Диапазон вопросов, для решения которых бывший наставник царя обращался непосредственно к своему августейшему воспитаннику, поражает как разнообразием, так и отсутствием какой-либо иерархии, структуры. Речь шла и о крупных, стратегических вопросах, и о мелких и даже мельчайших частных случаях, и об устройстве судеб отдельных, часто совершенно случайных людей. За обсуждением перспективы отношений больших конфессиональных групп в западных губерниях Российской империи следовал протест против передачи части здания Адмиралтейства под размещение канцелярских служителей. Снабдив царя указаниями относительно стратегии России на международной арене, обер-прокурор переходил к устройству судьбы некой герцогини де Феррари (урожденной Анненковой), а от него — к организации лечения жителей уездного города Белого, покусанных бешеным волком. Регулярно объезжая регионы страны[18] в качестве руководителя духовного ведомства, Победоносцев посылал царю подробные реляции, стремясь выявить и пресечь все нарушения государственного порядка. Так, побывав в 1887 году в Смоленской и Витебской губерниях, он счел необходимым особо известить царя, что один из смоленских частных приставов вымогает у отставных солдат взятки, удерживая у себя их пенсионные книжки.
По каждому из многочисленных вопросов, затрагивавшихся Победоносцевым, у него было твердое мнение, и практически во всех сферах он считал себя авторитетом. Рассуждая об экономике, он уверенно указывал на причины падения курса рубля и давал рекомендации по исправлению ситуации. Обсуждение тем, касавшихся искусства, сопровождалось указанием, каковы должны быть содержание и композиция тех или иных художественных произведений (в частности, памятника Александру II в Кремле). В сферу внимания обер-прокурора попадали планы тайного приобретения правительством железнодорожных концессий в Персии и на Балканах, учреждение элеваторов и зерновых складов, принадлежавших смешанной российско-американской компании, организация международного транзита по Тифлисско-Бакинской железной дороге, устройство судьбы некоего индийского принца, бежавшего в Россию от преследований англичан… Разумеется, Победоносцеву могли указать — и очень часто это делали, — что он, мягко говоря, слабо разбирается в тех предметах, о которых берется судить. Однако для него подобные заявления большого значения не имели. Консервативный сановник был убежден, что как раз вмешательство такого человека, как он — честного, благонамеренного, хранящего верность «народному духу», — позволит разрешить многие сложные вопросы, оказавшиеся не под силу узким специалистам с их формализованным, догматическим мышлением.
Близость к царю и опора на «народные начала», считал Победоносцев, давали ему право выступать в некоторых случаях в качестве неформального первого министра, в той или иной степени объединять деятельность руководителей правительственных ведомств, — словом, выполнять ту функцию, в которой остро нуждался российский государственный аппарат с его далеко зашедшей к концу XIX века разобщенностью отдельных бюрократических структур. Обер-прокурор существенно влиял на деятельность ряда министерств — народного просвещения, юстиции, внутренних дел, отчасти — иностранных дел: по своей инициативе давал министрам инструкции относительно решения различных вопросов их компетенции, сообщал доходившую до него информацию о состоянии дел в их ведомствах, а главное — снабжал подробными характеристиками служивших у них чиновников, указывал, кого следует уволить, наказать или наградить, повысить. Выезжая на места (особенно в такие «проблемные» регионы, как Кавказ), обер-прокурор нередко собирал там совещания местных светских и духовных деятелей, стремясь обеспечить координацию и определить направление их трудов. В столице же бывший наставник царя не останавливался даже перед тем, чтобы властным тоном давать указания самым высокопоставленным должностным лицам, включая родственников царя, в частности его дядю, председателя Государственного совета великого князя Михаила Николаевича.
Разумеется, и в царской семье, и среди сановников образ действий Победоносцева не мог не вызвать протеста. Обер-прокурора всё чаще обвиняли в том, что он «занимается всем, кроме своего духовенства, столь нуждающегося в управлении»{281}. Однако до тех пор, пока глава духовного ведомства пользовался доверием царя, он мог не обращать внимания на любые проявления недовольства. В глазах Победоносцева его образ действий был единственно возможным. Он, видимо, полагал, что любая попытка как-то структурировать его общение с царем, встроить его в рамки определенной иерархии задач или ведомственной специализации внесет в этот процесс ненавистные ему «канцелярщину» и «формализм» и тем самым на корню сгубит тот самый «живой дух», который должен был являть собой отличительную черту самодержавной формы правления.
Понятно, что главным носителем «живого духа» в рамках правительственного аппарата должен был наряду с царем стать сам Победоносцев. Здесь ему пришлось нелегко: на него, в силу избранной им управленческой концепции, обрушился колоссальный поток дел, проблем и посетителей. Груз забот, который добровольно принял на себя трудолюбивый сторонник «живого самодержавия», с трудом поддавался описанию. «Удивляюсь, — писал Победоносцев Е. Ф. Тютчевой уже в конце 1881 года, — как голова моя выдерживает такой напор с утра до ночи. Иногда в середине дня я не в силах припомнить раздельно, кто был у меня и кто о чем говорил мне»{282}. Близкие и сослуживцы обер-прокурора, учитывая его не слишком крепкое здоровье, уговаривали его хотя бы на время дать себе отдых, но он считал это совершенно невозможным, учитывая и обстановку в стране, и особый, как он считал, характер лежавшей на нем миссии. «Ах, где тут отдых! Когда в Севастополе борцы стояли на бастионах, валялись в казематах, разве кто озабочивался тем, что они себя изнуряют?»{283} — отвечал Победоносцев доброхотам, которые, глядя на его «страшно изморенное лицо», рекомендовали ему работать поменьше.
Все приемы управленческой деятельности обер-прокурора соответствовали избранному им основному стилю поведения. У него не было секретаря («на мою руку трудно прибрать человека»), фактически не существовало четко установленных приемных часов. «Я себе не принадлежу вовсе, — писал глава духовного ведомства О. А. Новиковой, — и пришедший ко мне человек нередко должен ждать долго и уступить место другому»{284}. Схожими принципами руководствовались в работе и его ближайшие сотрудники, прежде всего Владимир Карлович Саблер (1847–1929), с 1883 года занимавший должность управляющего канцелярией Синода, а с 1892-го — товарища (заместителя) обер-прокурора. «Подвижен страшно, всюду успевает, и без него я, конечно, не знал бы, как быть и что делать, — все личные сношения на нем»{285}, — писал о нем глава духовного ведомства Рачинскому в 1899 году. Не щадил себя, занимаясь административной деятельностью, и сам Константин Петрович — часто проводил целый день в работе, с утра не имея во рту маковой росинки. Случалось, во время совещаний он падал в обморок от усталости.
Подобный режим работы не мог не сказаться на ее качестве, но Победоносцев, видимо, считал, что иначе преодолеть застарелый бюрократизм государственного аппарата просто не получится. В борьбе против «гидры бюрократизма» он вмешивался во всё новые сферы государственной деятельности, расширяя едва ли не до бесконечности сферу своих интересов. Однако особое внимание обер-прокурора привлекали как государственное управление в сферах религии, культуры и образования, а также тесно связанная с ней духовно-идеологическая деятельность на международной арене, так и борьба с революционным движением.
