Руководствуясь подобными соображениями, Победоносцев, едва вступив на пост обер-прокурора, развернул натиск на инаковерие буквально по всем направлениям. Уже в мае 1880 года он добился созыва особого правительственного совещания, которое постановило запретить пашковцам устраивать религиозные собрания и вести благотворительную деятельность, приняло решение конфисковать изданную ими литературу. Лидеры движения Пашков и граф Модест Модестович Корф, попытавшиеся в 1884 году собрать в Петербурге общероссийский съезд представителей различных ветвей инаковерия, были по настоянию Победоносцева высланы за границу, и обер-прокурор бдительно следил, чтобы они не смогли вернуться в Россию.

Глава духовного ведомства всячески стремился сбить ту волну выступлений с требованием расширения свободы совести, которая поднялась в начале 1880-х годов и явилась одним из отзвуков общественно-политического кризиса. Конечно, нельзя сказать, что Победоносцев добился всех поставленных целей. Он, в частности, не смог предотвратить принятие давно готовившегося закона от 3 мая 1881 года, несколько расширявшего права иноверцев, однако постарался ограничить его применение путем принятия разного рода подзаконных актов. О дальнейшем расширении прав представителей религиозного инакомыслия речь, разумеется, уже не шла. При участии Победоносцева в 1883 году была сорвана попытка наиболее крупного течения в старообрядчестве, так называемых поповцев, добиться разрешения на распечатывание алтарей в храмах Рогожского кладбища — их московского центра (подобная мера означала бы важный шаг в сторону признания религиозного равноправия раскольников). В начале 1890-х годов обер-прокурору удалось остановить готовившееся признание старообрядческой иерархии Константинопольской патриархией.

Важнейшим направлением деятельности обер-прокурора стало создание вокруг старообрядцев своего рода информационного и социального вакуума. Через цензуру и Министерство народного просвещения он пресекал организацию выступлений, выход в свет изданий, подготовленных представителями «старой веры» или выражавших им сочувствие. Царь, наследник престола, министры ни в коем случае не должны были встречаться со старообрядцами. Если подобные встречи намечались, Победоносцев буквально обрушивал на своих высокопоставленных адресатов требования избегать всяких контактов с представителями инаковерия, опасаясь, что те используют слова, неосторожно сказанные официальными лицами, в своих интересах.

Наряду со старообрядцами объектами преследований Победоносцева становились, разумеется, представители иных направлений религиозного инакомыслия. Так, в 1894 году он настоял. на принятии специального постановления Комитета министров, призванного резко ограничить деятельность так называемых штундистов — течения баптистского толка, близкого по духу к пашковщине. Согласно постановлению, штунда объявлялась «наиболее вредной сектой», ее последователям воспрещалось проводить молитвенные собрания.

Репрессии против религиозных лидеров, препятствия легализации инаковерия, ограничения религиозной деятельности различных его течений — все эти меры, по мысли Победоносцева, должны были ограничить злонамеренное и своекорыстное влияние верхушки иноверцев на массу их рядовых сторонников, дать возможность властям провести с этой массой разъяснительную и просветительскую работу. Обер-прокурор был глубоко убежден, что, если рядовым последователям инаковерия, которых «дурачат» их вожаки, внятно разъяснить их неправоту, инаковерие падет само собой. Очень важное значение, по мнению сановника, имело вовремя сказанное и правильно составленное заявление, с которым должен был выступить авторитетный церковный орган. Именно такой эффект, с точки зрения Победоносцева, должно было, в частности, произвести пастырское послание к старообрядцам, принятое архиерейским собором в Казани в 1885 году. «Акты эти, — писал он царю, — составляют поистине событие в русской Церкви и, без сомнения, возбудят всеобщий в народе интерес и произведут благотворное впечатление»^{410}.

Чрезвычайно большое значение консервативный сановник придавал организации публичных диспутов — «собеседований» официальных миссионеров с представителями инаковерия, в ходе которых должна была раскрыться ошибочность основ религиозного инакомыслия. Вести такие «собеседования», по мнению Победоносцева, должны были в первую очередь «простецы» — простолюдины-начетчики, которым особенно хорошо удавалось добираться до глубин народного сознания. Сам же народ, считал обер-прокурор, относился к подобным «собеседованиям» и вообще ко всей организованной для него разъяснительной деятельности с величайшим вниманием. Так, когда в 1886 году было решено организовать в Санкт-Петербургской духовной академии диспут между официальным миссионером (одним из типичных патронируемых Победоносцевым «простецов») Ксенофонтом Крючковым и видным представителем старообрядчества Арсением Швецовым, известие об этом, по заявлению главы духовного ведомства, само по себе произвело на народ колоссальное впечатление. «Без всяких объявлений, — писал Победоносцев царю, — по одной вести из уст в уста собирались в академию громадные толпы народа». Эффект, по его словам, был именно таким, на который рассчитывали организаторы: Швецов «потерпел поражение во всех своих аргументах в виду раскольников… и к полному восторгу православных, которые в этом споре научились сами, что им отвечать раскольникам в самых основных понятиях о Церкви, об иерархии, об обрядах».

Обер-прокурор утверждал, что «по всей России, несомненно, разносится весть» об этом диспуте, что он «служит предметом толков повсюду, в лавках между купцами и рабочими, в трактирах и конных вагонах»^{411}. В его переписке, в церковной журналистике, в официальных изданиях духовного ведомства встречается немало схожих упоминаний о благодетельном воздействии, которое оказывают и на инаковерцев, и на православных меры просветительско-разъяснительного характера: «собеседования», проповеди, распространение массовых изданий для народа. Безусловно, сам Победоносцев глубоко верил в их действенность и энергично способствовал максимально широкому их применению. Между тем говорить о каком-то заметном ослаблении инаковерия в России не приходилось. Реальность всё чаще демонстрировала, что двуединая программа — репрессии против вожаков и просветительские меры, — которую «всероссийский наставник» считал ключом к преодолению российского разномыслия, на практике оказывалась недееспособной.