского народа составляет предмет исторической, доныне длящейся тяжбы между Россией и Польшей». «Это, — заявлял Победоносцев, — вопрос жизни и смерти между ними и нами: быть или не быть России»{420}.
Считая, что компромисс между православием и Россией, с одной стороны, католицизмом и польским движением — с другой, абсолютно невозможен, Победоносцев выступал категорически против смягчения национально-религиозной политики на западных рубежах империи, к чему в начале 1880-х годов склонялся ряд высокопоставленных сановников, в частности варшавский генерал-губернатор Петр Павлович Альбединский. Бытует мнение, писал обер-прокурор Игнатьеву в октябре 1881 года, что в Польше и Западном крае[25] «всё будто бы уже замирено и спокойно. А я думаю совсем напротив: именно теперь настает кризис дела»{421}. Поэтому консервативный сановник методично срывал все попытки компромисса с иноверием. «В настоящее время, — заявлял он в письме министру внутренних дел Д. А. Толстому, — даже не Альбединский правит, а его канцелярия, состоящая из поляков и полякующих»{422}. По настоянию обер-прокурора был сохранен обрусительный характер начальных народных школ в Польше и западных губерниях. Прекратилось случавшееся ранее перечисление в католицизм бывших католиков и униатов, заявлявших, что их насильственно приписали к православию. Эти и другие меры надолго обеспечили жесткую национально-религиозную политику на западных рубежах империи, содействовать проведению которой с 1883 года стал герой Русско-турецкой войны генерал-фельдмаршал Иосиф Владимирович Гурко, заступивший на место умершего Альбединского.
Занимая по этому вопросу жесткую позицию, Победоносцев в некоторых случаях всё же считал необходимым проявлять осторожность. Именно таким было поначалу его отношение к немецким элитам Прибалтийского (Остзейского) края и распространенному в этом регионе лютеранству, а также к периодически возникавшим здесь конфликтам на религиозной почве, связанным с заявлениями местных жителей — латышей и эстонцев — о желании перейти в православие. Как ни парадоксально, подобные заявления обер-прокурор на первых порах встречал без особого энтузиазма, ибо небезосновательно усматривал в них социальную подоплеку — стремление коренных жителей выйти из-под власти немецкого дворянства. Втягиваться в эту борьбу, связанную с протестом против давно сложившейся в империи системы социально-политических отношений, ему, естественно, не хотелось. Останавливало и понимание ограниченности возможностей Русской православной церкви в крае, где давно сложился собственный социально-культурный и религиозный уклад. «С одной стороны, — описывал Победоносцев Е. Ф. Тютчевой ситуацию в Прибалтике, где он побывал вскоре после назначения на пост обер-прокурора, — богатое всякими силами… лютеранство, с другой — наши убогие, нищенские церкви и приниженность духовенства… Дивно, чем мы еще держимся: так слабы наши силы!»{423}
Из этих соображений Победоносцев рекомендовал православному духовенству в Остзейском крае проявлять крайнюю осторожность, когда в 1883 году в связи с коронацией Александра III среди местных жителей возникло очередное движение за переход в православие. Однако надолго сохранить нейтралитет в развернувшейся вероисповедной борьбе он, разумеется, не мог. Первые же негативные отзывы местных баронов и пасторов о православии, их попытки остановить начавшееся движение заставили обер-прокурора занять гораздо более агрессивную, наступательную позицию по отношению к местным элитам. Он заявил, что считает невозможным «отдавать себя со связанными руками, и Церковь, и народность в руки иноверцам и иноземцам, смотрящим с презрением на нас и на нашу Церковь»{424}.
Последовали жесткие ограничительные меры по отношению к местной верхушке. Принимать в православие предписывалось через три недели после прошения (а не через полгода, как требовали бароны и пасторы). Землевладельцам запрещалось взимать с православных арендаторов традиционные для этого края сборы на содержание лютеранского духовенства, вводился закон о возможности принудительного отчуждения земель на нужды Русской православной церкви. В 1885 году были восстановлены отмененные за 20 лет до этого предбрачные подписки с разноверных супругов об обязательном воспитании детей в православии. Победоносцев поддержал эту меру, заявив, что отмена подписок обратилась «в страшное орудие лютеранской пропаганды и онемечения во всех слоях общества»{425}. Подтверждалось правило, согласно которому лица, записанные в православные метрические книги, не могли обращаться к пасторам за исполнением духовных треб, даже если считали себя лютеранами.
