Стремясь оказать давление на «окопавшихся» в Государственном совете либералов, обер-прокурор, обычно не жаловавший независимую общественную инициативу, на сей раз прибегнул к помощи знаменитого журналиста М. Н. Каткова, к тому времени окончательно перешедшего на консервативные позиции. После воцарения Александра III Катков в своих изданиях развернул резкую критику правительственной политики предшествовавших десятилетий, настаивая на необходимости кардинального пересмотра наследия Великих реформ. Дабы сделать удары Каткова более действенными и целенаправленными, Победоносцев не останавливался перед тем, чтобы тайно сообщать ему самую последнюю конфиденциальную информацию о событиях в верхах. Когда же московский публицист в нападках на Государственный совет и отдельных сановников явно выходил за рамки приличия или же вторгался в сферы, которые царь считал своей безусловной прерогативой (например, внешнюю политику), именно Победоносцев спасал его от правительственных кар и монаршего гнева.
Разумеется, обер-прокурор не мог не понимать ненормальности сложившейся ситуации, когда, по словам главы канцелярии Государственного совета А. А. Половцова, «рядом с законным государевым правительством создалась какая-то новая, почти правительственная сила в лице редактора «Московских новостей», который окружен многочисленными пособниками на высших ступенях управления… открыто толкует о необходимости заменить такого-то министра таким-то лицом, в том или другом вопросе следовать такой или иной политике… и в конце концов достигает своих целей»{253}. Такое положение дел, безусловно, противоречило принципу неограниченного самодержавия, рьяным ревнителем которого выступал Победоносцев. Однако и менять что-либо в сформировавшейся системе негласных политических отношений он вовсе не собирался. В разговорах с коллегами по правительству и письмах царю он, по сути, уходил от ответа на вопрос о причинах «катков-ской аномалии», сводя всё к случайным и второстепенным обстоятельствам (издателя якобы «испортили» отдельные сановники своим подобострастным отношением, так что никто не решался говорить с ним «властным тоном и властной речью»{254}, и т. д.). Очевидно, обер-прокурор явно выводил единомышленника-журналиста из-под удара, считая полезным сохранять его политическое влияние и использовать его для борьбы против либеральной бюрократии.
Сам по себе бюрократический принцип управления вызывал у консервативного сановника неприязнь — тот зачастую отождествлял его с ненавистным либерализмом. Кроме того, присущее бюрократии требование соблюдать разного рода правила и регламенты, по мнению Победоносцева, грозило парализовать благодетельное воздействие личной воли царя и отдельных энергичных администраторов, близких по духу к народу и «здравым началам» государственной жизни. Обер-прокурор считал, что наделенный «правильными» государственными качествами сановник должен быть как можно меньше связан формальными ограничениями. На местах, особенно в «проблемных» регионах вроде Польши или Кавказа, основные рычаги управления следовало сосредоточить в руках генерал-губернаторов, способных править без постоянной оглядки на министров, засевших в «испорченном» Петербурге. По возможности таких администраторов не следовало заменять «обычными» губернаторами, ибо власть последних «вся связана узами, их распоряжения — в зависимости от министерских канцелярий, их воля не имеет твердости и единства, если ими не управляет твердая воля главного начальника, имеющего особые полномочия, облеченного особым монаршим доверием и дающего отчет и ответ непосредственно государю»{255}.
Неприязненно относясь к министерскому принципу, положенному с начала XIX столетия в основу административного устройства Российской империи и справедливо считавшемуся основой бюрократической системы управления, Победоносцев пытался — правда, не очень последовательно — нащупать пути отхода от него. В начале 1880-х годов он предлагал подчинить на местах органы политического сыска (жандармерию) власти губернаторов, дабы превратить последних в подлинных «начальников губерний», в центре же, наоборот, намеревался вывести политический сыск из ведения Министерства внутренних дел, стремясь ослабить влияние этого бюрократического Левиафана.
В 1880-е годы обер-прокурор принял участие в разработке ряда общегосударственных мер, призванных, по мысли консервативного окружения Александра III, покончить со слишком большой независимостью бюрократической корпорации и отдельных введенных в предшествующее царствование институтов. Консервативный сановник поддержал проект создания могущественной Канцелярии прошений, которая на основе подаваемых жалоб могла бы отменять решения большинства государственных, в том числе судебных, органов империи (проект был реализован в 1884 году, но в значительно более скромном, по сравнению с первоначальным замыслом, масштабе). «Победоносцев, — отмечал по этому поводу Половцов, — хочет устроить верховный тайный совет, который именем государя будет ломать всякое судебное и административное распоряжение, которое ему не понравится, т. е. внесет произвол туда, где желательны правильность и законность»{256}. Благосклонно встретил обер-прокурор и намерение властей (так и не осуществленное) отменить введенную еще Петром Великим Табель о рангах и ликвидировать тем самым систему чинопроизводства, в конце XIX века действовавшую во многом автоматически и в некоторых случаях не позволявшую самодержцу эффективно регулировать состав чиновничества.
В течение всего пребывания у власти Победоносцев пытался, более или менее интенсивно, найти возможность выхода за рамки бюрократической системы управления, ставшей к концу XIX века привычной для самодержавия, однако зачастую, по его мнению, искажавшей истинный смысл монархии и стеснявшей «благодетельную свободу личного распоряжения» царя. Подобные попытки, особенно настойчивые в начале царствования Александра III, стали одним из факторов сотрудничества Победоносцева с Н. П. Игнатьевым, которого обер-прокурор продвинул на пост министра внутренних дел после отставки Лорис-Меликова. Недолгий, но оставивший заметный след в истории альянс двух государственных деятелей — примечательная страница в политической биографии Победоносцева.
Игнатьев, знаменитый дипломат, подвизавшийся в Средней Азии и Китае, а затем в течение двенадцати лет занимавший пост посла в Константинополе, привлек внимание Победоносцева еще в 1860—1870-е годы. С воспитателем наследника его сближали враждебное отношение к политике европейских государств на Балканах, стремление к защите интересов славянства, а в период Восточного кризиса — критика колебаний и чрезмерно вялых, как казалось обоим, действий официальных властей. Стремление поставить интересы славянства во главу угла правительственной политики, призывы к решительным мерам — всё это побуждало Победоносцева видеть в знаменитом дипломате администратора, действующего в соответствии с требованиями «народного духа». «Он имеет еще, — писал обер-прокурор Александру III об Игнатьеве в марте 1881 года, — здоровые инстинкты и русскую душу, и имя его пользуется доброй славой у здоровой части русского населения — между простыми людьми»{257}.
Для бывшего профессора знаменитый дипломат, действовавший «в зоне высокого риска» — на окраинах России или за ее пределами, — был примером любимого им типа государственного деятеля — волевого, «с огнем», способного направлять подчиненных живым примером, а не формальными инструкциями. «Я, — сообщал Победоносцев наследнику Александру Александровичу в 1879 году, — всегда знал его за живого человека и слыхал про него, что он умеет сам работать и возбуждать к работе других»{258}. Это «драгоценное качество», с его точки зрения, было настолько важным, что искупало в его глазах многочисленные и хорошо известные недостатки бывшего посла в Константинополе: самоуверенность, бахвальство, склонность к рискованным, зачастую плохо просчитанным поступкам и разного рода закулисным маневрам. Качества «живого человека», по мнению Победоносцева, делали Игнатьева незаменимым в накаленной обстановке весны 1881 года, а потому после отставки Лорис-Меликова обер-прокурор рекомендовал ему в преемники бывшего дипломата, не имевшего сколько-нибудь значительного опыта управления во внутриполитической сфере.
