В самом начале своего обер-прокурорства Победоносцев задумал произнести речь, которая имела бы символическое значение, прозвучала бы до известной степени как программа его деятельности на посту главы духовного ведомства. Именно таков был смысл его выступления перед выпускницами Ярославского училища для девиц духовного звания, посвященного памяти императрицы Марии Александровны и состоявшегося 9 июня 1880 года, на следующий день после знаменитой Пушкинской речи Достоевского. Свою речь обер-прокурор не без умысла противопоставил слишком шумным и суетным, с его точки зрения, столичным торжествам, собравшим крупнейших представителей российской интеллигенции. «Я… хотел, — писал Победоносцев Достоевскому, — сказать слово… не на журнальных столбцах, которые опротивели мне своей ложью, а на чистом месте простым душам, способным любить и верить»{335}.
Мероприятия, посвященные открытию памятника Пушкину, обер-прокурор раздраженно описывал в послании епископу Амвросию (Ключареву) как «какой-то вселенский собор литераторов», «новый Вавилон», который «совсем не приличествует Москве православной»{336}. Наиболее чуткие современники немедленно уловили смысл, заложенный в выступлении Победоносцева, до известной степени скрыто полемизировавшего с идеями Достоевского. К. Н. Леонтьев в статье «О всемирной любви» превознес выступление обер-прокурора, воспевавшее смирение, самоотречение и простоту как главные христианские добродетели, и критически отозвался о речи Достоевского, слишком тесно, по его мнению, увязывавшего христианство с принципами светского гуманизма.
Не ограничиваясь публичными речами, глава духовного ведомства избрал для воздействия на общественное мнение и такой способ, как издание малым тиражом «для немногих» записок и брошюр, посвященных волновавшим его вопросам. Подобная форма, по мысли обер-прокурора, позволяла ему донести свою точку зрения до более широкого круга единомышленников, чем тот, что собирался на его выступления, и в то же время избежать огрубления, профанации, неизбежно связанной с обнародованием своих идей путем публикации в многотиражных изданиях. «Время такое, — писал Победоносцев по поводу одного из своих изданий, — что в публику пускать разумное слово небезопасно: все газеты встретят его пошлыми ругательствами. Пусть идет книжка к тем, кто понял, — может, так, распространяясь от одних [к] другим, она произведет больше действия»{337}. В таком виде обер-прокурором были изданы в 1881 году записка профессора Московской духовной академии Николая Ивановича Субботина о старообрядцах, в 1887-м — брошюра сотрудника духовного ведомства Евфимия Михайловича Крыжановского о так называемых предбрачных подписках, касавшаяся взаимоотношений православия и лютеранства в Прибалтике, в 1901 году — сочинение С. А. Рачинского «Absit omen[19]», посвященное вопросам народного образования, и др.
Публичные речи перед избранной аудиторией, издание записок «для немногих», надеялся обер-прокурор, помогут ему наладить эффективный механизм воздействия на общественное мнение. Однако, видимо, всего этого ему не хватало и он вынужден был искать всё новые способы донесения до общества своих воззрений. Победоносцев стремился встречаться с широким кругом людей, бывать там, где собирались «властители дум», чтобы оказать на них влияние. Обер-прокурор был завсегдатаем популярного в столице книжного магазина Маврикия Осиповича Вольфа, игравшего роль своеобразного политического салона: несмотря на занятость, «засиживался по целым часам», высказывая в беседах с посетителями свои излюбленные мысли, «как будто желая, чтобы они получили широкое распространение»{338}. Средством донесения его взглядов до зарубежной общественности обер-прокурору, видимо, служили многочисленные неофициальные встречи с послами европейских государств, которых он очень любил включать в круг своих собеседников, а иногда — как в случае с послом Франции в России Морисом Бомпаром — фактически сам напрашивался на общение с ними. Однако какие бы индивидуализированные и доверительные способы взаимодействия с обществом ни пытался найти (и даже изобрести) Победоносцев, было ясно, что в этой сфере он не мог обойтись без опоры на периодическую печать, при всей своей неприязни к ней.
Разумеется, выстраивая отношения с периодическими изданиями, глава духовного ведомства в первую очередь ориентировался на те, которые имели консервативный характер или хотя бы консервативный оттенок: газеты «Московские ведомости» и «Новое время», журналы «Русский вестник», «Гражданин», «Русский архив», а позднее, в 1890-е годы, — «Русское обозрение». Все эти издания обер-прокурор стремился использовать, если иные способы обнародования своих взглядов и воздействия на общественное мнение по каким-то причинам казались ему неподходящими. Так, когда Победоносцеву потребовалось «непрямым» способом заявить, на каких принципах, с его точки зрения, должно базироваться церковное управление, он организовал публикацию в бартеневском «Русском архиве» давнюю (относящуюся к 1850-м годам) записку известного церковно-общественного деятеля Андрея Николаевича Муравьева. Журнал Бартенева, формально посвященный лишь вопросам истории, мог, по мысли обер-прокурора, рассматриваться как подходящая «нейтральная почва» для обсуждения церковных вопросов{339}. В дальнейшем — видимо, с той же целью — Победоносцев организовал в «Русском архиве» публикацию ряда статей сотрудника духовного ведомства Игнатия Климентьевича Зинченко по злободневным вопросам (о женском образовании, начальной школе и др.).
Вынужденно обращаясь к органам периодической печати, российский консерватор в соответствии со своими воззрениями стремился влиять на их деятельность, максимально отдалив их от всего, что было связано с полемикой, «бранью и криком», усиливая в них элемент поучительный, назидательный. «Вот что следовало бы перепечатывать нашим духовным журналам, а они сочиняют передовые статьи, наполняя их дребеденью»{340}, — писал Победоносцев епископу Амвросию (Ключареву) по поводу присланной последним биографии сельского священника, одного из тех, кто являл в глазах обер-прокурора идеал «скромного работника», трудящегося «в узком кругу». То, что приличествовало духовным журналам, вполне могло (и должно было, считал Константин Петрович) стать основой для публикации в журналах светских. Милый сердцу консервативного сановника назидательный облик предстояло, в частности, обрести журналам, находившимся в особо сильной зависимости от него: «Гражданину» в 1880-е годы и «Русскому обозрению» в 1890-е. Оба издания должны были, по предложению обер-прокурора, регулярно перепечатывать статьи из церковных журналов и газет, подробно сообщать о важных событиях в церковной жизни, публиковать проповеди духовных лиц, жизнеописания священников, учителей и миссионеров — особенно тех, кто трудился в глубинке, «в безвестности».
Считая себя вправе определять, в рамках воздействия на духовную жизнь общества, характер консервативных периодических изданий, Победоносцев властно вмешивался в их деятельность, стремясь в некоторых случаях влиять на детали редакционной политики. Консервативным журналистам, в частности, ни в коем случае не следовало проявлять сочувствие принципу веротерпимости, выказывать симпатии представителям инаковерия, прежде всего старообрядцам. Деятельность духовного ведомства требовалось освещать именно в указанном обер-прокурором духе. По команде Победоносцева консервативные издания должны были начинать кампании в поддержку мероприятий Синода: учреждения церковно-приходских школ, борьбы с неправославными исповеданиями в рамках миссионерской деятельности и др. В издания консервативного толка направлялись для публикации сочинения самого Победоносцева и разнообразные материалы, освещавшие различные стороны деятельности церковных институтов. Особое значение для обер-прокурора имели взаимоотношения с двумя ведущими органами консервативного направления — «Московскими ведомостями» и «Гражданином».
