— Связать себя с тобой означало навсегда связать себя с твоей мамой. А это было очень больно — видеть, как человек, которого ты любишь, угасает…

***

Проревев целый вечер, я еле заставила себя собраться в кучу и позвонить Роме. Уверенная, что он обязательно поймёт, согреет, найдёт нужные слова…

— Знаешь, я отца видела, — начала издалека.

А Чернов, не знавший всей предыстории, вдруг решил пошутить:

— Во сне, что ли?

Внутри меня что-то оборвалось, и всё, что я смогла ему сказать в этот момент, — так это подтвердить его странную догадку.

— Да, во сне.

— И что он там делал?

— Был мудаком.

* История родов Сани рассказана в книге "Хороший мальчик. Строптивая девочка"

Наши дни

Рома

От Сониного рассказа внутри всё переворачивалось. Никогда в жизни мне ещё не было так сложно разобраться в собственных чувствах.

— Я не умею читать мысли, — воскликнул едва ли не в отчаянии.

Если всё дело было вот в этих моментах недопонимания, то… я не в состоянии принять её причины.

Она печально улыбнулась лишь одним уголком рта.

— Ты и не должен. Я… просто пытаюсь объяснить, насколько всё в итоге зашло в тупик.

— И поэтому ты решила снести все стены напрочь? Какой замечательный вариант! Только как ты не поймёшь, что это так не работает. Да, чёрт возьми, он был здесь, рядом, но ты… ты сама отправила меня в Питер! А теперь говоришь, что выходишь замуж. Ты просто не дала мне шанса. Нам!

Обиды во мне всё-таки было больше. Она клокотала яростным огнём, раздирая на части. Я всё ещё не был готов принять выбор Сони.

Романова виновато опустила голову, обхватив себя руками. И на какое-то мгновение мне даже захотелось пожалеть её. Она казалась такой беззащитной…

Мы стояли перед водной гладью, уходящей вдаль. Стояли слишком близко. Казалось, что вот коснись я её — и вновь всё будет как прежде. Она со мной. Она моя.

— Соня, — дал выход своему негодованию, — ну почему ты мне так ничего и не сказала тогда?!

— Мне хотелось оградить тебя ото всего этого…

***

Два месяца назад

Соня

— … это было очень больно — видеть, как человек, которого ты любишь, угасает…

Анатолия я искренне презирала, ненавидя его за малодушие и эгоцентризм. Но тем не менее это не мешало его словам бередить мою душу. Каждый раз я невольно ставила на его место Ромку, а себя представляла мамой и понимала, что Чернов бы в жизни так не поступил.

Да, Ромео бывал ещё тем обалдуем и, наверное, в полной мере умел любить лишь себя и своих близких, но это не мешало ему быть человеком чести. Что вдруг показалось мне проблемой.

Я знала: он будет со мной до конца. Вот только что являлось этим концом? А ведь мы через это уже проходили, когда он загнивал здесь от безысходности, тяготясь нашей жизнью и тем, кем мы становились.

Хотелось ли мне его страданий? Нет конечно! Могла ли я сама от него отказаться? Тоже нет.

Наши отношения вдруг показались мне ловушкой, из которой не было выхода. И чем больше я об этом думала, тем больше ощущала, как моя депрессия подкрадывается с новой силой.

Но я старалась бороться. Немного стряхнула пыль с нас с мамой, сводив её в салон красоты. Родительница вмиг помолодела лет на десять.

— Сонечка, зачем? — то ли с испугом, то ли с восхищением шептала она, рассматривая свои по-новому аккуратно уложенные локоны.

— Просто так, — улыбнулась я, радуясь блеску в маминых глазах. — Жизнь же продолжается, несмотря ни на что.

Но и этого мне показалось мало. До меня наконец-то дошло, что я не только себя заперла в четырёх стенах, но и проделала то же самое с мамой. Удивительно, что ещё Муся за компанию с нами не обзавелась неврозом.

Долго размышляла над тем, как можно сделать жизнь матери более разнообразной, пока, как обычно, не подвернулся случай. Однажды мы ездили с отрядом в один благотворительный фонд для детей с особенностями развития. Я тогда фотографировала спектакль с участием местных воспитанников, и меня неожиданно посетила безумная идея.

— Но я ничего не помню! — с неподдельной паникой в голосе сопротивлялась мама. — Соня, двадцать лет прошло!

— Я где-то слышала, что это как езда на велосипеде: один раз попробовал — и всё, разучиться невозможно.

Мама покачала головой и… вдруг обняла меня.

— Спасибо, что пытаешься, но ничего не получится.

— Получится, — я была безапелляционна.

На самом деле вся моя уверенность была показной, истинным было ощущение грусти оттого, что я не задумывалась раньше, попросту не воспринимая Ларису Игоревну как личность. Но, как ни странно, встреча с отцом вынудила меня сделать определённые выводы. Сложнее всего было убедить маму хотя бы попробовать, а вот провернуть всё остальное вдруг оказалось плёвым делом.

Итак, благодаря моей решительности и природному обаянию, мне удалось договориться с работниками того самого фонда, что мама будет приезжать и помогать заниматься с детьми. В том числе проводя музыкальные занятия, благо что пианино там было; ничего сверхъестественного от её игры не требовалось. По сути, мама стала ещё одним воспитанником фонда, разве что чуть более самостоятельным.

Но радость за неё всё равно была не способна перекрыть мои личные тревоги. И уже ближе к маю я поняла, что задыхаюсь.

— Начинай опять таблетки пить, — велела мне Маргарита Ивановна, на что я лишь отрицательно покачала головой.

Бесполезно было тянуть себя из уныния, если главная причина моего раздрая была так и не решена.

— Ты чего такая хмурая? — докопался до меня Денис Викторович в каморке в одно из моих дежурств.

Плавая где-то в своих мыслях, я вдруг выдала свой безумный вопрос:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А что вы никогда бы не простили своей девушке?

Белов посмотрел на меня как на ненормальную. Хотя почему как?

Потом поскрёб подбородок.

— В своё время я не смог простить замужество… с другим.

***

Как обычно это и бывает, всё началось с пьяных признаний. К слову, это был один-единственный раз, когда я видела выпившим Белова.

Наверное, это что-то да значило, когда он нетрезвой походкой завалился в наш двор.

— Софья, выходи, — потребовал он. Но, чуть поразмыслив, всё же добавил жалобное: — Пожалуйста.

Шокированная я выскочила из дома, на ходу натягивая ветровку.

— У вас всё в порядке? — уставилась на Дениса Викторовича, пугаясь того, что в таком состоянии он приехал именно ко мне. Спрашивается: что с этим делать?

— Давай на ты, — отмахнулся он от моего вопроса.

— Я так не могу…

— Как именно?

Покраснела.

— Вот так.

— Ты опять всё извращаешь.

— Не думаю. Иначе что бы вы здесь делали?

— Ты, — поморщился он, — попросил же.

— Денис Викторович…

— Софья! Ну хоть ты мне мозги не делай, и без этого тошно.

— А что, кто-то уже сделал? — любопытство взяло верх.

Денис печально вздохнул и бросил на меня уставший взгляд.

— Мне в гранте отказали.

Вопросительно нахмурила брови. Ни о каких грантах до сегодняшнего дня мне слышать не доводилось.

— У нас в вузе есть программа обмена молодыми учёными с крупнейшим техническим университетом Америки.

— Круто… — осторожно заметила я.

— Ещё как круто. Это же… другие возможности! Другие технологии! Столько всего можно было бы почерпнуть…

Он говорил с такой горячностью, что становился похож на маленького мальчишку, полного мечтаний и надежд.

— Но наш ректорат отказался включать меня в эту программу!

— Почему? — удивилась я. Зная Белова, лучшей кандидатуры на эту роль я представить не могла. Он был мужской версией «студентка, комсомолка, спортсменка, наконец, просто красавица».

— Потому что… — здесь он выдержал драматическую паузу. — Я не женат. Не женат я. Та-дам!